— Жалею? — Сиори прерывисто вздохнула. Хотелось плакать, но слезы не приходили. — Я жила своей жизнью. Учительница в младшей школе — не ахти что, но все-таки у меня была семья — муж и дочь, и мы любили друг друга. Шесть лет! Они, наверное, меня уже и забыли.
— Не стоит слишком много думать о старой жизни. Она — в прошлом. Важны лишь настоящее и будущее.
— Виртуальность… Мы ведь в виртуальности, да, госпожа Канса?
— Да. Но для детей в Академии это единственная реальность, которую они знают. Ты нужна им.
— Я знаю. Я не собираюсь сбегать, госпожа Канса. Мне действительно нужно полежать пару часов, чтобы прийти в себя. Потом я постараюсь собраться и заняться делом.
— Боюсь, ты излишне оптимистична. Я не выпущу тебя из постели еще минимум сутки, — решительно заявила вошедшая в поле зрения Клия. — Да и потом тебе еще придется координацию тела восстанавливать.
Клия. Теперь Сиори гораздо лучше понимала, что она такое. Искин, хотя и совсем не такой, к каким она привыкла. И многое в ее поведении теперь видится иначе. Теперь понятно, как она могла проводить бессонные ночи у постелей заболевших кадетов, а потом, свежая и улыбчивая, идти на утренние лекции. Искин поддержки — да какая разница? Не собирается Сиори разбираться, разумна ли на самом деле директор медслужбы или же просто запрограммирована так хорошо. Главное, что они в одной коман??е.
Тоска прошлого вечера на мгновение всплыла в сердце — и тут же растаяла под приливом мощной волны стыда. Как она могла так расклеиться? Время для воспоминаний и сожалений еще придет, но сейчас ей некогда. Ей следует собраться и восстановиться как можно быстрее. Ведь другие рассчитывают на нее.
— Ну, как наша болящая? — весело спросил Май, влетая в комнату. — Мне тут Бо сообщила, что все сломалось окончательно. Каси, признавайся, много напортачила?
— Лика, я сейчас в тебя брошу чем-нибудь тяжелым, — пригрозила Канса. — Все нормально прошло. Момбан сообщил, что степень восстановления личности пять девяток, прогноз двух нулей — не позже двух-трех недель.
— Замечательно! — просиял Май. — Сира! Если ты в порядке, кончай симулировать и вылазь из постели. Исука еще ночью проснулась, у нее все куда легче прошло, чем у тебя. Она жаждет с тобой поболтать и сравнить воспоминания.
— Иса… А Грампа? Ее тоже будили?
— Нет, конечно. Я с ней пообщался, и она согласилась, что превратить в инвалидов, пусть и временно, двоих из шести воспитателей и то многовато. И у нее степень восстановления личности не более сорока процентов, ей вообще толком проснуться не удастся в разумные сроки. Форсирование сатори ей только психику покалечит. Так что она остается на положении человека, свято верящего в происходящее.
Май ухватил ректора за руку и, глубокомысленно глядя в потолок, пощупал пульс на запястье. Потом склонился, пальцами раздвинул веки и заглянул в глаз.
— Вроде все нормально, — наконец резюмировал он.
— Господин Палек, — холодно сказала Клия, — оставь Сиори в покое. За ее состоянием здоровья наблюдаю я, твои дилетантские потуги без надобности. Кроме того, доступное тебе состояние ее проекции совершенно не коррелирует с реальным самочувствием.
— Тьфу на тебя, роботиха бездушная! — махнул рукой Май. — Каси, пошли. Оставим инвалидов профессионалам. Тебя, между прочим, Кара потеряла. Ей какие-то документы срочно нужны, а ты на вызовы не отвечаешь. Она уже и меня спрашивала, куда ты подевалась.
Он ухватил горничную за руку и утащил из комнаты — та только жалобно пискнула и бросила на Сиори извиняющийся прощальный взгляд.
— Ну, Сира, — Клия присела на кровать, — давай-ка мы немного протестируем твое состояние. Поиграем в вопросы и ответы. Ты в состоянии?
Сиори подняла плохо слушающуюся руку и потерла лоб.
— Паршиво я себя чувствую, Кли, — сказала она. — Но ничего такого, чтобы помереть во второй раз. Спрашивай.
