Комнаты на верху были не столь велики сколько высоки, окна широкія и видъ изъ нихъ на сады, церковь и рѣку не могъ не прельстить всякаго. Одна круглая гостиная внизу, а другая такая же на верху были меблированы съ особенною заботливостію. Видно было, что многіе Дубровины любили эти комнаты и украшали ихъ различнаго стиля мебелью. Тамъ стояла мебель розоваго дерева, выложенная дивными узорами, массивные диваны изъ краснаго дерева обитые стариннымъ штофомъ, у оконъ стояли рабочіе столики и низенькія спокойныя кресла съ круглыми спинками. Далѣе были и другія гостиныя со старинною мебелью украшенною мѣдью, но не могли сравняться съ мебелью круглой гостиной. Ее такъ звали круглая. Внизу находилась огромная, длинная, съ двумя колоннами зала. Въ ней князья Дубровины обѣдали лѣтомъ; — зимой она считалась холодною потому только, что домъ былъ тепелъ какъ теплица, а эта комната оказывалась прохладнѣе другихъ. За садами италіанскимъ, англійскимъ, съ большимъ и малымъ прудомъ, за большою и двумя маленькими рощами, раскинутыми по склону горы къ рѣкѣ, находились оранжереи, теплицы и мыза. Мызой называлось собраніе домиковъ, гдѣ жили дворовые, а подлѣ нихъ стоялъ большой скотный дворъ, птичій дворъ и наконецъ роскошная конюшня, о которой сказано выше. Все это вмѣстѣ составляло нѣчто въ родѣ мѣстечка или городка, утонувшаго въ зелени садовъ, рощъ и луговъ. Деревня находилась за версту отъ усадьбы.
Подлѣ церкви стояли дома священника и причта съ одной стороны, а съ другой — больница, пришедшая въ крайнюю ветхость. Прошло уже тридцать лѣтъ съ тѣхъ поръ какъ ни единый изъ владѣльцевъ не заглядывалъ въ Спасское. Они служили въ военной службѣ, женились въ Петербургѣ, зимой конечно жили тамъ же, а лѣтомъ переѣзжали въ Павловскъ, Царское, а свое родовое гнѣздо предали забвенію. И оно пришло мало-по-малу въ такое запустѣніе, что несмотря на все желаніе генерала Богуславова поправить его, глядѣло заброшеннымъ. Въ иныхъ мѣстахъ кусты разрослись безъ мѣры, такъ что по дорожкѣ пройти было нельзя, а въ другихъ мѣстахъ висѣла сушъ отъ полусгнившихъ деревьевъ. Многіе домики положительно валились на бокъ, желѣзныя крыши почернѣли, а на мызѣ крытыя тесомъ крыши во многихъ мѣстахъ были прикрыты соломой. Одинъ только большой домъ, солидный и массивный, не уступалъ ни времени, ни непогодѣ, и стоялъ твердо, безъ изъяну и безъ заплатъ, но и онъ глядѣлъ мрачно, ибо его желѣзная крыша слиняла и изъ зеленой превратилась въ темно-бурую, почти черную.
Село Спасское спало, дремало, молчало долгіе годы и вдругъ проснулось, будто вздрогнуло. Въ него видимо-невидимо нагнали рабочихъ: чистили, скоблили, чинили, мели, выбивали, словомъ, производили въ обширныхъ размѣрахъ такую всеобщую стирку, вымовку и колотилку, что всѣ дворовые могли бы сбѣжать, еслибы не были возбуждены и не рвались помогать рабочимъ. Впрочемъ всѣ они работали больше языками, чѣмъ руками, и не одинъ разъ были разнесены управляющимъ. Въ селѣ Спасскомъ было два властелина: управляющій Власовъ, назначенный уже опекунами Анюты, и старая домоправительница Уліана. Она хорошо помнила молодаго князя, умершаго вскорѣ послѣ женитьбы и оставившаго единственнаго сына, котораго воспитывалъ съ такою заботой и любовію старый дѣдъ. Отъ этого-то внука, убитаго лошадью въ двадцать лѣтъ отъ роду, село Спасское и всѣ другія вотчины, земли, луга, лѣса, дома Дубровиныхъ перешли по прямому наслѣдству къ бѣдной, всѣми, кромѣ Долинскаго, отвергнутой сироткѣ — Анютѣ.
Необычайная суматоха поднялась утромъ перваго іюня въ селѣ Спасскомъ. Дворня вставъ ранехонько одѣвалась въ свои лучшія платья; конюхи, садовники, рабочіе мазали себѣ голову масломъ и одѣвались въ красныя рубашки и праздничные кафтаны. Бывшій при старомъ князѣ управителемъ старикъ Арсеній, не занимавшій теперь никакой должности и жившій на покоѣ, и домоправительница Уліана особенно волновались. Они оба были на ногахъ съ зарей и одѣты но праздничному и удержавъ въ домѣ почетное положеніе находились во главѣ всей дворни.
— Не холодно ли въ домѣ? спросилъ Арсеній. — Я вчера говорилъ управителю, чтобъ онъ приказалъ протопить печи. Легко ли, домъ стоялъ запертый и нетопленый больше тридцати лѣтъ и вдругъ, вынь да положь, приготовь его къ пріѣзду княжны въ три недѣли! Точно не знали, что княжна дѣвица взрослая и если ей угодно жить въ Спасскомъ, то надо было загодя все приготовить. Хорошо, что домъ словно крѣпость, а окромя его все валится.
