А после ужина — уроки. День был длинным, и дел немало: наносить дров и воды, распродать заклинания, но найти безопасного покупателя стало трудно, ведь заклинания могли их выдать: герцогский волшебник так и вынюхивает…

Однако вечером, после ужина, учитель брался за книгу, и читал ее всем троим, и вел беседу о философии, чарах и заклинаниях. В последнее время учитель никогда не мог вспомнить, на чем остановился, — чтение книги состояло не столько в прочтении слов, сколько в разгадке символов, и мастер объяснял их сочетания… До смысла они должны были докопаться сами. И Алмор вечно расспрашивал о знаке огня и как делать его длиннее и ровнее, и последние три вечера учитель занимался больше всего этим вопросом, так что Алмор заслушивался.

— Если я научусь поддерживать огонь, сохранять его жар, — говорил он Виллему, — и гасить по своей воле…

— Печь для обжига, как у Ретти, — сообразил Виллем. — Всякий горшечник, кухарка, кузнец охотно купит такие чары.

Только вот создать их невозможно, не то они уже попали бы в книгу, верно?

Но Алмор был мечтатель: он твердо решил научить огонь и время, как себя вести, и тогда они все разбогатеют. А разбогатев, они смогут вывезти учителя из города и перебраться в Корианф, подальше от герцога и его волшебника, который хочет найти и убить Казимира.

Да, желание стоящее. Только вот иллюзия не помогала желаемому сбыться, а из троих учеников мастера Казимира один Виллем дорос до подмастерья.

А значит, все, на что способен лучший ученик, — это внушить стражникам герцога, что перед ними глухой переулок без единой двери.

Важное дело, но этим не прокормишься. Чтобы заработать на хлеб, нужны два подмастерья.

В тот вечер им не открылись тайны огня и времени. Учитель стал клевать носом на объяснении первого же связующего знака и даже не доел хлеба, от которого ему отрезали лучший кусок.

Трое учеников сидели, глядя на недоеденную корку и отгоняя недостойную мысль: что учитель и не вспомнит о ней, когда проснется. Только добряк Джеззи встал, завернул корку в платок и спрятал в шкаф — на завтрак учителю.

Там он и остался. Виллем был в этом уверен. Он бы заметил, если бы Алмор вставал ночью. Никто не вставал, а сам он поднялся до первого света, оправил одежду, обул сапоги, проверил свой товар — тонкую пачку листков — и приподнял дверной крюк так, чтобы тот упал, когда дверь за Виллемом затворится. Он уже одной ногой стоял в переулке.

Совсем рядом с ним выросла тень, и жесткая рука схватила его за плечо.

— Поймал! — произнес мужской голос.

Виллем вырывался. Сперва пытался вырваться и нырнуть в дом. Потом вырваться и выскочить наружу, чтобы дверь захлопнулась, но чужие пальцы держали крепко. А он, отбиваясь, сдвинул крюк.

Вторая железная рука ухватила его за ворот куртки и прижала к стене рядом с дверью, как раз когда Джеззи крикнул из дома:

— Что такое?

— Закрой дверь! — заорал Виллем.

Прежде он никогда не кричал в переулке. Но схвативший его мужчина подтолкнул его к двери и, должно быть, поддел ее ногой, потому что Виллем тут же оказался в темном помещении, которое обороняли старик и двое мальчишек.

— Волшебник, — проговорил незнакомец, выпуская плечо Виллема, но по-прежнему держа его за глотку. — Я ищу Казимира Эйсала.

— Это я, — ответил из темноты учитель. — Зажги лампу, мальчик. А вы отпустите моего ученика.

— Так и думал, — кивнул незнакомец, не выпуская парня.

Виллем обеими руками ухватился за его железные пальцы, попытался оторвать их от себя — без толку.

Алмор поднес соломину и лампу к очагу. Фитилек загорелся, и в комнате стало чуть светлее. Второй фитиль, третий — это был трехсторонний фонарь. Теперь Виллем видел лицо мужчины, в упор смотревшего на учителя, — сам он был забыт, его просто держали как нужную вещь.

Впрочем, оружия незнакомец не обнажал. А у него был и кинжал за поясом с рукоятью-кастетом для ближнего боя, и длинный меч. Поношенный доспех на рукавах блестел кольчугой. От чужака пахло потом и костром — не совсем городская смесь запахов.

— Мастер Казимир, — тихо и почтительно заговорил незнакомец, не замечая задыхавшегося в его руках Виллема, — это вы.

