— Добро пожаловать, господин президент, — произнес некто смуглый, не то креол, не то моджахед. — Желаете отдохнуть, или проводить вас в кофейный зал?

— Э-э-э… — собрался с мыслями Цепрянец. — Позвольте, молодой человек, а когда я смогу увидеть графа?

— Магистр примет вас в любой момент.

— Очень хорошо, тогда проводите к нему. А кофе подождет, и отдых тоже.

…Двери, двери. На дверях — пентаграммы, внутри пентаграмм — рогатые и безрогие, длинные и короткие, узнаваемые и неузнаваемые твари. Все это вспыхивало ярким светом, когда люди проходили мимо.

Одно изображение приковало взгляд президента: ундина с длинным хвостом и гигантских размеров сиськами, похожими на надувные шары. По мере того, как Цепрянец глазел на эти своеобразные особенности рельефа, картинка пришла в движение: ундина плеснула хвостом по нарисованной воде и обдала зеваку фонтаном вполне материальных брызг. Лукаво сощурилась, колыхнула внушительным бюстом и высунула длинный зеленый язык.

Президент мотнул головой — наваждение не исчезло. В панике он перевел взгляд на противоположную стену. Здесь на двери красовалась туша спящего звероподобного монстра, сплошь поросшая анютиными глазками и львиным зевом. Цветочки шевельнулись, зверь вздохнул…

— Вы в порядке, господин президент? — спросил полукреол-недоараб.

Цепрянец набрал в грудь воздуха и кивнул. Дальнейший путь он проделал, глядя строго в затылок провожатого и стойко игнорируя вспыхивающие то слева, то справа пентаграммы.

…Тяжелая дубовая дверь без рисунков и символов. Сопровождающий постучал. Ухнула сова. Пролетела летучая мышь. Из-за угла, лязгая цепями, выскочил безголовый призрак, не вписался в поворот, рухнул на гранитный пол и растекся светящейся лужицей. «Вот непруха», — пожаловалась лужица и вытянулась вверх, возвращая себе прежние очертания. Фантом намотал на руку обрывки цепей и побежал дальше.

Из-за двери раздалось: «Si puo»[1].

Его светлость стоял спиной к вошедшим. Высокий, грузный, копна черных волос с проседью.

— Привет, старина, — не оборачиваясь, проговорил он с легким итальянским акцентом. Голос был незнакомый, а вот интонация кого-то смутно напомнила президенту. Ладно, так или иначе скоро все выяснится.

Провожатый помог политику опуститься в кресло и молча ушел.

Цепрянец ждал, скользя взглядом по стенам и столам комнаты. Утомившись изумляться за нынешние сутки, просто отметил, что лаборатория вполне обычная, так, ничего себе древняя лаборатория. В такой вполне мог трудиться доктор Фауст, или, скажем, Авиценна… продажная шкура Авиценна… тьфу, проехали.

Хозяин резко развернулся, в два шага покрыл расстояние от окна до кресла, на котором сидел президент, и уселся на край столешницы.

— Сколько лет, сколько зим, — усмехнулся он в густую бороду.

— Мы знакомы? — осторожно спросил Цепрянец.

— А как же, — ответил его сиятельство и отбарабанил пальцами по столу: «о, белла — чау, белла — чау, белла — чау, чау, чау»…

— Ты?! Джузеппе? Че? Как тебя звать-то теперь?.. — сипло пробормотал президент (в горле пересохло).

— Снова Джузеппе, — ответил граф. — Все возвращается на круги своя. Вот и ты пришел.

…Мой вероломный друг и честный враг. Сколько лет мы с тобой бок о бок… Помнишь, боролись за становление Республики? Тогда ты был Гарибальди. Тогда мы еще — в одной связке… В одной связке мы были и потом, когда гигантские дыры зияли в защите молодой Республики, и убийственный воздух метрополии сочился через эти дыры. Ты был моим лучшим агентом в самом жерле вражеской столицы, и звали тебя Исаев… А когда все население Клеткинштата ликовало на улицах, празднуя первый в истории Республики День Независимости, ты, незаметный и неузнанный, спускался по трапу в моем личном маленьком аэропорту. Я ждал тебя в тот день, выпить по рюмочке чего-нибудь, что сам выберешь, но ты не пришел. И я не слышал о тебе еще два года, пока, наконец, не понял, кто мешает мне наводить порядок в государстве.

