Этому миру тоже пришел конец.

Мир счастья Дайи Омине больше не существует.

И вновь меня вышвыривает в глубину моря.

– …Почему, Кадзуки?.. Почему?..

Прямо передо мной еще одна туманная тень. Это не Кадзуки, но я знаю, что она имеет к нему отношение.

– Прекрати!.. За кого ты себя принимаешь?! Что дает тебе право рушить счастье других?! – сердито кричу я, однако тень повторяет одно и то же:

(больно, больно, больно)

Я прикасаюсь к тени, и она снова рассыпается. Видимо, это означает, что мои слова его не достигли.

– Кадзуки… что, черт побери, ты сделал с моей «шкатулкой»? Что ты делаешь с ней сейчас?..

Я оглядываюсь. Зловещие тени собираются вокруг меня, точно окружая добычу.

Однако все они лишь бессмысленно повторяют одно и то же.

(нет… нет…) (спаси) (убей) (одиноко) (прости прости прости) (кто-нибудь, кто-нибудь, посмотрите на меня) (ууууууууу) (хочу увидеть тебя)

(мария)

(мария)

(мария)

Я стискиваю зубы и стряхиваю с себя эти тени.

Они тут же рассыпаются.

Я погружаюсь все глубже. Конца этому нет.

Сколько я уже здесь нахожусь? Похоже, довольно долго.

Погружаясь, я заглядывала в самые разные полные счастья мирки. Все они были наполнены смехом, и все до единого оказались осквернены гротескными комками плоти.

Сначала я сердилась. Почему Кадзуки делает это? Что такого классного в том, чтобы вставать на моем пути? Но затем гнев начал постепенно сменяться страхом; я заметила кошмарное безумие в тех методах, которые он применял. Я начала тревожиться за самого Кадзуки. Сам-то он в порядке после того, как сделал такое? Может ли он сохранить здравый рассудок?

Увидев, как очередной мир сожран комом плоти, я шепчу:

– Кадзуки… я хочу поговорить с тобой.

О чем ты думаешь? Что ты делаешь? Я хочу знать.

Я думала, что буду погружаться еще глубже, но, похоже, ошибалась: вода перестает быть прозрачной, она стала темной и липкой, как деготь. Все негативные эмоции, рожденные внутри этой «шкатулки», скапливаются здесь; этот осадочный слой беспокойства образует морское дно.

Здесь я обнаруживаю еще один маленький мирок.

Похоже, он и виновен в этих странных происшествиях и в накоплении беспокойства.

Собравшись с духом, я проникаю в этот мирок.

Едва войдя, я ощутила колоссальную разницу между этим миром и остальными. Здешний воздух жалит мою кожу, словно в нем полно песка, а небо окрашено в кроваво-красный цвет. Земля с самого начала усеяна множеством комков плоти, но они все не растут и не шевелятся.

Естественно, я здесь всего лишь зритель. Однако вдруг что-то приближается ко мне, парящей в небе. Это искажение пространства, «осадок», едва напоминающий человеческое существо.

(Мария.)

Этот голос и это имя…

– Кадзуки! Это ты, да?

Но «осадок» произносит:

(К сожалению, я не могу тебе ответить; это всего лишь сообщение, которое я оставил для тебя в надежде, что ты когда-нибудь сюда придешь. Нет… на самом деле я не оставлял сообщение с какой-либо целью; это просто эхо прошлого.)

– Что это за место? А… ну да, ты же не можешь мне ответить, да?

(Ты, должно быть, недоумеваешь, что это за место, Мария. Это мир, в котором меня заперло «Ущербное блаженство» и где я должен был быть счастлив.)

«Осадок» прекращает объяснение и отплывает в сторону, точно приглашая меня последовать за ним. Я следую.

Мы подплываем к крыше школы.

Я смотрю вниз. Как и в остальных мирках, я могу «видеть» больше, чем то, что у меня прямо перед глазами. Это странное ощущение трудно описать словами, но я как будто чувствую мир всем своим телом.

В школе более шумно, чем мне помнится. Судя по всему, здесь вот-вот начнется фестиваль, и ученики заняты последними приготовлениями. Некоторые из этих лиц я узнаю.

Я обнаруживаю Омине и Кирино; похоже, в этом мире у них очень хорошие отношения.

С неохотой я продолжаю искать; сейчас я хочу видеть лишь одного человека.

