Вдоль набережной каменный парапет, поросший плесенью, пунктирная линия луж, скамеек и скульптур тридцати трёх детей кириллицы.

Малоодушевлённые глаголы (совсем неодушевлённых в стране нет) втуне, всуе и вотще накапливают здесь духовный опыт, рассматривают блестящих речных гадов и электрических рыб в потоке. Задумчиво помешивают остриями зонтов свои отражения в морщинистых зеркальцах луж, буриданствуя о природе Глаголандии и о свободе выбора.

Вечером, когда они расходятся по домам, лужи прячутся в асфальт, но утром, как только восходит солнце, снова проступают на тех же местах, терпеливо поджидая своих малоодушевлённых буриданцев.

На парапете, свесив длинные ноги в Речку, сидят кайфоловы и целыми днями терпеливо пытаются выудить на рифму из потока просодии новые созвучия.

Мимо них торжественно проплывают разукрашенные цветными флажками экскурсионные визгоходы – маленькие троетрубые пароходики, увешанные со всех сторон восхищённым детским визгом.

Выше по течению за высокими заборами пляжи-нагишатники для голословных дзен-нудистов, которые пытаются достичь просветления, трансцедентально медитируя в голом виде. Целыми днями угрюмо наблюдают они, как поток просодии смывает грязь с глаголандского берега. Всё глубже и глубже погружаются в себя, в свои блестящие голые тела. С появлением первой звезды они умывают дух свой чистой водой Родной Речки и расходятся по домам.

Визгоходы проплывают в потоке просодии мимо нагишатников, лихо заломив дым над трубами, издают приветственное гудение. Детишки высыпают на борт, замолкают, с испугом и любопытством рассматривают голословных медитаторов.

Иногда туши безымянных, живущих в Болотах, с отчаянным рёвом бросаются с обрыва в бурлящий поток просодии. Тем из них, кому удаётся прижизниться, переплыть Речку, дают имя для новой жизни, ибо в Глаголандии не должно быть неназванных, и они становятся глаголандцами, или глагами, как называют себя коренные жители страны. (Хотя у всех глагов есть имена, отчеств нет ни у кого. Живут они долго и родства не помнят. Почти все знают друг друга. Новые рождаются редко, но старые слова часто можно увидеть в новом свете.)

У подножия Гор, сразу за чёрным частоколом кириллицы начинается дремучий Лес Тёмных Метафор. В глубине его мерцают, как огромные лилии, клочья белого света.

Здесь по ночам, обдирая кожу, бродят между корней и коряг набухшие лунным сиянием стада одичавших терминов вместе со своими готовыми на всё прилагательными и личными вместоимениями. Сквозь липкий туман испарений носятся со свистом летучие мыши, упыри, нетопыри и прочая глаголандская нечисть. Шевелятся кишащие флексиями поэтические тропы и тропинки. Тени хищных растений миллионами волосатых рук хватают, тянут к себе. Термины вырываются, продолжают идти, оставляя за собой красную россыпь следов, тихими беззащитными сапами крадутся, посапывая, к мерцающим лилиям далёкого света.

По воскресеньям на них устраивают облавы и тех, кого удаётся поймать, помещают в спецпсихбольницу.

За Горами Непроизносимого, там где тот свет сливается с этим, расположен Дальний Сутистан – мёртвая страна вещей в себе и чистых сущностей, о которых достоверно известно только то, что они есть. Многие глаголандские учёные считают, что их предки пришли из этой страны. Из Сутистана ведут также свою родословную и числительные глаголы (числословы).

Описания философов-сутистов, утверждающих, что они (в духе своём) побывали в Сутистане, понять невозможно, несмотря на их огромный объём и внушительную окантовку длинными цитатами из Канта в начале и в конце текстов.

Одна-единственная, усыпанная солью дорога (Путь Слов, или Виа Вербоза, как её зовут иностранцы), соединяющая Глаголандию с остальным миром, вьётся в полях между Речкой и Горами.