21.02.867, земледень. Катония, Оканака
— Блистательный господин Вакай Каморасий, — настоящий живой слуга (лакей? охранник? мажордом? а кто их разберет…) в вычурной ливрее почтительно протянул обратно пригласительный билет, склоняясь в низком поклоне. — Прошу, проходи.
— Спасибо… — неловко кивнул Вакай, с тоской оглядываясь назад. Такси уже отъехало от крыльца, и гнаться за ним поздно. И чего его сюда принесло? В жизни не ходил ни на какие благотворительные вечера. Он со времен детского дома не переваривал торжественные мероприятия. Если бы не настойчивая просьба господина Исэйки… Ну ничего. Познакомится он с той таинственной персоной, слопает чего-нибудь вкусного на фуршете, а потом тихо свалит домой. В конце концов, когда еще удастся поглядеть на сливки высшего света Катонии? Тем более что билет сюда, по слухам, стоит тысяч восемьдесят, и раз уж достался на халяву, надо пользоваться. Жизненный опыт полезен всякий, в том числе и такой.
Он прошел в услужливо распахнутые лакеем двери и оказался в огромном холле. Пышные золотые люстры сияли вовсю, хотя в большие витражные окна еще били лучи закатного солнца, отражаясь в полированных мраморных полах. По периметру зала стояли столы с закусками: всякими бутербродиками, рулетиками, корзиночками, сладкими булочками, нарезанными фруктами и прочей снедью. Бутылки с вином и кувшины с соком орудийными стволами возвышались над стройными шеренгами хрустальных бокалов. По холлу парами и поодиночке прогуливались разодетые мужчины и женщины, деловито сновали юркие личности, по виду — репортеры, в углах расположились телеоператоры с огромными дисками объективов на груди, с лицами, закрытыми блестящими щитками контроль-панелей. Тихо играла ненавязчивая музыка. В общем, все примерно так, как и показывали по дуроящику. Вакай тихо отошел в сторонку, к одному из столов, и внимательно оглядел закуски. Распознать ингредиенты по виду не удалось, и он храбро откусил от одной тарталетки из песочного теста. На вкус начинка показалась чем-то рыбным, весьма приятным на вкус. Сжевав тарталетку целиком, он бросил взгляд на часы. До официального начала мероприятия оставалось еще минут двадцать. И чего он появился так рано?
— Добрый вечер, господин Вакай, — звук знакомого голоса заставил его вздрогнуть. Он повернулся.
— Вечер, господин Исэйка, — поздоровался он в ответ.
— Рад, что ты все-таки решился выбраться. Я уж боялся, что такой затворник, как ты, не рискнет.
— Ну, не такой уж я затворник, — вежливо улыбнулся математик. — Я и в университете преподаю, и на симпозиумы регулярно выбираюсь…
— Однако же на официальное мероприятие тебя вытащить невозможно, — так же вежливо улыбнулся в ответ собеседник. — Помню еще по тем временам, когда Фонд поддержки талантов платил тебе стипендию.
— Кстати, господин Исэйка, а ты все еще председатель Фонда? — Вакай взял со стола бокал и наполнил его соком, апельсиновым, судя по цвету.
— Нет. Я уже много лет как депутат Ассамблеи. Устав Фонда запрещает его сотрудникам заниматься публичной политикой. Фонд — образовательное, а не политическое учреждение.
Политик взял со стола бокал, налил в него вина и пригубил.
— Вот как? — Вакай вежливо поднял бровь и отхлебнул из своего бокала. — Не знал. Весьма разумно.
— Да, весьма, — согласился политик. — Но ты, вероятно, сгораешь от нетерпения, зачем я так настойчиво тебя звал?
— Так скажем, господин Исэйка, я испытываю определенное любопытство. Ко мне редко испытывают интерес за пределами… профессионального круга общения. Что за таинственная персона проявила ко мне интерес?
— Сейчас явится, и ты сам увидишь. Она звонила пару минут назад и сообщила, что вот-вот подъедет. Она утверждает, что у нее к тебе в наивысшей степени важный и конфиденциальный разговор. Я не в курсе деталей, прости.
— Вот как? — повторил Вакай. — И что же в таком случае заставило ее пригласить меня сюда? Мы могли бы встретиться и в городе, у меня дома, например.
— Я не знаю ее мотивов, господин Вакай. Могу лишь предполагать. Ей не так-то легко выкраивать время в своем расписании, а здесь ей все равно следовало появиться по политическим соображениям.
