– Я сегодня пол подмела. И посуду убрала после завтрака.

Это было ошибкой. Мать побагровела и подступила к ней.

– И это все?! И это ты считаешь помощью?! Еще расскажи своим психологам, что мы тебя тут работать заставляем, пахать, как каторжную! Посуду она убрала! Две тарелки в машину поставила! Да ты гадина! Ты знаешь, что я с тобой сделаю! Я при всех сниму с тебя штаны и выпорю как сидорову козу! По голой жопе! Ты у меня это на всю жизнь запомнишь! Потом будешь рассказывать про нас гадости! Да тебя за такое по губам надо!

Она подскочила к Лийе и хлестнула ее по лицу, по губам, на второй раз девочке удалось увернуться. Взгляд матери снова упал на книжку. На обложке была нарисована Карина Тищенко в форме и с автоматом. Мысль матери приняла новое направление.

– Вот, – победно произнесла она (ей показалось, что сейчас-то она нашла уязвимое место у этой сволочи, сейчас-то она скажет то, что наконец проймет дочь, заставит рыдать и просить прощения, заставит понять, какая она, в конце концов, мерзкая тварь!), – вот что ты читаешь! Читаешь про возвышенные подвиги! Витаешь вся в облаках! В мечтах! А матери родной не замечаешь! Ты что, тоже хочешь воевать с автоматом? Говно такое! Ты бы хоть раз вокруг себя посмотрела, хоть бы заметила, какая у тебя грязь под кроватью! Игрушки черт-те как раскиданы! На полке посмотри что творится! А в мечтах она витает! Такая вся воздушная! А сама подло, подло! Идет и рассказывает про мать гадости. Придумывает!

Все, больше не могу, подумала Лийя отстраненно. Прости меня, Карина. Я не такая… я не могу.

И она зарыдала, заревела навзрыд, громко, уже не сдерживаясь. Закрывая руками лицо. Мать еще что-то орала – про ее подругу «эту Таю, которая жопой вертит уже в восемь лет, а в двенадцать родит», про психологов, про грязь…

– Замолчи! – закричала Лийя. Ей уже было все равно – будут ее бить, пороть, какая разница, ей хотелось немедленно умереть. Она не выдержала. Она опять не выдержала.

– Я тебе замолчу! Ты как с матерью разговариваешь!

Лийя завизжала оглушительно. Слов не хватало, а сил сдерживаться уже не было. Она визжала, как зверек, рыдала, всхипывала. Мать оказалась рядом с ней, внезапно переменив тон.

– Ну все, все замолчи! – мать обхватила ее, прижала к себе. Лийя стала вырываться, но это у нее не получилось. Она всхлипывала, ткнувшись носом в материнский живот. Ей было мерзко и душно. Наконец мать выпустила ее.

– Истеричка, – спокойно и удовлетворенно произнесла Вера Морозова, – тебе слова сказать нельзя! Орешь, как резаная! Надо тебя к психиатру отвести, ты ненормальная. Ты же сама видишь. Еще собралась в коммуну жить. Ага! Тебе мама что-то сказала – и ты уже не то, что в истерику впала, а орешь, как будто тебя режут. Ну что я тебе сделала?

Лийя всхлипывала. Все было кончено.

– С твоим характером не то, что в общежитие – тебя на улицу выпускать нельзя! Как ты собираешься дальше жить, Лиечка? Доча, я ведь тебе добра хочу!

Мягко пропел сигнал. Мать бросила на Лийю подозрительный взгляд и вышла.

Лийя бросилась на кровать.

Конечно, мать орала на нее несправедливо. Ничего о родителях Лийя не рассказывала. И такой уж грязи в ее комнате вовсе нет, это неправда. Она же постоянно убирается. Ну может, и есть, но уж не такая, как мама говорит.

Но ты-то, говорила себе Лийя, ты-то тоже виновата! В конфликтах всегда виноваты двое, вспомнила она какую-то умную статью, случайно прочитанную в мамином Персонале. Обе стороны. Если бы ты не была такой истеричкой, такой нервной, ты бы не разрыдалась и тем более, не начала визжать. Ты бы спокойно и выдержанно ответила… ну вообще вела бы себя спокойно и выдержанно. Как Карина, например. Карине было проще, вокруг нее были враги. А это же не враг, это мама. Самый родной и близкий, любимый человек. Так должно быть во всяком случае. Так пишут во всех книжках.

Лийя сгорала от стыда.

В комнате Вера Морозова беседовала с психологиней по комму.

