Сергей только пожал плечами и вышел из спальни. Вернулся на кухню и сел за стол – доедать бутерброды и допивать кофе. Следом появилась Лариса, на ходу запахивая длинный яркий халат. Молча включила автоответчик, прослушала запись и ушла в спальню. Телефонный аппарат на кухне тихонько затренькал.

«Набирает номер по параллельному», – понял Серов, Вскоре он услышал приглушенные восклицания, потом до него донесся возбужденный голос Ларисы:

– Да… Я обязательно спрошу… Что ты, конечно, он как раз сейчас здесь.

«Обо мне речь, – вздохнул Сергей. – Что же там стряслось?»

На кухню вернулась Лариса. Она села напротив и закурила, часто и нервно затягиваясь.

– У Таньки несчастье: муж пропал.

– Нагуляется – придет, – усмехнулся Сергей, поднимаясь из-за стола.

– Сядь, – попросила Лариса. – Он пропал несколько недель назад. Она в трансе, а ты толстокожий бегемот!

– Ты пришла сообщить мне об этом? – Утро явно могло начаться с миленького, почти семейного скандала. – Или есть более серьезная информация?

– Но он пропал! – Лариса сердито примяла в пепельнице окурок. – Ты же сыщик, Сереженька! И, насколько мне известно, не просто сыщик, а какой-то там начальник на Петровке.

– Ну и что? В России ежегодно пропадают десятки тысяч людей. Она обращалась в милицию? Написала официальное заявление?

– Да, обращалась, написала, но никакого толку!

– Чего же ты хочешь от меня?

– Чтобы ты помог ей! – в глазах Лариски метнулись золотистые искры – верный признак близкой вспышки яростного, необузданного гнева.

– Найти мужа? Помилуй бог, ты даже не представляешь, какими делами я занимаюсь! Розыск без вести пропавших не по моей части.

– Неужели ты ничем не можешь помочь? Ну, поговори там, попроси, прикажи, наконец! Хотя бы поинтересуйся, как идут дела!

– Хорошо, я попробую, – вяло согласился Серов, только чтобы прекратить уже начинавший раздражать разговор.

Наверняка эта Татьяна Трапезникова тоже приехала в столицу из провинции. У всех провинциалов просто невозможная пробиваемость, как у танков! У них неизмеримая жадность ко всему, что коренные москвичи считают само собой разумеющимся. Провинциалы приезжают завоевывать Москву и ведут себя соответственно, словно ордынцы Чингиза или Батыя, как шелуху отбрасывая разные комплексы, мешающие им добиваться желаемого. В Лариске это особенно сильно – душу вымотает, но возьмет свое! И это пугало Серова, заставляя постоянно быть с ней настороже, дабы не угодить в какую-нибудь хитрую ловушку.

А чего стоили ее словечки «из глубинки», от которых она всеми силами старалась, но никак не могла избавиться, хотя природным чутьем прекрасно понимала: они вызывают к ней определенное отношение, несмотря на роскошные наряды и автомобиль. Поначалу ее язык умилял Сергея, потом стал раздражать, а через некоторое время он привык, плюнул, перестал обращать внимание и поправлять ее: пусть самообразовывается. В конце концов она не так глупа – в ней чувствуется природная, мертвая хватка хищницы. Это его тоже пугало. Но…

Но стоило ему заглянуть в ее бездонные темные глаза, стоило ощутить в объятиях молодое упругое тело, готовое подарить жаркие ласки, стоило поцеловать ее губы, как он забывал обо всем!

– Я дам тебе ее телефон. – Лариса быстро черкнула на листке номер Трапезниковой. – Позвони, пожалуйста.

– Зачем? – взяв записку, скучно спросил Сергей. Отчего у провинциалов так развита святая вера во всемогущество любого начальства?

– А как же? – непритворно удивилась она. – Как же ты будешь помогать, если не поговоришь с ней и не увидишься? Я думала, это нужно. Даже уверена, что нужно.

– Ладно, – вздохнул Сергей. Так или иначе, за все в жизни приходится платить. Значит, пришло и его время. Надо позвонить Трапезниковой, чтобы Лариска не дулась.

– Подбросить тебя до метро? – в порыве великодушия предложила она.

