Помещение было тесным из-за разнообразных технических штуковин, там и сям выпирающих из стен и пола, а также достаточно шумным из-за круглосуточно работающего вентилятора палубой ниже. Но странного монаха, кажется, не смущала теснота и шум, как, впрочем, и полное отсутствие мебели — сам он не догадался захватить с собою ничего, кроме циновки, миски и барабанчика, а делиться своим и без того скудным добром с каким-то еретиком, конечно же, никто не спешил. Тем более — после многократных утверждений пастора, что столь закоренелое в своей ереси существо в самом скором времени непременно ожидают кары небесные, ну вот пусть заранее и привыкает.

Монах поблагодарил за предоставленное жилище с неизменной улыбкой, укрепил барабанчик на каком-то штыре, сел на расстеленную рядом циновку и приступил к молитве. Молитва же эта заключалась в том, что он крутил барабанчик, насвистывая или напевая при этом какую-то песенку.

На поверку он оказался существом довольно мирным. Никого не пытался обратить в свою веру в странного многорукого и улыбчивого бога, просто целыми днями сидел на циновке, улыбался и крутил свой барабанчик. В общие помещения выходил редко, ел мало. Если его не трогали — никого не трогал и он, если же пытались задеть, обидеть или спровоцировать на драку — просто уходил. Даже самым завзятым грубиянам не удавалось его рассердить, отчего среди колонистов за монахом утвердилась репутация убогого разумом, и трогать его перестали. Даже пастор, первое время с подозрением отслеживающий любые действия еретика и во всём подозревавший подвох, наконец успокоился и перестал обличать всевозможные ереси в каждой своей проповеди, перейдя к бичеванию других более насущных грехов.

Так жизнь и шла своим чередом, пока не кончилось электричество…

Что-то там сломалось, я в этом слабо разбираюсь, надеюсь, джентльмены и дамы простят мне мою необразованность, из-за которой я оставлю их в неведении о технических деталях случившейся катастрофы? Или, может быть, более компетентные мужчины объяснят, что там могло сломаться? — беспомощный взгляд на мистера Пэтта (копия взгляда леди Агнесс), и вот уже все дамы испуганным хором спешат уверить рассказчицу, что технические детали никому не интересны, в них все равно разбирается только сам мистер Пэтт, вы лучше рассказывайте, Бэтти, рассказывайте!

— Ну так вот, это действительно была катастрофа. Водоросли еще продолжали вырабатывать кислород, но температура уже начала падать, пусть пока еще и совсем незаметно, и все понимали, что вместе с температурой падают и шансы на спасение. Надо было срочно починить какую-то электрическую штучку, но проблема заключалась в том, что поломка располагалась в рубке, то есть в самом верхнем отсеке «Коперника». Емкости же с водорослями ради безопасности давно уже зарыли в лунный грунт. И теперь, когда вентилятор не работал, пригодный для дыхания воздух собирался внизу, наверху же скапливался углекислый газ, которым дышать совершенно нельзя. Конечно, были еще баллоны, но их содержимого могло хватить на несколько часов — никто ведь не предполагал подобного, люди работали на поверхности, и баллоны оказались наполовину разряженными, а при отсутствии электричества их невозможно было зарядить снова. Конечно, внизу, рядом с баком, можно было жить довольно долго — но это означало конец колонии. А, значит, и неминуемую гибель поселенцев — пусть не сейчас, а через месяц или полтора. Положение осложнялось еще и тем, что сеанс связи с Землей был только что, а следующий ожидался не ранее, чем через две, а то и три недели; значит, всерьез беспокоиться о них начнут, когда всё уже будет кончено — так или иначе.

Надеяться на спасение со стороны смысла не было, предстояло самим что-то предпринять или умереть.

Главный инженер вызвался устранить поломку, забрал все имевшиеся баллоны и ушёл наверх. Те, кто хоть чуть-чуть разбирались в технике, понимали, что шансов у него немного. Остальные же — а таких было большинство — догадывались обо всём по слишком спокойному выражению лиц тех, кто разбирался. Наверное, поэтому, когда пастор собрал прихожан на молитву и призвал молить Господа о чуде, к верующим присоединились и те, кто никогда ранее не посещал проповедей. Все молились искренне и страстно, все умоляли простить прегрешения и даровать чудо жизни вторично.

