— Нет, в общем-то. А на фига оно тебе? Печешься о бессмертии в паутине?

— Не спрашивай, а? Просто поверь, так надо. Очень надо. Мне. Если для тебя это проблема, я лучше кого-то другого попрошу.

— Да нет, какая ж это проблема? И как долго ты хочешь, чтобы я их выкладывал?

— Желательно, лет пятьсот, может, больше.

— Ого! Ну у тебя и запросы! Извини, ничего не могу обещать. Я столько вряд ли проживу.

— Ну, было бы неплохо, чтобы ты подписал под это и своих потомков.

— Бессмертная Странница 222. Но на что не пойдешь ради оригиналов твоих работ! Только я их себе не оставлю.

— Почему?

— Они денег стоят. Думаю, даже больших. А со временем станут стоить еще дороже. Если у тебя самой ума не хватает понять, что ты у своей дочери и внуков отбираешь, придется мне побеспокоиться.

— Дело твое, — я пожала плечами, — Но я напрягаю тебя, а может даже и твоих потомков, должен же ты получить за это компенсацию.

— Невозможная женщина! Ладно, когда к тебе нотариуса привести?

— Чем скорее, тем лучше. Только в середине дня. Аня приходит утром, к восьми и остается часов до двенадцати. А потом вечером — примерно с шести до девяти. А я не хочу, чтобы она знала. Расстроится.

— Завтра тебя устроит?

— Само собой.

Я лежала и думала о том, как спокойно босс отнесся к моим нелепым просьбам. Он даже не стал меня уговаривать не уничтожать те два рисунка. Почему? Считает меня чокнутой старухой и старается не перечить? Или действительно поверил, что это важно? А может он такой же, как я? Потомок эльфов или гномов, оборотней или кентавров. Почему одни люди охотно верят в сказки, а другие терпеть их не могут? Интересно, как бы отреагировал Паша, расскажи я ему правду? А так хочется кому-то рассказать! Но не поверят. А если поверят, могут мне помешать. Нет, нельзя.

Не знаю, правильно ли я все делаю. Смогу ли я снять свою защиту с Энгиона и Кицунэ, если уничтожу рисунки и все их копии? Наверное, в том мире этого никто сделать не может. Иначе бы уже сделали. Надеюсь, у Паши получится. Тогда я смогу надеяться, что мне не придется стать убийцей. Главное, защитить остальных. Знать бы сколько лет живут кентавры. А оборотни? А эльфы? Я не знаю. Я ничего не знаю о них. Глупо, наверное, надеяться, что интернет сделает то, что не может сделать магия. Но я должна подстраховаться. Может, тогда их жизни не потеряют защиты и после моей смерти. Почему-то мне кажется, что Паша и его потомки не станут игнорировать мою просьбу. Я могу только надеяться. Даже если у меня все получится, я не хочу, чтобы кто-нибудь убил этих странных существ, ставших мне такими дорогими. На войне ли, на дуэли, из-за угла. Я благодарна им за то, что они скрасили мою жизнь, наполнили ее смыслом. И не их вина, что я предала их ради Энгиона.

А вечером пришли Аня с Дитрихом, и с ними целая компания: Мариф, Вика, Ксюша и Ванечка. И моя палата наполнилась любовью. Какие они красивые! Мариф и Ксюша, Вика и Ванечка, мои дети. Вот она, любовь, а не то, что ты навоображала себе, Марта. Посмотри, как они светятся изнутри, как вспыхивают их глаза, когда они смотрят друг на друга. Даже если ты прожила свою жизнь только ради того, чтобы они встретились, оно того стоило.

Теперь мне не страшно. Совсем. Или нет, чуть-чуть все же страшно. Как тому эльфу, что зачем-то пришел ко мне во второй раз.

Я поправлялась быстро. Уже через десять дней я практически перестала чувствовать боль в сердце. А еще через неделю мне разрешили выходить в сад, благо палата на первом этаже, а май радует почти летним солнышком. И теперь все свободное от процедур время я проводила на воздухе. И рисовала.

Дитрих вернулся домой, к детям и работе, а Аня пока оставалась со мной. Меня, чуть ли не каждый день, навещали сослуживцы и мои юные соседки. В понедельник, когда мне разрешили вставать, Аня даже привезла ко мне Ингу и она подновила мою весьма полинявшую "эльфийскую" прическу.

