Мизес мог бы привести и более простой пример. В социалистической экономике, в которой строго соблюдается равенство заработной платы, ни один работник не будет пытаться проверить то, будет ли награждено его большее, чем у остальных работников, усердие или прилежание. Такой работник не сможет получить большую заработную плату, поскольку все зарплаты равны. И он не станет пытаться удержаться на своем месте, поскольку работа ему все равно гарантирована. Следовательно, у работника никогда не будет стимула выполнять свой труд с большим усердием и старательностью, независимо от того, насколько этот труд ценен для общества. Такая система никогда не позволяет рынку «открыть» верный общий уровень затрачиваемых усилий и соответствующий ему верный общий уровень заработной платы, даже когда все друг на друга похожи и имеют одни и те же предпочтения, поскольку тут нет рыночного процесса проверки⁹¹. Вывод состоит в том, что частная собственность на плоды собственного труда допускает и стимулирует экспериментирование, без которого та или иная схема распределения заработной платы и цен в экономике может вообще не меняться.

Аналитические выкладки Мизеса, возможно, выглядели для большинства его читателей достаточно абстрактными. История, однако, могла бы предложить гораздо более красочные иллюстрации к его тезисам. Неспособность советской кадровой политики вознаграждать работников за усердие и продвигать тех из них, кто показал большие таланты, вероятно, привела к чувству бессмысленности и беспомощности, которое могло стать одной из причин массового алкоголизма, бывшего в последние годы советской жизни настоящим бедствием. Естественное стремление людей к активному труду, качественному выполнению работы и реализации своих способностей бессмысленно растрачивалось. Результатом стал ужасающий упадок трудовой этики, который серьезно сказался на эффективности. Известна история одного иностранца, который жил в Москве в 1980-х годах и решил собрать полевые данные, наблюдая за большим грузовиком с момента, когда тот выехал с кирпичного завода. Как отметил этот наблюдатель, пока грузовик петлял по улицам и трассам, с него упало почти столько же кирпичей, сколько было разгружено на стоянках. Если бы рабочие обладали индивидуальной способностью зарабатывать, а также свободой инвестировать, позволяющей увеличить эту способность, то они трудились бы гораздо усерднее, больше зарабатывали и больше уважали свой труд. В силу всех этих соображений Мизес считается основателем теории прав собственности.

Второй аргумент Мизеса касается «мотива получения прибыли». Он долго анализировал одну тему, впервые появляющуюся в его «Социализме»: предприятия, являющиеся орудиями бюрократии, даже не будут пытаться работать эффективно, в отличие от предприятий, побуждаемых мотивом получения прибыли:

Ибо движущей силой всего процесса, который порождает рыночные цены на факторы производства, является неустанное стремление части капиталистов и предпринимателей к максимизации прибыли <...> Без стремления предпринимателей <...> к прибыли <...> об успешном функционировании всего механизма не приходится и думать (Mises, Socialism, pp. 137-138; Мизес, Социализм, с. 93).

мало стимулов использовать возможности увеличения прибыли, несмотря на неудобства или политические издержки: если прибыль вырастет, центральное правительство не будет знать, с чем связать это увеличение, так что управленец не получит награды; а если она снизится, это может вызвать подозрения, что данный управленец менее компетентен, чем другие. Управленец или рабочий, который знает, что нет способа защитить свою идею от присвоения ее другими, не склонен придумывать новые идеи. Когда у предприятия все же появляется новая идея, скорее всего, у него не будет способа сигнализировать о том, что оно считает ее выгодной. Кроме того, наличие стимулов у социалистических управленцев почти всегда считалось чем-то нежелательным. Они должны всегда «следовать правилам» бюрократии и соблюдать приличия. Они могли бы конкурировать за продвижение по служебной лестнице, но этот стимул заставит их избегать любой возможной неудачи. Поскольку Мизес выдвинул все эти идеи, его можно считать основателем теории общественного выбора., то есть принятия решений преследующими свои интересы индивидами в рамках той или иной бюрократической структуры, например государственного ведомства.