Тогда ты уже был Че. Собрал добровольцев, ушел в горы и развязал партизанскую войну. Устроил на меня три покушения, все три — неудачные. Пытался похитить Клеткина, но похитил подставу. Наконец, организовал налет на тот злополучный склад, и там я схватил тебя. Собственноручно я поставил под текстом приказа резолюцию: расстрелять.

А потом своими же собственными руками я организовала твой побег. Душка Че, я так радовалась, что побег удался. А ты исчез, вероломный.

Партизаны откатились обратно в горы и схоронились там. Стало тихо. Лишь год спустя из города начали сотнями пропадать люди, а из паршивой деревеньки Дырявая Кочка поползли по всей Республике скользкие щупальца слухов…

— Ну что, — мягко проговорил граф. — Кто старое помянет, тому глаз вон?

И тут Цепрянец разрыдался.

— Я не хотел, — срывающимся голосом пробормотал он. — Я не хотел тоталитаризма, веришь? Меня… меня используют как… вешалку для знамени!..

— Верю, — ответил его светлость. — В конце концов, мы всего лишь то, чем нас делают гены. Хотя гены мы выбираем сами.

Он взял президента под локоть, подвел к чудовищному сооружению, похожему на дыбу и гильотину одновременно. Невесть откуда у него в руках появился миниатюрный инкрустированный кинжал.

Политик напрягся.

— Не пугайся, — усмехнулся итальянский изверг. — Мне ведь тоже нужно брать пробы носителя.

…Кровь из надреза на запястье по каплям падала в сомнительного вида колбу с каким-то веществом. Где-то на двадцатой капле внутри начал клубиться дым. Потом яркая плеть огня вырвалась из горлышка и устремилась в бесконечно далекий потолок. По мутной поверхности стекла с бешеной скоростью стали проноситься надписи.

Наконец огонь утих, дым развеялся, а на дне колбы оказалась шустрая ящерка.

Его сиятельство подошел к стеллажам и начал перебирать маленькие разноцветные пакетики. Большая часть пакетиков возвращалась на место, но несколько штук перекочевали на столешницу. Какое-то время граф созерцал их, передвигал туда-сюда, как руны, потом вздохнул и опять вернулся к стеллажу.

В дверях появилась крепкая фигура в камуфляже.

— Синьор, срочно!

…Через пару минут его светлость ворвался в лабораторию:

— Ты навел, подонок? — прогремел он.

Цепрянец быстро сообразил в чем дело.

— Джузеппе, клянусь, нет! За мной был хвост. Его обрубил человек Бахуса. Но, видимо, хвост был не единственный!

— Ладно, — рявкнул граф, метнувшись к столу. — Выяснять некогда. Мы уходим, а ты уж как-нибудь сам.

Он сгреб со столешницы отобранные пакетики, сунул в горсть президента:

— Разберешься.

И — не успел Цепрянец моргнуть глазом — вокруг него был уже не зал, уставленный чудовищными атрибутами алхимии, а старый сарай с гнилыми укосинами и дырами в потолке.

Окончательно сбитый с толку, политик добрался до двери, и, наконец, узрел причину паники: от края деревни в сторону сарая двигалась цепь черных точек.

«Черта лысого, — думал Цепрянец, лихорадочно перебирая пакетики. — Графа уже не достать, да и я вам просто так не дамся».

Упаковки были с надписями. «Это — не пойдет, — бормотал Цепрянец, — и это не пойдет, зачем менять шило на мыло… это — тоже не годится, совсем уж без мозгов оставаться не хочется… А это — что?.. Неужели… правда?!»

Перед глазами опять поплыла черная муть, третий раз за сегодняшний день. Ох, как не вовремя… Дрожащими пальцами президент разорвал пакетик. Капсула упала вниз. Почти теряя сознание, Цепрянец рухнул на четвереньки, и, воя от боли, слизнул драгоценный препарат с грунтовки, прямо с пылью.

Чернота отступила. Президент медленно поднялся, уже почти равнодушно наблюдая за приближающимися ниндзя, монахами Шаолиня, русскими спецназовцами…

Опоздали. Трансформация шла вовсю. Сперва перестали болеть ноги. Потом появилась легкость в голове и приятная упругость мышц… «Спасибо, друг», — проникновенно подумал тот, кто до этого был Цепрянецем. «Сочтемся, бывший, — раздался в мозгу смешок графа. — Беги уж…»