Я почти победила. Нас разделяли считанные дюймы. Но в конце концов меня ждало поражение. Он по привычке чмокнул меня в щеку и выскользнул.

В ту ночь мне долго не удавалось заснуть. Даже взбив подушку таким образом, чтобы она хоть немного напоминала голову и плечи, я не добилась эффекта.

На следующий день я в тысячный раз ударилась лбом о распахнутую дверцу кухонной полки. До больницы у меня была дурная привычка оставлять дверцы распахнутыми, если в кухне не было кого-то выше меня, вроде Керта.

Лиззи прыснула.

— Так тебе и надо!

Я потерла ладонью лоб и захлопнула дверцы.

Мальчишки, сидя за столом, доигрывали последнюю компьютерную игру перед началом учебной серии.

— Тебе нечего здесь делать, — заявила Лиззи. — Ты нам не нужна.

В этот момент мне было трудно не отвесить ей подзатыльник. Керт не одобрял таких методов — как и я. Раньше.

Она насмешливо скривила губы.

— Я видела, как вы вчера расстались. Я видела, как папа выходил из твоей комнаты!

Двенадцать лет — кошмарный возраст. К зрелости время милосердно стирает самые наши неприятные воспоминания. Меньше всего мне хотелось, чтобы дочь ревновала отца ко мне. Однако голова так раскалывалась, что меня хватило только на дурацкую реплику:

— Ну и что?

— Считаешь меня дурочкой? Думаешь, я не знаю, зачем ты здесь? Ты пришла, чтобы занять мамино место!

— Я…

И осеклась. Все равно она не поверит. Ее мать умерла. Остывшее тело, в котором я прежде жила, предано земле. Лиззи была вместе с остальными на похоронах. Однако мозгу ее матери, то есть мне, дали шанс пожить в донорском теле. Трансплантации такого типа являли собой последнее слово медицины, а возможные злоупотребления представлялись настолько реальными, что конгресс в кои-то веки забежал вперед. При первом же предложении о пересадке мозга и при первом появлении пригодного донорского тела был принят особый закон.

Мозг человека, жертвующего свое тело, должен быть в законном порядке объявлен погибшим, а после пересадки сам этот человек признается умершим.

Человек, принимающий донорское тело, тоже объявляется умершим.

Следовательно, дети такой женщины — сироты, а ее муж — вдовец.

Вернее, оба мужа: и тот, кто женат на мозге, пересаженном в новее тело, и тот, кто женат на теле, получившем благодаря трансплантации мозга новую хозяйку.

Закон требовал также, чтобы немедленно после выписки из больницы к «носителю» была применена в измененном варианте процедура защиты свидетеля: другое имя, другой город, невозможность возвращения на прежнее место жительства.

Однако закон не мог предусмотреть, что Керт владеет информационными сетями. Он сумел отследить то, что осталось от его жены, и привезти ее домой. Даже — по закону — умершую. Даже с полностью изменившимся обликом.

Вся штука заключалась в том, что я не ощущала себя покойницей. Обитая в новом теле, я все воспринимала по-прежнему, пока не подходила к зеркалу. Вернувшись домой, я первым делом поснимала все зеркала, кроме тех, что висели в ванной.

Глядя на Лиззи, готовую испепелить меня взглядом, я решила, что так более не может продолжаться.

Спустя два дня я уже знала, что необходимо ЧТО-ТО ПРЕДПРИНЯТЬ. Харли притащился за мной в кухню, со стоном схватил и начал целовать.

Беда в том, что мне это понравилось.

Лиззи нас выследила.

— Очень хорошо, — с издевкой сказала она.

Харли отбросило от меня, словно пружиной. Он побагровел. Лиззи осклабилась.

— Может, хоть теперь вы оба уберетесь отсюда. — Она сложила pуки и уставилась на нас, словно ожидала, что мы немедленно покинем дом.

— Господи! — На Харли не было лица.

Я только улыбнулась. Может быть, если она все расскажет Керту, то?..

Полагаю, она так и поступила. Однако Керт ничуть не изменился.

Перелом произошел через четыре дня после того, как меня поцеловал Харли. Мы собрались в игровой комнате. Харли и мальчишки были заняты «пробным прогоном». Судя по выкрикам, передававшим пышный букет эмоций, я не сомневалась, что все трое отлично проводят время.

