Здесь опять в одной фразе смешались отголоски исторических фактов, поэтические легенды и досужие монастырские домыслы. Монастыри, основанные грузинами, в Иерусалиме существовали и существуют, хотя по фактической принадлежности перешли уже в XVI–XVII вв. в собственность греков и армян. Но хронологические указания митрополита Тимофея и пересказывающего его А. Н. Муравьева способны только запутать читателя. В эпоху названного картлийского государя Вахтанга Горгасали (вторая половина IV – начало V в.) ни «султанов египетских», ни «франков» просто еще не существовало, Иерусалим входил тогда в состав православной Византийской империи. Позволительно лишь догадываться, что за фантастической датировкой могут в данном случае скрываться предания о событиях намного позднейших – о возможном участии грузин в отвоевании у крестоносцев («франков») Палестины и Иерусалима Саладином («султаном египетским»).
Как видим, комментирование подобных сюжетов при плохой документированности древнейшей эпохи грузинского присутствия в Святой Земле требует всякий раз отдельного обстоятельного исследования. Это дело будущего. Уважение к преданию Грузинской Церкви (и к обычной обстоятельности и осведомленности А. Н. Муравьева) заставило нас с сожалением отказаться от перепечатки в настоящем издании неисправных и слишком часто не поддающихся перекрестной проверке по памятникам других традиций фрагментов текста архиепископа Тимофея.
Сказанное отчасти справедливо и в отношении качества и достоверности последнего из дополнений к книге, сделанного Муравьевым при подготовке ее четвертого издания (1840). Стремясь все к той же полноте представляемых сведений о Святой Земле, он решил включить в нее также характеристику современного состояния Иерусалимского Патриархата. По настойчивой просьбе писателя патриарх Афанасий поручил секретарю своего Синода, известному иерусалимскому книжнику Анфиму, составить краткую справку о числе епархий и монастырей, с указанием численности православного населения по каждой епархии.
Сочинение Анфима «О пределах патриаршего Иерусалимского Престола» является само по себе любопытным и поучительным источником по истории Иерусалимской Церкви. Его достоинства и недостатки отражают не только состояние статистики и археологии Палестины того времени, но и дух, и особенности жизни и внутреннего устроения Иерусалимской Патриархии. Оно свидетельствует, например, и о том, что секретарь Иерусалимского Синода Анфим, как и большинство тамошних синодалов, никогда не покидали пределов Святого Града, не слишком интересовались состоянием храмов и церковной жизнью местного арабского православного населения. Поступавшие в Патриархию сведения из епархий страдают, прямо скажем, нарочитой неточностью: владыки назаретские или вифлеемские сознательно занижают даже цифровые показатели численности своей паствы, чтобы меньше платить положенных отчислений в бюджет Святогробского братства. Не будем утомлять читателя арифметикой и критикой источников, наиболее бросающиеся в глаза несоответствия отмечены нами в примечаниях. Мы хотим лишь подчеркнуть, как трудно было при подобных источниках А. Н. Муравьеву в 1830-е гг. выступать историком и апологетом Иерусалимской Церкви.
Открывая книгу А. Н. Муравьева, читатель с первых страниц убеждается, что перед ним типичная «проза поэта» – об этом свидетельствует как возвышенный настрой, так и собственно язык произведения. В работе над книгой автору удалось создать особый поэтический стиль, в котором слились до неразличимости цитаты из библейских книг, романтическая память рыцарских подвигов и собственные излияния души автора.
Незабываемое впечатление оставляют многие страницы. Вот лишь несколько строк о великой святыне Голгофы: «Чье надменное чело не коснется скалы под сенью сего престола? чьи суетные уста не прильнут к сей вечно памятной бронзе? и чьи слезы, сладко и горько, не потекут в отверстие камня, к самому корню Креста, чтобы освежить и возвратить в собственном сердце его напечатленный образ? Покаянные мысли о грехе, мольбы о спасении, вздохи и порывы к испустившему последний вздох свой на кресте, весь ужас дрогнувшей Голгофы и померкшего солнца, и вся радость разбойника, первого наследника рая, – такова буря духовная, потрясающая на Голгофе бренное естество человека!»
За основу издателями было принято наиболее полное пятое издание «Путешествия ко святым местам». При воспроизведении текста А. Н. Муравьева мы сохранили целый ряд авторских лексических и орфографических особенностей. К первым относятся поэтические неологизмы, например пальмник, вместо привычного паломник (очевидно, таким написанием Муравьев хотел прояснить этимологическое происхождение слова «паломник» от «пальмы»). Следует также иметь в виду специфику авторского обозначения этносов и конфессий: католиков он именует то франками, то римлянами, то латинами (латинянами); эфиопов – как принято было в XIX в., абиссинцами, арабов – нередко аравлянами.
К орфографическим особенностям можно отнести написание терминов и топонимов, традиционно начинающихся с буквы «Е», через «Э» (Элеон вместо обычного для русского евангельского текста Елеон, эпархия вместо епархия и т. д.). Автор использует также славянские написания имен, начинающихся в современном русском языке с буквы «Ю»: Иустиниан вместо Юстиниан, Иудифь вместо Юдифь. Иногда это приводит к ошибочным формам, которые можно квалифицировать как гиперкоррекцию: Иезекия вместо Езекия. Мы сочли также необходимым сохранить и вовсе неточные, устаревшие передачи имен и названий типа Мегемет вместо Мохамед Солиман вместо Сулейман, Воспор вместо Босфор, вехабит вместо вахабит.
Определенную сложность для современного читателя представляет также обычное для Муравьева использование старинных географических обозначений, восходящих к византийской церковно-административной топонимии. В цитированной уже выше вступительной статье Андрей Николаевич упоминает «брод в Аравию», «где проходил Израиль чрез Иордан». Сегодня мы сказали бы, что речь идет о границе с Иорданией. Появление здесь термина «Аравия» носит церковно-археологический характер. Среди епархий Иерусалимской Православной Церкви и ныне значится епархия Петро-Аравийская. В упоминавшейся справке, представленной Муравьеву секретарем Иерусалимской Патриархии Анфимом, говорится: «Петрская епархия начинается от северной части Мертвого моря и простирается до восточной части Аравийской пустыни: откуда обращается на юг к горам Моавитским и доходит до Чермного моря, заключая в себе и гору Синайскую; потом поворачивается к южному краю Мертвого моря, где и оканчивается, гранича с Вифлеемом».
Восприятие Священного Писания в книге также имеет свои особенности. «Путешествие» было издано задолго до публикации русского синодального перевода Библии. Андрей Николаевич, как правило, цитирует тексты Ветхого Завета в собственном поэтическом переложении с церковнославянского. Соответственно, чтение не совпадает с привычным для нас переводом.
Говоря о передаче Муравьевым священных реалий, отдадим должное писателю-паломнику 1830 г., что он временами вполне четко сознает грань между археологическойдостоверностьютой или иной святыни и историко – литургической реконструкцией которую чаще всего представляют места поклонения в Святой Земле, независимо от того, какой конфессии они принадлежат, при том что и современный паломник не всегда отдает себе отчет в этом различии. Проводя читателя по Храму Гроба Господня и показывая последовательно приделы Разделения Риз, Тернового Венца и Лонгина Сотника, автор сопровождает свой рассказ замечанием: «все три устроены не столько на тех местах, где происходили самые события, сколько для вечной и трогательной их памяти».
Там, где это оказывается возможным, он и сам пытается воссоздать подобные литургические реконструкции. Исследуя берега Иордана, с легендарными пещерами Ильи Пророка и Иоанна Предтечи, Муравьев сознательно задается целью «хотя несколько определить великое место крещения Спасителя, опущенное из виду мною и новейшими путешественниками, равно как и прочие обители долины Иорданской».