Предостережения Мизеса привели к дискуссии, ставшей одной из наиболее известных в истории экономики. Оскар Ланге, великолепный теоретик, ставший известным на Западе в 1930-х годах, а потом вернувшийся к себе на родину, в коммунистическую Польшу, оспорил утверждение Мизеса о том, что полностью социалистическая экономика обязательно должна привести к краху⁹². Ланге утверждал, что у страны, которая стремится к социалистической экономике, но не желает потерпеть провал, от которого предостерегал Мизес, есть все возможности определять правильные цены рабочей силы, стали, железнодорожного полотна и вообще всех плодов производства. Она могла бы использовать те же рынки, что существуют в капиталистических экономиках. Но предприятия при этом, как и раньше, оставались бы в собственности государства. Такие социалистические предприятия поставляли бы друг другу товары на рынке, где другие социалистические предприятия и домохозяйства могли предъявлять свой собственный спрос. Некоторые из этих рынков могли бы быть аукционными, как при капитализме, но не все, что, опять же, соответствует ситуации при капитализме. Следовательно, цены определялись бы рынком. Похожим образом определялась бы и заработная плата, когда предприятия сообщали бы свои условия, а индивиды предлагали бы свои услуги. Конкуренция гарантировала бы равную оплату за один и тот же труд, выполняемый за стандартную рабочую неделю. (Если бы какие-то предприятия предложили более высокую оплату за большее усилие, другие предприятия должны были бы сделать то же самое. В такой системе могло бы быть несколько категорий работников, дифференцированных по степени прилагаемых ими усилий.) Ланге, уверенный в своей победе, пошутил, что в каждом социалистическом городе Европы будет стоять ироничный памятник Мизесу за то, что он подсказал идеи, показывающие, что социализм в конечном счете вовсе не «невозможен». В действительности, рыночный социализм был опробован в Польше и Венгрии в 1980-х годах.

Однако большинство ученых, рассматривавших аргументацию Ланге, пришли к выводу, что на самом деле рыночный социализм тоже не смог бы работать. Он мог бы стать некоторым усовершенствованием более жесткой системы, построенной в Советском Союзе, но не позволил бы обойти ограничения, налагаемые настоящим социализмом. Аргумент Мизеса о мотиве получения прибыли указывает на то, что социалистические предприятия не будут стремиться поставлять общественно желательное количество продукции в ответ на ту или иную рыночную цену; так что при появлении относительно острого дефицита цены будут подниматься до относительно высокого уровня. Прав был Мизес и в своем замечании, что одно дело — ждать от правительства, что оно будет мотивировать социалистических управленцев «играть» в производителей, занятых максимизацией прибыли, даже если некоторые могут неплохо справиться с этой задачей, и совсем другое — ожидать того, что правительство делегирует управленцам ответственность за инвестиционные решения. Ни один менеджер не стал бы говорить, что его долг — позволить предприятию сократиться ради общей эффективности экономики. Да и практически все социалисты сами выступили против идеи конкурентного социализма, ничуть не воодушевившись ею, потому что они хотели завладеть властью, ранее принадлежавшей рынку, и/или потому что весь смысл социализма сводился к переустройству экономики и превращению ее в плановое хозяйство.

Молодой Хайек, обративший свое внимание на этот спор о социализме, дал новое разъяснение проблеме «социалистического расчета»⁹³. Аргументы Хайека ориентированы на знание, тогда как у Мизеса они связаны со стимулами. Хайек начинает со своей идеи о том, что практические знания в сложной экономике (сложной потому, что она либо очень современна, либо высоко диверсифицирована) обязательно распределены между участниками делового сектора. Поэтому, как он утверждает, любой индивид или агентство, желающие «спланировать» (с нуля) распределение ресурсов по отраслям в подобной экономике, нуждались бы во всех практических знаниях, чтобы определить наиболее подходящие методы производства. Привлечение какого-либо советника с практическими знаниями было бы настолько дорогим, что оказалось бы неосуществимым. Даже если бы всех обладателей практических знаний собрали на одном стадионе, объем деталей заставил бы планировщика отказаться от любых попыток использовать все эти знания. Планировщик просто не смог бы свести их воедино. Поэтому центральное планирование не может удовлетворительно работать.