Лиззи сидела на коленях у Керта, который помогал ей с помощью портативного компьютера разобраться в деталях. Девчонка выдумывала проблемы, чтобы добиться подтверждения отцовской любви.

Я сидела за маленьким столиком, производя на отдельном терминале семейные платежи и ворча себе под нос:

— Налог на третьего ребенка. Дурацкое правительство!

Не отрываясь от своего дисплея, Керт закончил мысль за меня:

— Производителей они побуждают не иметь детей, а тех, кто ничего не производит, поощряют рожать, сколько вздумается. — Не глядя на него, я знала, что он улыбается. — Ты всегда говоришь одно и то же, Мэри.

Во взгляде Лиззи, устремленном на меня, читался ужас.

Прозвучала приятная мелодия — звонок в дверь. Среди присутствующих одна я смогла с легкостью оторваться от дел.

— Я открою.

Керт нахмурился.

— Кто может пожаловать в такой час?

— Коммивояжер, — предположила я. — Ничего, я мигом от него избавлюсь.

За дверью оказался вовсе не коммивояжер, хотя первое впечатление говорило в пользу моей догадки. Это была женщина лет двадцати пяти, вполне радушная и безобидная, в неброском костюмчике. Ничто в ее облике не бросалось в глаза: ни аккуратная прическа под мальчика, ни карие глаза. Отвернувшись от нее, я бы не сумела ее вспомнить.

Она показала удостоверение.

— Мистер Уинтроп дома?

Решив, что лучше сказать правду, я кивнула. Она сделала шаг вперед, и мне пришлось отступить.

— Могу я с ним поговорить?

— Все налоги уплачены, — отчеканила я. Деньги были переведены всего пять минут назад, но электроны, как известно, перемещаются шустро.

Она посмотрела на меня со значением.

— Речь не о налогах. Где мистер Уинтроп?

Я прибегла к иной оборонительной тактике.

— У нас гости.

Она пожала плечами.

— Скажите, что вечеринка закончена. Нам потребуется время.

Поразмыслив, я спросила:

— Может, вызвать его в кабинет?

Она сложила книжечку, слегка царапнув мне руку ее острым краем.

— Как хотите. Вашим гостям предстоит долгое ожидание.

Я вернулась в игровую комнату.

— Керт, это к тебе. Дама, представитель Закона. Говорит, что послана к тебе с заданием. Хочешь перейти в кабинет? Вы не возражаете, Харли?

Харли ответил первым:

— Конечно, нет! — Он улыбнулся мальчишкам. — Кажется, я вас здорово нагрел!

— А вот и нет! — возмутился Линк.

Керт нахмурился еще сильнее.

— Зачем я ей понадобился?..

Вернувшись в игровую, я прикрыла за собой дверь, но теперь она распахнулась. В проеме стояла женщина. Только теперь она не протягивала удостоверение, а сама таращилась на него, как на самородок.

— Так я и думала, — зловеще проговорила она.

Она подняла глаза. Мы молча ждали продолжения. Она показала нам книжечку, где помещался миниатюрный экран.

— Пока мы говорили, я взяла у вас анализ. — Ее взгляд пронизывал меня, как булавка коллекционера бабочку. — Теперь я знаю, кто вы такая.

— Господи! — взвыл Керт, сбрасывая с колен Лиззи и компьютер. Лиззи вскрикнула, компьютер тоже разразился недовольным пиликаньем.

— Па-а-па! — возмутилась Лиззи.

Он послушно присел и прижал ее к себе.

— Прости, детка. От неожиданности я перестал соображать. Ты не ушиблась?

— Кажется, нет. Папа?..

Он в отчаянии стиснул ее.

— Я тебя люблю, булочка.

Женщина стояла в позе глашатая судьбы.

— Вы нарушили закон. Дети никогда вас не увидят, даже когда вырастут и поседеют.

Лиззи и двое мальчишек взирали на нее в немом ужасе. Я выдавила:

— Прекратите! Керт здесь ни при чем. Со мной можете поступать, как вам заблагорассудится, но он в этом не замешан. Виновата только я.

— Не верю!

— Придется поверить. Вы слышите мои показания. Я нарушила условия и возвратилась по собственной воле. Влезла в семью. Муж не имеет к этому отношения. Его вы не имеете права трогать.