– Кадзуки! – кричу я, едва обнаружив его выходящим из школы. – Ах…

Не хочется признавать, но мое сердце начинает биться чаще, как только я его замечаю. Не могу избавиться от желания быть с ним, сколько бы раз он ни вставал у меня на пути. Я хочу, чтобы он увидел меня – чтобы обернулся и увидел меня.

Но тут я замечаю кое-что еще: Кадзуки толкает перед собой инвалидную коляску, в которой сидит Касуми Моги. Они радостно гуляют по фестивалю, как влюбленная парочка.

– …

Самые разные чувства вспухают во мне. Вполне естественно, что Моги рядом с ним; она ведь всегда хотела признаться ему в любви. В аварию она бы попала в любом случае, но, если бы не «шкатулки», рано или поздно все равно завоевала бы сердце Кадзуки.

– Да… все правильно…

Кадзуки во мне не нуждается.

Я не нужна.

– Я не существую в мире, где Кадзуки счастлив. Нет, даже не так…

Если уж на то пошло, я скорее препятствие.

Кадзуки раньше верил, что нет такого отчаяния, от которого не может исцелить повседневная жизнь. Но он лишился этой веры, когда нечто инородное вторглось в его жизнь и довело его до безумия. Я втянула его в историю со «шкатулками».

Иными словами –

– Я навлекла катастрофу на голову Кадзуки.

Поэтому я не имею права быть рядом с ним.

Однако даже когда я это осознала, ни мир, ни «осадок» не выпускают меня; я вынуждена в унынии смотреть, как те двое проводят день вместе.

Фестиваль заканчивается, начинается костер. Ученики танцуют «Оклахома миксер». Кадзуки и Моги бок о бок смотрят на пламя.

Моги нежно – будто пытаясь поймать мыльный пузырь – берет Кадзуки за руку и заглядывает ему в глаза.

Я сразу понимаю, что она собирается сказать.

– Я люблю тебя, Кадзу-кун.

И, глядя ей в глаза, Кадзуки улыбается и отвечает:

– Я тоже люблю тебя, Моги-сан!

С самой прекрасной из всех улыбок Моги говорит:

– Давай будем вместе всегда!

– Давай!

Да, больше мне тут не на что смотреть.

Кадзуки нашел счастье. А значит, мне следует удалиться.

Я поворачиваюсь к «осадку».

– Я увидела достаточно. Верни меня в море.

«Осадок» молчит.

– Не волнуйся. Я оставлю Кадзуки в покое. Я не затаю вражды, даже если он полностью сломает «Ущербное блаженство». По правде сказать, все наоборот: у него есть все причины ненавидеть меня. Он заслужил право забыть меня и начать все с нуля. Но я не изменюсь. Я буду и дальше искать способ, как сделать всех в мире счастливыми, с «Ущербным блаженством» или без него.

Я не рассчитывала на ответ, однако же «осадок» открывает рот и произносит:

(Готов спорить, сейчас у тебя появляются всякие глупые идеи, Мария. Ты наверняка страдаешь от абсурдной иллюзии, что повседневная жизнь с Моги-сан означает счастье для меня и что ты должна уйти.)

– Что?

(Не недооценивай мое безумие.)

Внезапно мир заливает белая вспышка.

– Что это?..

Миг спустя мир возвращается в норму. Небо остается багровым, красные куски плоти лежат там, где и лежали, но что-то изменилось. Костер на школьном дворе исчез, ученики снова готовятся к фестивалю.

Несколько секунд спустя я понимаю наконец, что произошло.

– Время сбросилось, что ли? Они снова повторяют день школьного фестиваля?..

Кадзуки снова появляется перед моими глазами, катя инвалидную коляску.

– Это… не закончится счастливо?

Я зритель, и потому мое чувство времени не такое, как у Кадзуки. Это похоже на то, как если бы я наблюдала за компьютерной игрой: времени проходит много, но я не устаю.

Мне приходится раз за разом смотреть, как эти двое проводят день вместе. Бессчетное число раз Моги признается Кадзуки в любви, и он ее принимает.

Я понимаю свои чувства к Кадзуки. Я думаю о нем с лаской, я хочу обнять его как можно крепче, сделать его своим. Всякий раз, когда я вижу, как они обмениваются признаниями в любви, мое сердце страдает.