Все — кроме монаха-еретика.

Он тоже ушёл наверх.

Сначала поселенцы восхитились его героическим самопожертвованием, а один из инженеров даже попытался остановить и объяснить, что это бесполезно, ведь монах не разбирается в электричестве и ничем не сможет помочь. На что монах лишь улыбнулся и ответил, что не собирается лезть туда, где ничего не понимает, а просто будет помогать тем, чем может. Умиленный пастор даже перекрестил его вслед, чего сам от себя не ожидал.

И только потом, когда окончилось беспримерное недельное бдение, во время которого люди молились до тех пор, пока не падали без сил, а, лишь очнувшись от беспамятства, снова вставали на колени и возносили молитвы нетвердыми еще голосами, все узнали, в чем именно заключалась обещанная монахом помощь.

Он просто крутил свой барабанчик.

Тогда, когда рядом с ним, буквально за переборкой, главный инженер, задыхаясь, совершал подвиг, спасший семьдесят четыре жизни, когда внизу осунувшийся и поседевший пастор, почти не спавший эту неделю, держался только силою веры — монах сидел на своей циновке, улыбался, насвистывал песенку и крутил барабанчик.

Поселенцы — люди простые. Когда случилось долгожданное чудо и заработало электричество, самые крепкие, кто ещё мог держаться на ногах, поднялись в рубку. И обнаружили главного инженера, спящего прямо на полу, он тоже вымотался за эту неделю, хотя и трудно сказать, какая работа тяжелее — физическая или духовная.

А рядом, в бывшем техническом отсеке, они обнаружили монаха, который сидел на своей циновке, улыбался и крутил барабанчик.

Они не убили его на месте только потому, что сил не хватило. Да и пастор возражал — он тоже был среди поднявшихся, хотя и непонятно как держался. Но против справедливого суда не возражал и пастор — а самым справедливым им тогда показался суд мистера Линча.

Они ушли вниз, плотно заперев дверь в бывший технический отсек, с намерением как следует отдохнуть и вернуться уже с веревкой, потому что в исходе суда над мерзавцем и эгоистом, ради своей ереси воровавшим воздух, дарованный господним чудом главному инженеру на исправление поломки и спасение жизни колонии, не сомневался никто…

Инженеры потом были просто потрясены, по всем расчетам выходило, что воздуха в рубке и баллонах не могло хватить более чем на сутки. Пастор уверял, что пути господни неисповедимы и научным подсчетам не поддаются. Инженеры же возражали, что пути путями, а воздух — воздухом и склонялись к мысли, что главный инженер, отличавшийся исключительной изобретательностью, и в этот раз придумал какую-то хитрую механистическую штучку, которая и помогла ему продержаться. Конечно, главный инженер мог бы внести ясность и навсегда разрешить этот спор, но он был слишком измучен, и никто из поселенцев не осмеливался его будить. Тем более, что все были заняты подготовкой казни еретика, которую решили не откладывать…

Конечно, потом, когда главный инженер проснулся, то всё объяснил, но какое-то время люди пребывали в полном неведении — ну вот прямо как мы сейчас! Такая вот загадочная история случилась двадцать пять лет назад с основателями Третьего Купола. У кого-нибудь есть догадки, что же там на самом деле произошло?

— Чудо! — леди Агнесс в крайней экзальтации прижала стиснутые кулачки к пухлой груди. — Конечно же, их спас Господь! Он всегда отвечает на искреннюю молитву!

— Полагаю, что это было, мнэ, торжеством, скорее, мнэ, науки… — промямлил мистер Пэтт, но леди Маргарет поспешила его прервать, тем более, что наконец-то вспомнила фамилию таинственной любительницы вязания и решила, что самое время вовлечь её в беседу:

— А вы, мисс Марпл, как полагаете? Было ли это чудо, ниспосланное нам Господом, или же какой-то пока неизвестный науке феномЭн?