— А почему нет-то? — поднял брови джентльмен.

— Да нахрен ты бы мне сдался! Давай, орангутанг, напрягай лоб, шути, что ли, обольщай…

— Анекдот сбацай! — засмеялся я.

— Да, анекдот тоже можно.

По губам получилось «мне нравятся мужчины с чувством юмора».

— Чего ты с ним поперлась? — спросил я, — дурак же!

Орангутанг встрял и весомо возразил:

— У меня полный караван-сарай таких умников как ты. Что прикажу, то и делают. Штук семьдесят штат, и все жрут исключительно столовыми ложками, сукины дети.

Девушка повернулась ко мне и пожурила.

— Да ладно. Это же игра. Старый пень да нимфетка. Бизнес. Он мне, я ему. Да и кстати, не такой уж он старый. Я с ним, если уж совсем откровенно, с удовольствием отдыхаю.

— А, — выдохнул я матовое кольцо вверх, — тысяча извинений! Ладно, не буду мешать, за другой столик пойду…

— Не уходи! — вдруг дернулась секретарша, — неловко как-то без тебя.

— Не волнуйся, детка, — встрял в разговор джентльмен, — я как минимум пока не трахну, буду в непосредственной близости, как кот в засаде.

— Не сомневаюсь! — усмехнулась девушка.

— У меня такое чувство, что ты не совсем со мной говоришь! — обеспокоился мужик и добавил, — у меня уже была любовница с породистыми гусями, не хотелось бы повторяться.

«Просто был тяжелый день», — шевельнулись губы, а услышал я бравое:

— Нет у меня гусей! А чтобы ты удостоверился, сейчас я закажу самое тут толстое из списка. Эээ… значит, вот, не знаю что, но сорок минут только ждать и дороже только Хенесси. Сейчас ты у меня всех птиц забудешь!

— Потерплю… Я всегда терплю, пока не трахну. Потом уже можно вас шаурмой кормить. Или чебуреками. Или вообще не кормить.

— Так и я о том же! — засмеялась секретарша, — так что ни сегодня, ни завтра я тебе не дам.

— И завтра? — заорал мачо, — нихера себе!

— Не волнуйся, это я так вроде подыгрываю. Заведешься не хуже тамагочи. Ты уж не взыщи, но пока ты сверху не залез — я королева. А может, вообще тебе не дать? Из вредности?

— С ума сошла? — подскочил джентльмен, — так же и импотентом можно стать!

— Можно! — подтвердил я, — а ты это… давай, типа, страсть изобрази. Ну, поступок какой-нибудь дурацкий.

— Думаешь? — неуверенно посмотрел в мою сторону мужик.

— Да, клянусь, сам в фонтанах голый купался и в окна лазил, как гардемарин. Работает. Они ж не мозгами нас оценивают, откуда они у них?

— А чем, линейкой? — заржал джентльмен, — так у меня восемнадцать!

— Вот тут не скажу, не знаю. Их понимать не надо, их надо слышать. Услышишь — она тебе не только задницу подставит, но и душу.

— Э! Мужланы! — заерзала секретарша, — я тут!

Мы посмотрели на ее сиськи, переглянулись и пожали плечами.

— Ну вот. Стоит их только начать игнорировать, как они сами лезут, — сказал я и отвернулся. — Ладно, воркуй дальше.

После этого голубки тут же перешли на «mute». Вообще, смотреть на них было даже приятно. Джентльмен был одет натурально как пингвин, то есть в темном и с манишкой. А дама, то есть девушка, то есть — возможно секретарша, была просто чудо как хороша. Вдохновенно неся полную ересь, пара врала от души, и уши у меня отказались переводить нулевую информацию. Либо кто-то, и я уже догадывался кто, выключил ненужный мне транслятор с живого языка на мертвый.

Чуть позже подскочил подавальщик и живо поинтересовался, какой дрянью господа желали бы отравиться. Мужик заказал чего-то престижного, но невкусного, а девушка потребовала экзотики килограмма эдак в два весом чисто чтобы его позлить.

