– Надо сказать Янцелю, чтобы проверил смазку на колесах… – озабоченно пробормотал себе под нос хозяин замка. Его гость, запрокинув голову, наблюдал за тем, как уменьшается наверху отверстие лаза. Когда платформа, дрогнув последний раз, резко остановилась, от него оставался лоскуток не больше ладони – ярко-синий с отчетливо различимыми сверкающими точками звезд.
Барон грубо оттеснил Жульена, шагнув в темноту.
– Ждите меня здесь. Я сам вынесу, что вам нужно.
– Мне нужна… – горло молодого человека перехватил спазм. Он откашлялся и снова произнес, уже спокойней. – Мне нужна шкатулка красного дерева, простая, без украшений, длиной в локоть, высотой и шириной в пол-локтя. На ее крышке вырезано изречение на латыни: "Spica in aeternitium manus ad occidentem vergit".
– Ждите здесь, – повторил барон, не оборачиваясь. В тусклом свете факела Жульен успел разглядеть низкий свод, контуры тяжелой железной двери и массивный замок, на которым тот склонился. Створка отошла совсем чуть-чуть, но барон с неожиданной ловкостью протиснулся в узкую щель и исчез. Дверь за ним тут же захлопнулась. Жульен остался в одиночестве.
Некоторое время он стоял неподвижно, глядя прямо перед собой и стараясь не слишком глубоко вдыхать подземную вонь. Потом по его ногам что-то пробежало. Вздрогнув от неожиданности, он взмахнул факелом и успел заметить хвостатую тень, исчезнувшую под платформой.
"Крысы, – брезгливо подумал Жульен, проводя факелом вдоль стены. – Какая мерзость!"
В следующее мгновение у него перехватило дыхание, а волосы буквально встали дыбом. Прямо ему в лицо скалился редкими зубами желтоватый, покрытый плесенью череп. И не один. Их было много – целая стена черепов, сложенных друг на друга. Старых, полурассыпавшихся, изъеденных сыростью черепов. На тех из них, где еще можно было что-то разглядеть, Жульен заметил небольшие круглые отверстия. Движимый каким-то болезненным любопытством, он подошел ближе и поднял факел…
– Раньше на этом месте было древнее капище, – негромкий голос за спиной заставил Жульена вздрогнуть.
Француз резко обернулся – в одном шаге от него стоял барон, прикрывающий темный продолговатый предмет полой упелянда. Словно и не замечая вспыхнувших глаз молодого человека, он подошел вплотную к стене и провел вдоль нее факелом, поджигая расползающихся во все стороны мокриц.
– Здесь, где мы с вами стоим, господин де Мерикур, на этом самом месте язычники-латгалы приносили кровавые жертвы своему богу, повелителю гроз и молний. Сюда они приводили своих пленников и пробивали им головы – вот так! – он слегка взмахнул факелом. – А потом головы отрезали и складывали одну на другую, а за ними бросали безголовые тела… Да… Уж сколько лет прошло, а эти кости все лежат так, как их положила рука языческого жреца… Удивительно, не правда ли? Ничего им не делается! Может и правда, над ними витает тень того бога, во славу которого их убивали?
– Удивительно, как вы можете спокойно есть и спать, когда под вашим домой лежат неупокоенные кости! – еле выдавил побледневший Жульен, осеняя себя крестным знамением.
Барон усмехнулся.
– Ну-ну, господин де Мерикур, где же ваша хваленая французская храбрость? Клянусь святым Бонифацием, братья-меченосцы, первыми прибывшие сюда по велению рижского архиепископа, были похрабрее вас. Это они разорили здешние поселения, казнили жрецов, а капище освятили и возвели на нем башню и замок. Без малого три сотни лет уже прошло с тех благословенных пор, замок сколько раз уж разрушали, а башня все стоит и ничего ей не делается, как и этим костям… Вы спрашиваете, как я могу спокойно спать? Да видит Бог, мне нигде так хорошо не спиться, как здесь, когда я знаю, что мои подземелья охраняют эти надежные стражи… – он негромко рассмеялся.
Жульен снова перекрестился, пробормотав молитву.
– Вы сами не лучше язычника, господин фон Зегельс, – произнес он с отвращением.
– А вы, достойный рыцарь, такой ли уж верный христианин? – отозвался барон, кривя толстые губы. – Скажите мне, что находится в этой шкатулке?
Француз побледнел.
– Не ваше дело!
