Получи, засранец.

Окей, внутри мне страшно до дрожи в ногах, но я не позволю ему это увидеть. Сейчас мне придется не сопротивляться, чтобы дождаться удобного момента и попытаться бежать.

Будь сговорчивой. Будь вежливой. Заставь их подумать, что ты следуешь их плану.

Ладно-ладно. Время менять стратегию. Я опускаю глаза и прочищаю горло:

— Извините, хм-м, мужчина. Можете мне сказать, что я здесь делаю? — он смотрит мне в глаза, но не отвечает. Я пытаюсь выдержать его пристальный взгляд, но его голубые глаза буравят мои. Мне становится немного неловко, и я опускаю свои глаза ниже на его грудь и спрашиваю еще раз: — Если вы чего-то хотите, я могу помочь вам получить это. Если бы вы только сказали мн...

Он обрывает меня грубым:

— Нет.

Потом он отворачивается от меня, крепче хватая мою руку. Он разворачивает мое лицо от себя, и неожиданно я слепну.

— Эй. — Этот засранец завязал мне глаза! — Эй! — я снова кричу и пытаюсь снять повязку, мои руки молотят воздух, когда я веду с ним односторонний бой. Своей огромной рукой он держит мои руки и сильно их сжимает.

— Если ты будешь сопротивляться, то потеряешь ту небольшую свободу, которая у тебя сейчас есть, — он говорит четко и медленно, прямо мне на ухо. Я столбенею и покрываюсь мурашками.

Я не хочу потерять эту небольшую свободу, но не могу удержаться, и из меня вырывается:

— Ты же знаешь, что ты — засранец, верно?

Более маленькая и холодная рука сжимает меня, и я слышу веселый женский голос:

— Все в порядке — он знает.

Мы идем, и идем, и, черт побери, идем, пока я не слышу скрип открывающейся двери. Женщина шепчет:

— Будь готова. Какое-то время мы будем находиться здесь.

Я вздыхаю. Просто прекрасно.

***

Часы сидения на этом ужасном стуле приводят к тому, что моя задница начинает неметь. Я еложу из стороны в сторону, извиваюсь, пока один из похитителей не вздыхает громко и проводит рукой по своим волосам.

Это тот, который сексуальный. Ну, конечно же.

Я смотрю в его ледяные голубые глаза и умоляю:

— Пожалуйста. Я не знаю, чего вы от меня хотите, но я сделаю всё, что угодно. Я отдам вам всё, что угодно, просто дайте мне, черт побери, уйти. Я никогда вас не видела. Я никогда никому об этом не расскажу. — Я опускаю подбородок, мой голос звучит шепотом: — Пожалуйста, — моя голова остается опущенной, и как в замедленной съемке чувствую, как слеза падает мне на колени.

Я слышу смешок моего похитителя, и это разрушает мои размышления. Я внезапно всхлипываю, а мой похититель смеется еще громче.

Я проиграла.

— Вы, хреновы засранцы! Получаете кайф от напуганной до смерти девушки? Что вы за мужчины такие? А я вам скажу — какие! Вы те, кто никому не нравятся, поэтому им приходится объединяться, чтобы не оказаться в самом низу пищевой цепи, добывая себе пропитание, как бешеные гребаные собаки! — моя грудь вздымается от ярости. Оба мужчины прекратили смеяться и начали хмуриться. Я смотрю на сексуального, в его жесткие, холодные глаза, и визжу: — Ты хуже мерзавца, и я, мать твою, ненавижу тебя! — я понимаю, что у меня истерика и прыскаю со смеху. Смеясь, я кричу: — Меня заперли в какой-то дыре! — я смеюсь настолько сильно, что тяжело дышу. — Никто не знает где я! — я сдавленно смеюсь. — Я умру в одиночестве! — смех выходит из меня какое-то время, медленно стихая, пока, я окончательно не останавливаюсь.

Я подавлена. Опустошена. И до смерти напугана.

Мужчина со смуглой кожей спрашивает:

— Ну что, полегчало?

Я не смотрю на него. Я отвожу свой взгляд, машу головой и шепчу:

— Нет, абсолютно не полегчало. — Наконец я смотрю на него. — Как бы ты себя чувствовал, если бы тебя похитили?

Его губы дергаются, и он смотрит на сексуального красавчика Громилу. Глаза красавчика встречаются с моими.

— Ты привязана к стулу? — я смотрю вниз, на свои голые запястья и машу головой.

Он бросает следующий вопрос:

— Тебя избили?