Губами официант прошелестел «прекрасный выбор», а специально для меня откомментировал, что, дескать, какого только говна не приходится подавать. Я согласился, откинулся на спинку стула и стал слушать музыку. Она, как я уже говорил, завораживала. Правда, потом на эстрадку размером с портмоне выскочило трио в псевдоцыганских костюмах. Вот так вот всегда — только что-то тебе по-настоящему понравится, как приходит очередная сволочь и портит все настроение вдребезги. Цыганский барон в нереально красной рубахе (по-моему, и цвета такого не бывает, это что-то до предела химическое) отрастил пятьсот пальцев и всеми ими картинно врезал по струнам. Звука я, к счастью, не уловил. Тщательно разевая рты, псевдоцыгане описали трудную жизнь либо всего их табора, либо, — что скорее всего — одного его представителя. Ну там — вольная воля, конь, костер, карты и где чего умыкнуть. Все это я слышал еще в детстве, и тогда мне это по-настоящему нравилось. Но вот жизнь прошла, и от степных воплей стало без всякого преувеличения тошнить. Я-то вырос, а псевдоцыгане — нет. И они почему-то до сих пор считают, что если клиент в говно, то обязательно будет сучить ногами в дикой пляске и пускать по щекам счастливые обжигающие слезы.

Так вот, для скептиков — они правы. Обязательно будет. А если не будет, то просто потому, что до этого успел всласть подраться и теперь лежит, тихий, спокойный, полный блаженства, гармонии и любви к ближнему. Я бы эту музыку вообще запретил. Уродство какое-то.

К концу композиции одна мадам из трио в тысяче юбок сразу стала крутиться, осыпая зал электрическими зайчиками от своих многочисленных блесток, монет, бус и просто побрякушек. Потом она резко села в водоворот из этих разноцветных юбок, запрокинула назад голову и стала трясти сиськами примерно четвертого размера. Зал ахнул, тут же завелся, а наиболее пьяные выскочили на середину и изобразили фантастическую страсть и жгучее желание, не откладывая, загнать себя и умереть на скаку.

Я докурил французскую сигарету и посмотрел в потолок. Рельефный, причудливый гипсокартон ломался, перетекал с уровня на уровень, образовывал озера и светящиеся колодцы. Там и сям в неожиданных, прямо скажем, местах, блестели точечные светильники. Давным-давно, еще до школы я иногда играл сам с собой в простую игру — ложился на пол и представлял, что потолок — это пол. Даже не то, что потолок пол, а что мир переворачивается и верх становится низом. Тогда все, что лежит на земле, начинает падать в небо, в космос, в облака. Тяжелые дома летят вверх, с грохотом выворачивая фундаментные блоки. Но остаются деревья, намертво зацепленные корнями. И трава. И птицы. Им всего лишь надо перевернуться. Красиво и страшно. За несколько секунд станет чисто. Вода обрушится вверх, унося в космос ничего не понимающих китов. Самолеты, те, которым повезет, смогут лететь, пока не кончится горючее. А воздушным шарам некуда будет подниматься. Странный мир, где все наоборот. И все только надо лечь на пол и смотреть вверх, пока не раздастся в голове щелчок, означающий конец света. Иллюзия. Мозг может представить даже собственную смерть, или что он и есть душа, мысль, мир, он даже может представить, что его попросту никогда не существовало. Так что ему какие-то детские пространственные аномалии! Стремительный калейдоскоп блесток закрутил мое сознание, и стало невыразимо темно.

Щелчок.

Пузыри.

Всплеск.

Из кромешной черноты, поводя жирными губами, на меня ринулась огромная рыба, повернула у самого лица и тут же исчезла. Сверкая отраженным светом, на дно опускались несколько золотых пластинок чешуи.

Щелчок.

Я очнулся, проснулся, пришел в себя — не знаю, как объяснить — когда почувствовал кожей солнечный свет. Кафе благополучно пережило аншлаг, дебош и половецкие пляски. Было тихо. Абсолютно пустые столики блестели отполированными поверхностями. Сквозь шторы пробивался городской шум. Болела шея. «Это что, теперь всегда так будет»? — подумал я, поморщился и помял себе, как мог, загривок. Легче не стало. Машинально ощупав себя руками, я наткнулся на кобуру сотового телефона. Вытащил его, посмотрел на экран, нажал на «входящие». Последний был от жены.

Я задумался. Какая-то искра то ли понимания, то ли предчувствия, то ли тень вздоха. Вот какая разница, что со мной произошло? Ты мыслишь, следовательно — существуешь. А существование означает как минимум движение. А движение всегда имеет направление, даже если оно по кругу. Я ведь не зря здесь. Не просто так. Не ради забавы. А ради чего? Искра вспыхнула и погасла, но за секунду до темноты я уже сделал ответный звонок.