Еще были у нас несколько человек из театральной студии, руководимой тогда Ю.А. Завадским[41], и кое-кто из литературно-поэтической молодежи, "завербованной" Александром (вероятно, через Сергея Спасского и Георгия Шторма, с которыми он был таком)[42]. В общем — публика живая и любознательная, с ними было интересно заниматься, но требовало немалой собственной работы. Этому кружку я многим обязана.

Приблизительно в это же время, кажется, в 1922 году, в Обществе возникло начинание, в котором Марк и я приняли большое участие. Инициатива принадлежала Вере Оскаровне. Мы говорили как-то о "Вольфиле" (расцвет Вольфилы принадлежит Петрограду, в Москве она не привилась)[43]. Она находила, что Вольфила слишком "академична" и "философична" и что теперь нужны другие, более "демократические" формы духовного общения, более широкие как по кругу вопросов, так и по составу участников. Она рассказала, что еще в дореволюционное время, когда она училась на Высших Женских Курсах, в Москве существовала чайная, куда приходили люди из самых разных слоев "простонародья", желавшие поговорить и поспорить о "вере" — сектанты различных толков, староверы и православные, толстовцы и одиночки — "искатели веры". Вот эту-то истинно народную, спонтанно возникшую традицию и следовало бы теперь, в новых условиях, подхватить, расширить и организовать — не по типу "академии" или "ассоциации", а скорей по типу "клуба", открытого для посещения и встреч людей любых духовных направлений. Идея очень понравилась — Антропософскому Обществу выступить инициатором. Как назвать? Клуб — не годится, хотя и соответствует по смыслу. Вера Оскаровна нашла формулировку — "вольное содружество". Так и решили: "Вольное Содружество духовных течений". Она же написала и устав, очень короткий, вернее — декларацию с приглашением принять участие. Подпись — "Инициативная группа". Прежде всего решили обратиться к толстовцам. Идея вполне соответствует их целям, а у них неоценимое преимущество — помещение Вегетарианской столовой в Газетном переулке. Оно достаточно просторно и часто используется для докладов, лекций и пр. Там и наше Содружество могло бы приютиться. Действительно, среди толстовцев идея встретила полное одобрение и содействие. Переговоры велись, главным образом, с Валентином Федоровичем Булгаковым[44]. Чудесный, обаятельный человек, такая в нем жила сердечная теплота, душевная чистота, искренность и простота! Полная противоположность Черткову[45] — тот говорил всегда свысока и чувствовались в нем душевная жесткость и равнодушие. Кто-то сказал мне, что он в молодости был военным и служил в гвардии. Это в нем и осталось — гвардеец от толстовства! Очень приятен был и Шорох-Троцкий — весь какой-то тихий, кроткий, с глазами, сияющими добротой[46].

Обратились мы и к теософам. Япобывала у председательницы Теософского Общества — Софьи Владимировны Герье[47]. Она была больна, лежала на диване, извинилась, что ей трудно сидеть. По поводу Содружества сказала, что, конечно, это очень хорошая и правильная идея и что она сообщит наш устав и наше обращение всем членам. Но за ее словами не чувствовалось никакого живого интереса, чувствовалось, что все это ей глубоко ненужно. Выходя от нее, я вздохнула свободно, как будто я вышла из склепа, где духовная жизнь спрятана глубоко, как в каменном футляре, и не хочет никакого общения и в нем не нуждается. В принципе я могла бы отнестись с уважением к такому затворничеству, но здесь было еще что-то невыразимо гнетущее, что вызывало жалость к ней лично.