А еще Аня купила мне ноутбук, и после долгих пререканий я все-таки уговорила Пашу пересылать мне хотя бы ту часть работы, которую никто, кроме меня сделать не может.

В общем, я вовсю делала вид, что жизнь продолжается, и старалась не замечать задумчиво-пристальные взгляды босса, которые иногда ловила на себе. Паша так и не смог уничтожить портреты Кицуне и Энгиона. Их даже кислота не взяла. Он не спрашивал, в чем дело, просто констатировал факт. Но я чувствовала, как ему этого хочется эти вопросы задать. Я пообещала, что когда-нибудь, если получится, все ему расскажу. Но теперь у меня уже не оставалась выбора. Хорошо, что я добавила это "если получится". Не люблю невыполненных обещаний.

— Мамуля, привет! Как ты сегодня? — Аня села рядом со мной на парковую скамейку, а я отложила в сторону альбом.

— Прекрасно! — улыбнулась я, — Я так рада, что снова могу рисовать.

— Покажи, — потребовала дочь.

Я протянула ей рисунок.

— Офигеть! — Аня аж присвистнула, — Мам, ты столько лет рисовала каких-то дурацких мультяшек, когда в тебе умирал гений пейзажа. Это что, обычные карандаши?

Я кивнула.

— Поверить не могу! А выглядит, как 3D графика. Так и хочется шагнуть и пройти по этой аллее.

Я знаю, девочка моя, я знаю. Вот только тебе это знать совсем не обязательно.

— Это просто рисунок, — я пожала плечами.

— Это очень хороший рисунок. Ты должна бросить маяться дурью с этими твоими сказочными персонажами и рисовать только пейзажи. Вот! Мы даже выставим их в одной частной галерее. Помнишь Отто? Ну, я тебя с ним знакомила в прошлом году на свой день рожденья. Высокий такой, лысый. Этот рисунок я у тебя заберу потом и ему покажу. Уверена, он в него руками и ногами вцепится.

— Этот рисунок еще не закончен.

— Да, я вижу. Но ты ведь закончишь? Ой, да! Я тебе твое орудие убийства принесла.

Я вздрогнула, а Аня достала из сумки большой тяжелый нож с литой серебряной рукояткой в форме готового к прыжку волка — охотничий нож моего мужа — и протянула мне. Если бы ты знала, как ты близка к истине, девочка! Но вслух я сказала совсем другое.

— Это не орудие убийства, а рабочий инструмент.

— Ума не приложу, как ты точишь карандаши этой махиной.

— Привычка.

— Ой, да точи, чем хочешь. Только рисовать не бросай. Надеюсь, он тебе нужен не для самоубийства. А то Дит уже высказал такое предположение, когда этот тесачок увидел.

— Фу-у! — я заставила себя улыбнуться, — Самоубийство ножом — это слишком кроваво. Мне больше нравится элегантная смерть от инфаркта.

— Кстати, мам… — Аня замялась, не решаясь задать вопрос.

— Что, девочка?

— Слушай, этот твой врач… Ну, первый, реаниматор, со скорой… Он сказал, что когда тебя нашли, у тебя на груди было три глубоких раны, словно когтями. Точно в том месте, где эхоскопия потом показала рубцы на сердце.

— У-у-у-у! — протянула я и закатила глаза к небу. Все-таки хорошо, что в такое невозможно поверить.

— Что "у-у-у"? — не выдержала дочь.

— Трава, — констатировала я.

Аня мгновение непонимающе смотрела на меня, а потом начала хохотать. А я оттянула полу халата и показала ей три тонких белых шрама.

— Полгода назад кошка поцарапала. Глубоко и больно. А что ему там то ли с пьяных, то ли с обкуренных глаз показалось — это уже детали.

— Кошмар! — вздохнула Аня, — И такие людей спасают.

— Так спасают же, — я пожала плечами, — Я слышала, многие врачи этим грешат, особенно на скорых. Им же с чем только сталкиваться не приходится. И главное, меня же он спас, в каком бы состоянии он там ни был.

— За что ему огромное спасибо! — Аня чмокнула меня в щеку.

Мы еще долго болтали, сплетничали о Дитрихе и общих знакомых, Аня рассказывала о детях. Я не могла на нее наглядеться. Наверное, никогда не смогла бы. Но сегодня я видела ее в последний раз. Наконец, дочь начала собираться.

— Проводить тебя в палату?

— Не стоит. Я лучше посижу здесь до ужина. Порисую.