Как только он ступил в еловый закраек, он насторожился, чтобы не набрести слишком близко на которого нибудь из отдыхающих волков, так как заход постороннего на дневку обыкновенно не проходит безнаказанно.
Он отлично знал, что ему придется расположиться поодаль, и притом предварительно показав себя, иначе на него нападут, как на шпиона, как на врага, который подкарауливал.
И вот, он зачуял волков и остановился шагах в 40, пользуясь прогалиною между деревьями. Он оглядел отдыхавших. Все лежали в 5—10 шагах друг от друга. Не наглядел он только одного из восьми, очевидно, отдыхавшего за толстою елкою. Волчица и крупный переярок, лежавшие мордою по направлению к входному следу, подняли головы, переярок привстал, заворчал, но, заметя, что матерой сейчас же мирно улегся, он, повертевшись волчком, опять грохнулся на то же место и просопел.
Хоть во враждебном лагере отдыхал старик, но сладко было ему чувствовать себя в соседстве с себе подобными, и крепко уснул он.
...Снятся ему сны из былого, видится холмистое поле, летняя лунная ночь, травянистые росистые низины. Чудится ему, как он ползет с женою по одной из низин, обходя пасущуюся отдельно от табуна лошадь, переживает он во сне волнения от ожидания скорого окончания обхода. Вот, вдвоем по краям холма, навстречу теплому ветру, мчатся они за конем, отбитым от тропочущего, фыркающего табуна, гонят они лошадь с хвостом наотмашь, с развевающеюся гривою и с головою закинутою на бок, в закраек поля, в буреломный болотистый лес. Слышится, как с разбега ударилась она о валежное дерево, и глухо рухнуло ее стонущее тело, а в горло и в загривок уже впились могучие клыки. И чувствует старик во сне, как по брылям его бьют и стекают струйки парной крови...
Давно не видал он таких сладких снов, давно не отдыхал так спокойно! Одни приятные воспоминания сменяются другими, — ни одного страшного сна. Не снится даже и сегодняшняя встреча мужика с уздечкою...
Во второй половине дня проглядывало урывками солнце и грело старика. Приятное ощущение сытости, тепла солнца и семейная обстановка окончательно разнежили старика, и он завалился на бок и заснул богатырским сном так, что уши его, пожалуй, впервые за десятилетие уснули и не слыхали как долбил дятел на ближней сухой осине.
Он проснулся только к концу дня. Небо было совершенно ясно. Под деревьями не было признака солнечного света, а как бывает к концу ясного осеннего дня: сыро, тенисто и черно, только верхушки высоких хвойных деревьев сияли розово-бронзовым светом.
Старик непринужденно встал, сделал два-три шага к маленькой елочке, под которой уцелел цветистый гриб, и поднял ногу. Переярок вскочил. Ему, очевидно, не понравилась молодцеватость и бодрость этого пришельца. Он кинулся на старика и схватил пониже уха. Старик понимал, что если он двинется, то вызовет большее озлобление, хватать же противника беззубою пастью было по меньшей мере бесполезно. Он выждал не без страха, когда разжались челюсти его врага, и смиренно, не дождавшись второй хватки, стал было удаляться, но переярок, успевший уже повертеться около маленькой елочки, вновь бросился на него, хватил его за бок, но предусмотрительный старик беспомощно, чтобы показать свою слабость, повалился, опять таки впервые за десятилетие, на спину. Грозно рыча, простоял над ним переярок на вытянутых, как у чучела, ногах и вновь пошел к елочке, как будто она служила источником силы.
Не успел отойти переярок, как старик бросился скоком на моховое болото, затем на поляну с сарайчиками и, постоянно оглядываясь, пошел ленивою рысью прочь от опасности по следу прошедшего утром человека с уздечкою. След вывел прямо на равнину с белоусом к растерзанному лошадиному остову. Человечий след обходил несколько раз вокруг костей и направился дальше к дороге в деревню.
Старый волк обрадовался возможности выбрать оставшиеся кое-где на лошадиных костях лепестья мяса и этим, может быть, обеспечить питание еще на день и вместе с тем лишить своих врагов возможности поживиться хоть этими остатками.
Старик вышел на пригорок к дороге и осмотрелся. Густо-красное, но тусклое солнце быстро и плавно скрывалось в полосе села на горизонте. Он поторопился вернуться к костям: хоть вряд ли не прошеные гости вернутся раньше ночи, но кто их знает, — его уход с дневки может ускорить их приход.
Прежде чем начать есть, старик, чувствуя боль в шее, помотал головой, стряхнул каплю крови с укушенного места и, побуждаемый жадностью скорее докончить остатки пищу, поспешно стал сдирать уцелевшее мясо с костей, придерживая их лапами.
Он увлекся добыванием кусочков мяса около позвонков, это бы по мелкое дело, не волчье занятие и трудное для безоружного. Эти маленькие кусочки были вкусны, но они заставляли терять массу слюны, так приятно пахли и так мало давали. Не хватило терпения, и он стал мять позвонки, перекидывая их с одной челюсти на другую.
— Надо торопиться, чтобы все опустошить, — подумал старик,— и… это была последняя его дума...
От края канавы по поверхности земли стальною змеею продвинулось дуло, и, только что волчья шерсть закраснелась от малиновой зари, раздался потрясающий выстрел.
Не успело белое вонючее облачко отплыть от ствола, старый волк уже лежал на спине так же, как он недавно лежал перед переярком.
Но теперь все четыре ноги были вытянуты, как палки, точно у перекувырнувшейся табуретки.
И каждая лапа дрожала, как струна, растопыривая пальцы....