— Валится, валится, сказала Уліана, качая головой. — Да и то сказать, вѣдь никто сюда не заглядывалъ. Все въ Питерѣ, да въ Питерѣ. Арсеній Потапычъ, гдѣ вы мнѣ посовѣтуете приготовить комнаты для княжны, въ покояхъ ли стараго князя, или на половинѣ молодаго князя?
— Право не знаю. Надо спросить у княжны, гдѣ имъ угодно, а на всякій случай приготовить и тутъ и тамъ. Вѣдь она ѣдитъ съ большимъ семействомъ. Генералъ писалъ, что съ попечителемъ своимъ, дядюшкой, у котораго жена и дѣти. Всѣмъ надо мѣсто.
— Я такъ разсудила: дядюшку и тетушку подлѣ княжны въ большомъ домѣ, а другихъ, молодыхъ господъ, по флигелямъ размѣстить можно.
— Конечно, конечно. Я полагаю если княжна выѣдутъ изъ Москвы часовъ въ девять, то они сюда прибудутъ никакъ не позднѣе двѣнадцати часовъ. Надо собирать всю дворню и встрѣтить княжну на крыльцѣ. Я поднесу хлѣбъ-соль.
— Какъ знаете, сказала Уліана и пошла въ домъ. Солнце вошло и ярко сіяло; она отворила всѣ окна и лучи его проникли и заиграли на полинявшихъ тканяхъ гардинъ и на стѣнахъ потемнѣвшихъ отъ времени. Мода, ея выдумки и затѣи не коснулись Спасскаго и стѣны гостиной были расписаны al fresco какимъ-то домашнимъ живописцемъ. Бесѣдки, ручьи, статуи и деревья, листы которыхъ по величинѣ равнялись здоровому кулаку, были нарисованы на стѣнахъ гостиной и залы; несмотря на уродливость деревьевъ, эти роскошный стѣны отличались оригинальностiю. Общій видъ комнатъ, хотя обивка мебели полиняла и обветшала, производилъ пріятное впечатлѣніе; его тоны были мягки, ничто не дразнило глазъ. Эту прелесть завялости, старомодности, потухшихъ колеровъ, пришедшихъ въ гармонію, эту окраску, которую налагаетъ одно только время, могли оцѣнить и понять чутьемъ натуры артистическія или лица знакомыя съ искусствомъ, свѣдующіе любители. Арсеній посмотрѣлъ еще разъ на всѣ гостиныя, отчаянно махнулъ рукой и пробормоталъ:
— Все одна ветошь, но что же теперь подѣлаешь? Не велѣли трогать, только крышу приказали починить — ну починили и денегъ что потратили. Отъ опекуна поставленный пришлый управляющій княжескихъ денегъ не жалѣетъ. Ему что? Лишь бы свой карманъ набить!
Въ эту минуту явились два офиціанта присланные изъ Москвы, оба франты, жители столицы, высокомѣрные блюстители порядка и службы въ знатныхъ домахъ, глубоко презирающіе домашнюю прислугу и старыхъ слугъ. Одинъ лакей высокаго роста, плечистый, силачъ, въ ливреѣ; другой дворецкой въ модномъ фракѣ и бѣломъ галстукѣ, отмѣнной важности, высоко закидывающій и носъ и голову и для пущаго величія говорящій тихо и въ носъ скороговоркой.
Онъ распоряжался накрытіемъ стола, но самъ ни къ чему не притрогивался; два молодые, не совсѣмъ ловкіе слуги накрывали столъ.
— Мнѣ надо вазы, сказалъ онъ важно.
Одинъ изъ слугъ побѣжалъ и пришелъ съ экономкой Ульяной.
— Чего вы спрашиваете, сказала она.
— Вазъ, мнѣ надо вазъ.
— Какихъ вазъ?
— Я не знаю какія у васъ есть: саксонскія, севрскія или серебряныя?
— Я право всѣхъ этихъ названій не знаю.
Дворецкой поглядѣлъ на Ульяну съ презрѣніемъ.
— Однако мнѣ необходимы вазы, повторилъ онъ настойчиво.
— Поищите ихъ сами, я вамъ отопру шкафы.
И оба они хотѣли выйти, какъ внизу послышался шумъ. Ульяна остановилась и прислушалась.
– Ҍдутъ! Ҍдутъ! сказала она съ волненіемъ и бросилась внизъ. Дворецкій хотѣлъ удержать ее, но она почти оттолкнула его и поспѣшно сошла.
Действительно къ подъѣзду мчалась по гладкой убитой дорогѣ четверомѣстная карета запряженная четверней добрыхъ лошадей. Изъ нея вышелъ старичокъ Долинскій и помогъ выйти Анютѣ. Она взяла его за руку и ступила на крыльцо. Сердце ея билось какъ птичка въ клѣткѣ и замирало какъ предъ смертельною опасностью. Увидѣвъ направо и налѣво толпу стариковъ и старухъ, а позади ихъ молодыхъ и дѣтей, Анюта смутилась, но въ ту же минуту овладѣла собою и пріостановилась. Арееній поднесъ ей хлѣбъ-соль съ низкими поклонами; она приняла, поблагодарила, обратилась къ стоящимъ и сказала голосомъ не твердымъ и смущеннымъ:
