В берегах реки глубокой, Потерялось моё время. Ночь, цыганкой черноокой, Золотое прячет стремя. Заплутало в трёх берёзах, Так наивно и беспечно. Моё время где то в грёзах, Там останется навечно. Посреди большой вселенной, Ночь-цыганку обнимая. С красотой берёз нетленной, И с грозой, в начале мая… В луговых цветущих травах, Суеты забросив бремя. На далёких переправах, Потерялось моё время… Когда мосты все сожжены А берегов крутые склоны, Потоком вод разделены. И слышно только ветра стоны… Пытаемся мы брод найти, В потоке времени ушедшем. Но дважды в реку не войти… Да и преград не стало меньше. В огне горят судьбы мосты, Река в дыму словно в тумане. Ошибок тянутся хвосты, Рождённые во лжи, в обмане. Захочешь всё назад вернуть, По берегу пройдёшь в пустую. Не сможешь даже заглянуть, В судьбу теперь уже чужую. Река всё глубже, брода нет. Лишь пепел пылью под ногами. Пройдёт не мало долгих лет, Но всё горят, мосты за нами… Мне тебя не хватает, мама… Как пылающим летом дождя. Но уходишь ты дальше упрямо, Навсегда оставляя меня. И теперь я один среди поля, Утопаю в ковыли седой. На меня ты обиделась, что ли… Попрощаться забыла со мной. Ты ушла не промолвив ни слова, И сжимает виски тишина. Хоть разочек, услышать бы снова, Голос мамы, что так мне нужна. Я стою, и боюсь шевелиться, Полной грудью дышать не могу. Не умею я Богу молиться, От себя ни куда не сбегу. А вокруг суета без причины, Шёпот листьев и пение птиц. Но не слышу я больше калины, И не вижу я вспышки зарниц. Моя милая, милая мама, Закричать бы, но голоса нет! Среди поля небесного храма, Без тебя угасает мой свет. Если ты меня слышишь, родная, Я прошу тебя мама… прости… И ковыль тебя просит седая, Ты хотя бы во сне, приходи… Разноцветными огнями, Догорает август месяц. Стал прохладнее ночами, Опустилось небо с лестниц. Как лоскутным одеялом, Горизонт укрыт полями. Под щетинистым бурьяном, И под чёрными парами. Грусть в деревьях притаилась, Скоро им снимать одежды. Моросящая унылость, Дарит осени надежды… Соберёт пожитки август, Янтарём плеснёт медовым. Облаков поднимет парус, И уйдёт тропой садовой. Сентябрём приходит осень, С бабьим летом обнимаясь. Бархат свой багряный бросит, По округам, расстилаясь. Лето с августом усталым, Ей уступит своё место. Скоро будет править балом, Осень, рыжая невеста. Пора немножко пострелять… Куда не плюнь, везде дворяне. Кто граф, кто княжеских кровей. Раздача титулов по пьяни, Всё для народа, для людей. Размен наград на килограммы, Блестят в медалях пиджаки. Тускнеет позолота храмов, Но слепят взор особняки. В мундирах толпы генералов, Погоны бисером горят. Уж на бразильских карнавалах, Такие, точно победят! Святой отец, с крестом и в рясе, Безгрешный господа слуга… Найдёт и в пост блаженной грязи, Без страха, страшного суда. В отдельном списке слуг народа, Борец за правду, демократ. Несчастный нищий, год от года Страдает бедный депутат… В разгар чумы, парад банкетов, Произрастает страха плод. Бомонд дворян в стране советов, Где загнан в стадо весь народ! Орда элитных скоморохов, Господ и дам, блатная рать. От рассуждений мало проку, Пора немножко в них стрелять. Но можно продолжать и дальше, Ходить на митинги за грош. Внимать речам вранья и фальши, И «морды» выбирать из «рож»…  Голова на похмелье чугунная, А внутри мутно серый кисель. Ночь была вчера пьяная, лунная, Но осталась холодной постель. Паутина морщин словно борозды, Взгляд рассеян и руки дрожат. На столе, что стоит среди комнаты, Фотографии чьи-то лежат. Шаг за шагом, шатаясь и падая, Задыхаясь, к столу подхожу. Фотографии вижу все старые, Среди них и свою нахожу… Осторожно беру, пожелтевшую, И пытаюсь увидеть на ней. Мою юность когда-то ушедшую, Позабытых со временем дней. Взгляд слезой по щеке расплывается, В голове закружил белый снег. На меня с фотографии пялится! Не знакомый, другой человек… Смотрит пристально он, ухмыляется, Полон сил и во взгляде мечта. Ведь не скоро, не скоро появится, В его юной душе пустота. Дрожь в руках, пальцы сами сжимаются, И зажат в кулаке тот, другой! Жизнь моя, не путёвая странница, С непривычно-обычной судьбой. Солнце в комнату медленно тянется, Ночь хмельная простилась со мной. Но по прежнему в памяти пялится, На меня, презирая… другой… |