— Безусловно, я, — признал мастер. — И был. И буду.

— Тьюкманнон. Сын Филлии.

— Филлия, — повторил учитель. Так звали старую герцогиню. А этот был слишком молод, что далее дурак бы увидел, хоть и полузадушенный. — Филлия умерла.

— Другой Филлии, — ответил он, этот Тьюкманнон. — Племянницы герцогини Филлии. Она тоже умерла. Я пришел за Джиндусом. Грей Райссес сказал поговорить с вами.

— Райссес, Райссес… — растерянно забормотал учитель.

Он ухватился за край стола и упал на скамью. На нем была ночная рубаха, седая борода растрепалась, волосы стояли дыбом, и подвязать пояс он забыл.

— Пожалуйста, — заговорил Виллем, теребя державшую его руку.

И этот Тьюкманнон уставился на него, будто только что вспомнил, что эта штука ему не нужна. И выпустил его.

Виллем одернул куртку и подал учителю посох — его единственное оружие. Виллем поставил посох так, чтобы он был под рукой, и сам встал рядом. В голенище у него был нож. Больше ничего. А у двоих других кухонный черпак и горшок — что ни говори, тоже оружие. Но против этого человека они ничто, если они с учителем столкнутся.

— Я пришел за Джиндусом, — повторил Тьюкманнон. — За ублюдком Джиндусом.

Он не любит Джиндуса. Это хорошо. Но «пришел за Джиндусом»? В этом ничего хорошего нет.

— У нас нет ничего, кроме воды, — слабым тонким голосом проговорил учитель. — Ни крошки хлеба.

— Корка осталась, — без особого воодушевления сказал Джеззи.

— Думаю, ему она без надобности, — буркнул Виллем. — Учитель стар, сударь. Ваша светлость. — Коль речь шла о старой герцогине и ее родне, такое обращение, пожалуй, подходило. — Он нездоров.

— Мне конец, — сказал учитель.

— Это Мифринс? — спросил Тьюкманнон.

— Мы здесь не произносим это имя, — сказал Виллем, надеясь, что это прозвучит властно и категорично.

— Мифринс, — повторил Тьюкманнон. — Этот ворон!

— Скорее, стервятник, — чуть слышно поправил Казимир. — Мне не по силам сдерживать его. Сюда он не прилетит. Знает, что я здесь. Я уверен, он знает, что я здесь. Знает, что я бессилен. Я бессилен. Он захватил весь Верхний Город.

Они впервые слышали, чтобы учитель так говорил. Они не разговаривали о волшебнике герцога. Не говорили о том, что он делает с Верхним Городом. Но они знали, верили, что учитель не допустит его в Нижний Город: Мифринс боялся учителя. Не задевал его.

Вот только учитель за год состарился и одряхлел.

— Слишком поздно. Вы тоже опоздали… как вы назвались?

— Тьюк. — Тьюкманнон тяжело опустился на лавку у другого угла стола, положив ладонь на изрезанную столешницу. — Просто Тьюк, сын Филлии. — Казалось, он запыхался после долгого-долгого подъема в гору. — Значит, так плохо?

— Мой соперник, — сказал учитель, — возможно, догадывается о существовании этого места… так или иначе. Я потерял всех учеников, кроме этих троих. Они — все, что у меня осталось.

Тьюкманнон впервые прямо взглянул на Виллема, а потом на Алмора и Джеззи. Виллем начал понимать, что разочаровал учителя, да и всех остальных чем-то, о чем даже не догадывался. Ему стало больно. Он не понимал, чем этот Тьюкманнон вызвал в нем такие чувства. Ему захотелось уметь что-то, чего он даже назвать не мог. Но знал, что не умеет.

— Малыш владеет иллюзией, — сказал Тьюкманнон. — Он очень хорош.

— Хорош, — согласился учитель. — Алмор будет пиромантом, а Джеззи овладеет языком животных, если они успеют стать взрослыми. И если вы можете так долго ждать. Кто вас послал?

Последовало минутное молчание. Затем Тьюк сказал:

— Корианф. — Он указал подбородком, как если бы говорил о соседе-горшечнике. — Король Озрик собрал силы. Армия готова выступить.

— Сейчас это было бы безумием, — возразил учитель. — Дело не в Джиндусе. Его наемники сосут кровь, которую его сборщики налогов выжимают из города, но, когда кровь иссякнет, Джиндусу, каков он есть, придет конец. Дело не в нем.