Вдоль дороги неподвижно плывут по зелёному морю мачты высоковольтных передач, словно парусники со спущенными парусами.

Если смотреть с неба (в Глаголандии любят смотреть на себя свысока), выгоревшие от солнца кириличные буквы домиков на Пути Слов выстраиваются в главную фразу – «В начале было Слово».

Население Глаголандии по одной из последних переписей (2003 год) примерно 130 000. Численность населения быстро падает. Родная Речка мелеет на глазах.

В. Даль, которому принадлежит первое систематическое описание страны, в 1880 г. оценивал население в 200 000. Сегодня, по подсчётам М. Эпштейна, всего около 10 000 существенных слов, и только одна треть собственно глаголов являются переходными, активно участвующими в жизни. Генница страны, генетический фонд её лексем, всё беднеет и беднеет.

Хотя местные силлабы и вокабулы имеют нравы очень свободные, но при этом беременеют они редко и рождение слова всегда большой праздник в стране. Праздник этот (свадьбищенское обозначение) отмечается в Соборе Св. Грамматики специальною службой, когда венчаются на Имя новый глаг и ему наречённая вещь. (Слова в Глаголандии обычно вступают в брак сразу после рождения, и в брачно-гордиевских узлах, которые при этом завязываются, не всегда сходятся концы с концами.)

После свадьбищенского обозначения устраивают народное гуляние. Захмелевшие глаги всю ночь шатаются по улицам, нанизывают на дыхание новообра\ечённое слово и обкатывают на разные лады его уимянившееся звучание.

Браки в Глаголандии очень прочные, и нередко глаги растворяются полностью в своих наречённых. Так, например, в первый день Глаголандского Карнавала, когда слова надевают маски с новыми именами, в полночь происходит световоплощение и слово «свет» превращается в свет. Через несколько секунд оживший свет отличинивается, откладывет первые личинки, прорастает сиянием и начинает новую жизнь в зрачках собравшихся вокруг глагов.

Кроме традиционных браков между обозначающими словами и обозначаемыми вещами, встречаются также синонимические словосочетания, когда несколько глаголов заименяют одну и ту же наречённую им вещь, и групповые браки между двумя и даже тремя фемиандрами-женомужами, живущими вместе, как, например, грамматический андрогин Тыя или широко известная в поэтических кругах семья Одинночьюстих.

Процессы андрогинизации и гермафройдизации для достижения обоеполой цельности в последнее время захватывают большую часть глаголандской молодёжи.

Большинство населения работает вне страны на мелких должностях, где их собирают во фразы для обслуживания пользователей (писателей, журналистов, читателей, слушателей и пр.).

Пользователи записывают их мёртвыми значками на бумаге или произносят мёртвыми звуками, не подозревая об истинной глаголандской жизни слов, не подозревая, что несущие, безбытийные словоформы, которые они произносят, читают, слова, которым они так часто подражают, – это только тени живых глаголов. Тени эти становятся видны или слышны, когда на слово направлены глаз смотрящего или ухо слушающего, и по тени о самом глаголе мало что узнать можно.

Миф о бесплотности, бестельности глагов до сих пор широко распространен среди пользователей. Миф этот возник из-за того, что истинной плотью слов являются их души.

Только те из ословотворившихся, кто (как лирический герой этого Путеводителя) сами переселились в Глаголандию, только те, кому со словами и без людей хорошо, те, кто полюбил слова не за то, что они означают, и даже не за их звучание, а за них самих – только они узнают подлинную природу глагов.

Когда ословотворившиеся умирают, их хоронят в Соборе Св. Грамматики. Пол Собора выложен истёртыми каменными плитами с их именами.

Надо сказать, что связи между глагами и их видимыми и слышимыми тенями всё больше ослабляются. Раньше каждое прикосновение к тени было важным событием в жизни глага. Теперь слова почти не обращают внимания, когда и как их употребляют и как их коверкают. Учёные из Глаголандского Университета считают, что это ослабление связей, их безбытийность являются признаками зрелости глаголандской цивилизации или даже указывают на начало её упадка.