Сандра теперь была не в привычной военной форме, а в деловом светлом костюме, волосы тщательно уложены, никаких партийных значков. Она ослепительно улыбалась, и казалась Вере Морозовой очень приятной женщиной.

– Видите ли, – смущенно говорила Вера, – мы с мужем обсудили… да, Лийя нам сказала. Мы думаем, что ей преждевременно уходить из семьи. Понимаете, Лийя очень болезненная девочка. К тому же, – она понизила голос, – вы знаете, у нее не в порядке нервы. В прошлом году у нее был тик, пришлось проходить лечение.

– Я понимаю ваше беспокойство! – энергично кивнула психологиня, – если хотите, мы встретимся и обсудим это еще раз все вместе. С вашим мужем, конечно. Вы знаете, учителя рекомендовали мне вашу семью как очень хорошую. Именно поэтому, собственно, у нас возникла такая идея насчет Лийи. Вы знаете, ведь она девочка способная. А в ШК очень хорошее образование, уж извините, но в городской школе она такого не получит. Как вы считаете, куда Лийя могла бы пойти после школы? Вы ведь хотите, чтобы она получила хорошее образование?

– Конечно, – кивнула мать, – ну Лиечка интересуется историей. Может быть, куда-то на исторический? Она может потом стать педагогом. Я думаю, это хорошая профессия для женщины. Или дефектолог. Чистая, спокойная работа, сидишь занимаешься с ребенком, красота. И отпуск большой и всегда летом.

– Вот, вы знаете, а ведь мы отсматриваем способных, умных детей. Лийя неплохо учится, но могла бы лучше. В ШК для нее будут созданы все условия. И потом, ведь никто не предлагает вырывать девочку из семьи! Вы думаете, что мы у вас ее отбираем? – психологиня улыбнулась.

– Ну не то, что отбираете, но интернат… она же не сиротка казанская. У нее родители есть.

– Да что вы! Просто от ШК до Кузина ехать далековато. А так – она может хоть каждый день возвращаться домой. Скорее всего, будет приходить на выходные. Там и посещения абсолютно свободные, и вы можете забрать ребенка в любой момент, когда вам удобно. И сама она будет ездить, каждый день маршрутки ходят.

– А, ну если так, – неуверенно произнесла Вера Морозова. Сандра кивнула.

– Давайте как-нибудь договоримся о встрече и все обсудим. Скажем, в пятницу вечером – вас устроит?

Через две недели Лийя переступила порог Кузинской школы-коммуны. Девочку колотила мелкая дрожь, но она старалась этого не показывать. Она уже жалела, что мать все-таки отпустила, и даже отчего-то резко переменила свое мнение и все время собирала ее – складывала в чемодан одежду, выкидывала игрушки, которые Лийя хотела взять с собой все. В итоге в чемодане остались только Арто и кукла Нина.

А теперь Лийе было очень тревожно. Как оно все будет? К дому она привыкла. Родители жили своей жизнью, она – своей, в комнате, где брат давно уже не ночевал, переехав в общагу. Там жили ее игрушки, книжки. Можно пойти на улицу, погулять с Тайкой и с девочками. А что будет здесь?

«Но ведь ты сама же хотела», напомнила себе Лийя. Да, хотела. Наверное, глупая была.

Хорошо еще, вожатая Катя, приехавшая за ней на маршрутке, вроде ничего. Катя сама учится в коммуне, но она очень взрослая, красивая в темно-синей форме и с юнкомовским тройным шнурком на шее.

У ворот на посту стоял парень в форме цвета хаки и даже с каким-то ружьем. Он улыбнулся Кате, и электронные створки отъехали в сторону. Вслед за Катей Лийя вошла в ворота, волоча за собой чемодан на колесиках.

На территории коммуны было чистенько, там и тут – клумбы с цветами, вдали на волейбольной площадке кидали мяч. Как в лагере отдыха, куда Лийя ездила летом. И корпуса зданий были красивые – многоэтажные, из белого керата и темного стекла. Но все равно Лийя очень боялась. У нее зуб на зуб не попадал.

– Вот это общежитие. А с другой стороны – школа, – показала Катя, – оранжерея и цех у нас дальше. Ну пойдем заселяться.

Лийя подумала, что общежитие больше напоминает гостиницу. В такой они жили с родителями, когда ездили отдыхать в Болгарию в позапрошлом году. Просторный холл, зелень, чисто и красиво. Но никакой стойки приема, только девушка с красной повязкой на рукаве и опять же, в форме и с шокером на поясе. Девушка впрочем, приветливо улыбалась.