Другим нашим партнером явился Христианский Студенческий Союз. Вот уж где не было ни следа "склепа"! Много солнца и свежего воздуха! Я не помню их вожаков, — переговоры с ними вела не я, а Марк, у него там были хорошие знакомые. Но я была раза два на их собраниях. Вера их была чиста и глубока, убежденность без примеси сектантства; здесь веяло духом свободы, открытости и благожелательства — как между собой, так и вовне. У них существовало обыкновение на собраниях рассказывать о себе, о своих переживаниях. В этом не было ни назойливости, ни стремления что-то утвердить, навязать другим. Доверчивые беседы друзей — в них была иногда наивная восторженность, но в то же время глубокая серьезность. И как иначе? Ведь они хорошо знали, на что идут: выступая открытыми противниками атеизма, они ставили под удар все свое студенческое и послестуденческое будущее. Так и было: их Союз был вскоре уничтожен, участники разбросаны по ссылкам. Это послужило причиной, решительного поворота в судьбе Марка: была сослана в Кустанай его невеста Татьяна Николаевна Ментова. Марк поехал за ней. Там они и поженились. Но это было потом, а тогда на наше обращение по поводу "Вольного Содружества духовных течений" они откликнулись очень живо. Правда, вступить в нашу Инициативную группу и подписать Обращение от лица своего Союза как организации они не захотели; участие в беседах Содружества предоставлялось личным интересам и желаниям членов. Многие ли из них посетили эти беседы — не знаю, ведь никаких записей и регистрации не велось.

Активными участниками бесед в "Содружестве" была молодежь из круга "анархомистиков". В то время существовали еще некоторые легальные объединения не только литературно-художественные и духовно-религиозные вроде нашего Общества, но и остатки политических организаций. Так, анархисты имели тогда легальную организацию с центром в Кропоткинском музее. Среди них было два течения: анархисты-коммунисты, или "кропоткинцы", и "анархомистики". (Необходимо иметь в виду, что это течение не имело ничего общего с тем "мистическим анархизмом", который в свое время проповедовал Г.Чулков[48]. Эти сочинения не вызывали со стороны Солоновича ничего кроме насмешки.) Лидером этих последних был Алексей Александрович Солонович — яркая личность, блестящий оратор, увлеченный и умеющий увлекать других[49]. Вот как говорит о нем в своих "Воспоминаниях" один из его тогдашних учеников (Гориневский Георгий Валентинович — московский архитектор, жестоко пострадавший в лагерях. Воспоминания написаны им в последние годы жизни, после реабилитации. Он очень дружил с Александром. Умер в 1966 году): "Солонович был сильным, активным человеком. Выступления его, его лекции в аудитории Кропоткинского музея, сопровождавшиеся диспутами, были захватывающе интересны и остры. Его резкая критика марксизма приводила в ярость его оппонентов, бесспорно менее эрудированных, чем он. Они пользовались трафаретной пропагандистской литературой, демагогичной и поверхностной, пригодной для втирания очков людям, не умеющим самостоятельно мыслить. А он мыслил самостоятельно, знал и цитировал первоисточники. В своих лекциях он касался не только социологических вопросов, но и вопросов общего миросозерцания, громил церковников не менее остро, чем материалистов. Убедительность речей Алексея Александровича, его уменье излагать свои мысли, логика и широта его взглядов привлекали к нему молодежь, и все его лекции проходили при до отказа переполненной аудиторий". Далее Гориневский пишет: "В прошлом он был членом Антропософского Общества, от которого позднее отошел". Это верно, но слишком слабо сказано: он не просто "отошел", но резко порвал с антропософией и стал ее непримиримым противником, можно сказать — врагом. Всех людей он делил на три категории: физиков, психиков и пневматиков (греч. Пневма — дух). Первые живут интересами тела, вторые — интересами души и только третьим ведома подлинная жизнь духа. Штейнера и всех его последователей он относил к категории психиков и считал антропософию вредной, потому что она сбивает с пути духа, подменяя его путями души. На эту тему он не раз выступал очень резко. Но особенно враждебно он относился к ап. Павлу. О нем он написал большую работу, направленную, главным образом, против церковников. Но и антропософии там тоже доставалось. Он считал, что именно Павел "испортил" христианство, отравив его ядом юдаизма, завуалировал истинный образ Отца Небесного, проповеданного Христом, подставив вместо него образ Иеговы. Отсюда — все грехи исторического христианства, нсей церковности, обращенной на служение земным целям и прежде всего целям земной власти. Солонович "громил" Павла так, как будто тот был его личным врагом и стоял вот тут, рядом, мешая ему проповедовать анархизм — на небе и на земле. Несмотря на многие блестящие страницы этой работы, в целом это сведение спожнейшей темы церковного и нецерковного христианства к личности ап. Павла было неубедительно, даже просто смешно.