Барон вдруг навалился на него, хватая толстыми пальцами за ворот колета. Молодой человек, потеряв равновесие, со всей силы впечатался спиной в стену черепов, а старый рыцарь, прижав его животом, зашипел, брызгая слюной ему в лицо:
– Мальчишка! Мозгляк! Ты мне все скажешь, или, клянусь памятью моих предков, я оставлю тебя здесь, в моем подземелье!
– Так-то вы чтите законы гостеприимства…
– На незваных гостей они не распространяются! Хочешь испытать судьбу, галльский петушок? Вижу, тебе глянулись мои черепа, значит, не будешь против побыть в их обществе еще немного, а?
Жульен неловко взмахнул факелом, точно желая огреть им барона, но тот с легкостью перехватил его занесенную руку. В следующую секунду старому рыцарю в живот уперлось острие кинжала.
– Я убью вас без сожалений, и Господь простит мне этот грех! – еле выдавил молодой человек: рука барона по-прежнему держала его за горло.
– О, кто-то вдруг вздумал клеваться… – язвительно ухмыльнулся хозяин, даже не делая попытки отстраниться. – Что это вы задумали? Неужели и вправду убьете? Что ж, тогда придется нам с вами остаться здесь вдвоем – Янцелю дан приказ, и он поднимет нас только по моему сигналу.
– Так дайте же его, если вам дорога жизнь! Сейчас! Немедленно!
Барон даже не пошевелился.
– Если вы взялись за оружие, то не стоит медлить… Ну же! – он снова дернул Жульена за ворот так, что затрещала шнуровка. – Что в этой шкатулке?!
Француз вздрогнул, глухо ударившись затылком о стену, по его перекошенному лицу пробежала судорога. Воспользовавшись моментом, барон стиснул его запястье, с силой выкручивая на себя. Оба застыли, тяжело дыша – каждый старался завладеть оружием. Наконец онемевшие пальцы Жульена медленно разжались, и кинжал со звоном упал на пол. Барон тут же отпихнул его в сторону носком башмака.
– Будьте вы прокляты! – срывающимся голосом произнес Жульен, отступая.
– Что в шкатулке? – повторил старый рыцарь. – Что в ней такое? Она слишком легкая, чтобы в ней было золото… Что там? Что значит "Spica in aeternitium manus ad occidentem vergit"?
– Я полагал, вы знаете латынь! – огрызнулся француз.
– Колос в руках вечности клониться к западу… Да, знаю. Что это значит?
– Понятия не имею! Мой прапрадед сделал эту надпись! После себя он оставил разрозненные записки, я прочел их и нашел там эту фразу!
– Хорошо, – барон внезапно успокоился. – Откройте ее, господин де Мерикур.
– Открывайте сами!
– Ну нет, она ваша. Откройте же! Неужели вам не хочется заглянуть внутрь?
Жульен нехотя взял в руки протянутую бароном шкатулку. Подумав, он слегка встряхнул ее вверх-вниз, перевернул, внимательно осмотрел днище, потом со вздохом вернул в первоначальное положение. Его длинные пальцы пробежались по выступам крышки, немного помедлив, подцепили край… К удивлению Жульена, шкатулка открылась без всяких затруднений, словно была и вовсе не заперта. Внутри, в гнезде из грязно-белого бархата, сияя точно гигантский светляк, лежал полупрозрачный желтый в прожилках камень неправильной формы.
Теплые отблески легли на застывшие лица людей.
– Что это? – в который раз повторил барон, разевая рот.
Жульен, точно завороженный, не мог отвести от камня глаз. Даже сквозь плотное дерево шкатулки он чувствовал испускаемое им тепло и сильнее стиснул руки. Горло на секунду сжало спазмом, и, прежде чем он опомнился, слова начали сами собой соскакивать с губ, точно кто-то тянул его за язык.
– Мой прапрадед назвал этот камень Спикой – Колосом… В семейных преданиях говорится, что один из наших предков триста лет назад привез его из захваченного Константинополя, Никто не знал, что это за камень, имеет ли он какую-нибудь ценность… Никто им не интересовался… Гийом де Бре увлекался алхимией, почитал Трисмегиста, а его настольной книгой был трактат Виллановы. Он вообразил, что в его руках оказался недозревший философский камень, и попытался определить его природу: растительная ли она, минеральная или животная… Он сумел отколоть от камня три маленьких куска и проводил с ними опыты. Один растер в порошок и прокаливал на медленном огне, потом, смешав с купоросом, процеживал сквозь золу и песок – на следующий день смесь испарилась, а в фильтрующей смеси появились древесные ростки и панцири мелких моллюсков. Второй кусок Гийом де Бре зашил во внутренности мертвого щенка, а через час плоть собаки полностью разложилась, и камешек исчез…