Я смотрю ему в глаза и машу головой. Он кивает в знак согласия. Я смиренно выпаливаю:

— Я просто хочу домой.

Он поднимает брови:

— Ты такая, мать твою, надоедливая, что больше всего я хочу отпустить тебя прямо сейчас... но я не могу.

Я борюсь с желанием назвать его гребаным кретином и перевожу взгляд на его ботинки. Мои губы сжимаются. Он откидывается назад на своем стуле и говорит:

— Тебя не похитили, Делайла.

Я выпучиваю глаза, смотрю ему в лицо и спрашиваю:

— Кто ты?

Губы красавчика дергаются:

— Я человек, который спас твою жизнь, малышка.

Кто, мать твою?

Я осматриваю сырую, бетонную комнату. Все трое моих похитителей выглядят забавляющимися. Откидываясь назад на стуле, от которого моя задница немеет, я пытаюсь говорить, но мой рот открывается и закрывается, как у рыбы без воды. Мужчина со смуглой кожей смеется:

— Вот дерьмо, Нокс. Ты ее сломал.

Женщина переводит свой взгляд на него:

— Оставь ее в покое, Рок. Она многое перенесла сегодня и без твоих глупостей.

— О, да ладно. Я же само очарование. Все от меня в восторге. — Он подмигивает, затем шлет ей воздушный поцелуй. Она вспыхивает настолько сильно, что мне кажется, она может утратить свою невозмутимость и пнуть его.

И вот я сижу, вся такая напуганная и растерянная, пока они добродушно подшучивают.

Наконец-то ко мне возвращается мой голос, и я тихо спрашиваю:

— Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь происходит?

Женщина открывает свой рот, но мужчина, которого называют Нокс, обрывает ее ледяным взглядом.

— Позже.

Она кивает в знак согласия, затем улыбается мне извиняющейся улыбкой. Она подходит ко мне и протягивает свою руку:

— Меня зовут Констанс. Но если ты будешь называть меня Констанс, то я за себя не отвечаю. Люди зовут меня Бу, и мне бы хотелось, чтобы и ты так делала.

Ну, она выбила почву у меня из-под ног, и теперь тяжело быть безразличной по отношению к ней. Кажется, она искренне милая... но это может быть просто игра. Вероятно, это и есть игра. Да, я уверена — это игра. Вытянув руку, я отвечаю на ее рукопожатие.

— Делайла. Но, если ты назовешь меня Делайлой — я за себя не отвечаю. Люди зовут меня Лили.

Она улыбается, затем кивает:

— Лили, — она произносит мое имя и вдумчиво кивает. — Ты мне не кажешься хрупкой, маленькая Лили. Может, я буду называть тебя Диди?

Диди — это одно из трехсот пятидесяти семи прозвищ, которыми меня называет моя сестра. Мои губы дергаются в улыбке, и я киваю. Она улыбается мне и шепчет:

— Мне кажется, мы станем хорошими друзьями.

Мужчина со смуглой кожей резко встает и подходит ко мне. Небрежно отталкивая Бу с пути, он протягивает мне руку:

— Рок. Но ты можешь называть меня... — он задумывается, — Гром В Штанах.

Я кусаю губы, чтобы не засмеяться. Бог свидетель, я не хочу очередного разъяренного похитителя. Бу не сдерживается и прыскает со смеху:

— Какого хрена? Гром В Штанах? Почему? Ты что, король метеоризма?

Рок объясняет:

— Нет! Это потому что у меня огромный член! — Бу смеется еще сильнее. Настолько сильно, что она сгибается пополам. Рок сверлит ее взглядом и обращается к Ноксу: — Ну же, босс. Это классное прозвище, правда?

Губы Нокса дергаются, но он кивает Року. Выражение лица Рока становится удрученным, и он обращается ко мне:

— Ладно, никакого Грома В Штанах. Называй меня просто Рок.

Кто эти ребята?

Я уверена, что именно так чувствовала себя Алиса, когда падала в кроличью нору. Я сижу, а все трое смотрят на меня с настороженностью, как будто я могла бы сбежать. Я в находящейся под землей, звуконепроницаемой, бетонной комнате с тяжелой металлической дверью, закрытой на ржавый засов.

Я имею в виду, я конечно сорвиголова и все такое, но я не МакГайвер [1]. МакГайвер — король безбашенных. Серьезно, кто еще мог бы сбежать от болгарских экстремистов, соорудив бомбу из зубной нити, лимонного сока и отбеливателя? Это, мать его, производит впечатление.