– Спасибо, не нужно, – отказался Серов. Он прекрасно знал: стоит ему согласиться, как у нее найдется тысяча причин, лишь бы в такую рань не выходить из дома. Например, она сейчас заявит, что не накрашена, а выйти без приличного макияжа – все равно что выйти из дому голой, и тому подобное…

Он прошел в спальню и начал одеваться. Потом убрал в портфель халат и тапочки, положил бритву в футляр с зубной щеткой.

– Долго ты еще будешь все таскать туда-сюда? – иронически улыбнулась наблюдавшая за ним Лариса.

– Долго, – сердито буркнул он и хотел добавить: «До тех пор, пока не надоест сюда ездить», но благоразумно промолчал.

– Не сердись, – она прижалась к нему, горячо поцеловала в губы. – Я буду очень ждать твоих звонков и тебя…

В «коридоры власти», как Николай Иванович Рыжов привык именовать высокие государственные учреждения, он всегда вступал с чувством особого благоговения и причастности к некоему таинству, не доступному простым смертным: так ранее непосвященные не имели права вступать под своды святилищ, скрывавших мрачные тайны. Для Рыжова Власть являла собой некую мистическую притягательную силу.

Здесь обычно царила многозначительная тишина, полы длинных коридоров были покрыты традиционными темно-бордовыми ковровыми дорожками с цветным орнаментом по краям, а за высокими дверями кабинетов сидели люди, способные одним росчерком пера решить то, на что могли уйти долгие месяцы, а то и годы хождения по инстанциям. Но тот, кто имел сюда доступ и знал этих людей, прикасался к магической силе Власти и быстро достигал желаемого, презрев установленные для непосвященных нормы, правила и законы – в этом Николай Иванович был твердо убежден, поскольку сам не раз прибегал к помощи всемогущей силы.

Сегодня он собирался сделать это вновь. Естественно, в святилищах власти ничто не давалось даром, но выигрыш с лихвой окупал все издержки, неизбежные при прохождении избранного пути к вожделенной цели: Рыжов хотел стать неоспоримым претендентом на победу в предстоящем аукционе недвижимости. Кусок был уж больно лакомый, и Николай Иванович решил просить поддержки у давнего знакомого, занимавшего весьма ответственный пост. Когда-то они вместе работали в одном из сибирских городов, но потом их пути круто разошлись: Рыжов из партократа превратился в преуспевающего бизнесмена, а Владислав Борисович Шамрай – так звали приятеля Николая Ивановича – сначала стал ярым демократом, а потом видным чиновником. Однако они не потеряли связи друг с другом, и за прошедшие годы доверительные отношения между ними, скрепленные общими интересами, только упрочились. Иногда, задумываясь над этим, Рыжов с удивлением отмечал, какие странные штуки выкидывает жизнь: казалось бы, все должно разительно измениться, ан нет!..

Открыв одну из высоких дверей, Николай Иванович вошел в большую светлую приемную. Заранее предупрежденная о его визите, секретарша радушно улыбнулась:

– Добрый день, Владислав Борисович ждет, проходите, пожалуйста.

Рыжов миновал тамбур, отделявший кабинет от приемной, и очутился в небольшой, насквозь прокуренной комнате с письменным столом и парой мягких глубоких кресел около него. Хозяин работал на компьютере. Обернувшись, он увидел гостя и сделал рукой приветственный жест, предложив занять одно из кресел:

– Присядь, я сейчас.

Николай Иванович отметил, что Владислав не изменяет своим привычкам: все так же не любит просторных помещений и без конца смолит одну сигарету за другой.

– Рад тебя видеть, – выключив компьютер, обернулся к нему Шамрай, пригладив ладонью щеточку жестких темных усов над тонкогубым ртом.

За то время, пока они не виделись, в усах приятеля начала пробиваться седина: видно, сидеть на высоком чиновном посту тоже не очень сладко.

– Как жив? Как семья? – Шамрай закурил очередную сигарету и протянул раскрытую пачку приятелю.

Николай Иванович счел неудобным отказываться и тоже закурил, хотя в кабинете слоями плавал сизый табачный дым.

– Все в порядке, спасибо, – ответил он. – Дочь учится, жена по хозяйству, а я верчусь как белка в колесе, стараясь их обеспечить.