Навещал нас только он один. Насколько нам было известно, он был вообще единственным мыслящим существом на всей планете. Нигде не было признаков разумной жизни, и хотя Виллендорф на третий день, в свободное время, совершил самовольную вылазку, он не обнаружил никакого поселения. Куда Элари уходил по вечерам и вообще как он нас отыскал, оставалось загадкой.
Ну а что касается блока питания, дело шло медленно. Кеттеридж, который отвечал за ремонт, обнаружил неисправность и пытался устранить ее, чтобы не монтировать новый блок.
И снова ничего не вышло. Он провозился четыре дня, собирая пробную схему, а потом проверил ее. Увидел, как она заискрила и разрядилась, — и начал собирать новую.
Я ничего не мог поделать и чувствовал, как в экипаже нарастает напряжение. Каждого раздражал и он сам, и другие, и я, и все остальное.
На пятый день Кеттеридж и Виллендорф наконец сорвались. Они вместе корпели над блоком, но поссорились, и Кеттеридж тут же влетел в мою каюту.
— Сэр, я требую позволить мне работал, над блоком самостоятельно. Это моя специальность, а Виллендорф только все портит.
— Позовите Виллендорфа.
Когда тот пришел, я выслушал всю историю и тут же разрешил Кеттериджу работать в одиночку — действительно, специалистом был именно он. И успокоил Виллендорфа. А затем, словно ничего не произошло, потянулся к каким-то бумагам на столе и отпустил обоих. Я знал, что через день-другой они придут в себя.
Почти весь следующий день я бездельничал, греясь на солнышке, а Кеттеридж продолжал возиться с блоком питания. У моих подчиненных были унылые лица. Парни хотели домой, но никак не могли туда попасть. Да и планета была довольно скучной, и даже новизна общения с Элари со временем потускнела. Маленький абориген имел привычку отираться возле людей, занятых очисткой дюз от остатков топлива или еще чем-нибудь не менее неприятным, и надоедать бесконечными вопросами.
Следующим утром я валялся на травке возле корабля и беседовал с Элари. К нам подошел Кеттеридж. Судя по плотно сжатым губам, у него были проблемы.
Я смахнул со штанов голубых насекомых, похожих на муравьев, и сел, опершись спиной о ствол высокого дерева с жесткой корой.
— В чем дело, Кетгеридж? Как там блок питания?
Он смущенно взглянул на Элари и ответил:
— Я застрял, сэр. Должен признать, что был не прав — в одиночку мне не справиться.
Я встал и положил руку ему на плечо:
— Хорошо, что вы сказали это, Кеттеридж. Признание собственных ошибок делает честь любому. Вновь будете работать с Виллендорфом?
— Если он согласится, — несчастным голосом отозвался Кеттеридж.
— Думаю, согласится.
Кетгеридж с облегчением махнул рукой и удалился. Я почувствовал удовлетворение: только так и можно было выйти из этой ситуации. Если бы я приказал им работать вместе, ничего бы не вышло. В нашем положении не стоит придерживаться военной дисциплины.
После того как Кеттеридж ушел, Элари, молчавший все это время, озадаченно взглянул на меня:
— Мы не понимаем.
— Не «мы», — поправил я. — Ты. «Ты» — то есть только один человек. А «мы» значит много людей.
— Мы — только один человек? — нерешительно переспросил Элари.
— Нет. Я — только один человек. Понял?
Некоторое время он мучительно размышлял, наморщив лоб.
— Смотри, — сказал я. — Я — это один человек. Кетгеридж — это другой человек. И Виллендорф тоже другой человек. Каждый из нас — отдельная личность, «я».
— А вместе все вы образуете «мы»? — сообразил Элари.
— И да, и нет. «Мы» состоит из многих «я», но эти «я» все равно остаются самостоятельными.
Он опять погрузился в размышления, а затем улыбнулся и почесал ухо, торчащее из-под шлема-преобразователя:
— Мы не понимаем. Но я — понимаю. Каждый из вас — это отдельное «я».
— Личность.
— Личность, — повторил он. — Отдельный человек. А вместе, чтобы лететь на корабле, вы должны стать «мы».
— Но только на время, — заметил я. — И все равно у нас могут возникать разногласия. Это необходимо для успешного выполнения задачи. И другие для меня всегда будут не «мы», а «они».
— Я… Они… — медленно повторил Элари и кивнул. — Они. Мне трудно все это понять. Я… мыслю иначе. Но я начинаю понимать, и это меня тревожит.
Это уже что-то новое. Элари встревожен? Впрочем, вполне возможно. Я ведь практически ничего о нем не знал: откуда он тут взялся, как живет его племя, что у них за цивилизация — все было покрыто мраком.
— Что тебя тревожит, Элари?
— Вам не понять, — отчеканил он и умолк.
После полудня, когда лучи здешнего солнца начали пробиваться сквозь ветви деревьев, я вернулся на корабль. Виллендорф и Кеттеридж трудились на корме над блоком питания, а все остальные стояли вокруг, наблюдали и давали советы. Даже Элари был тут. Он выглядел потешно: стоял на цыпочках в нахлобученном металлическом шлеме преобразователя мыслей и пытался разглядеть, что происходит.
Где-то час спустя я обнаружил, что он сидит в одиночестве под ветвистым деревом, возвышающимся над кораблем. Элари был погружен в размышления. Что-то явно не давало ему покоя.
Вечером он решился. Я с большой тревогой наблюдал за ним, гадая, что происходит в его маленьком загадочном мозгу. Он вдруг просиял, вскочил и через поляну направился ко мне.
— Капитан!
— Что, Элари?
Он подошел вперевалку и пристально взглянул на меня:
— Скоро ваш корабль сможет лететь. Поломка уже почти исправлена.
Он помолчал, несомненно пытаясь подобрать правильную формулировку. Я терпеливо ждал. Наконец он выпалил:
— Можно мне полететь с вами на вашу планету?
В моей голове тут же сами собой возникли строчки инструкций. Я всегда гордился знанием правил. И вот это я тоже знал: «Статья 101А. Ни одно разумное внеземное существо не может быть перемещено со своей планеты на любую другую цивилизованную планету по любой причине без предварительной тщательной проверки. Штраф за данное нарушение…»
И дальше шла такая сумма, которую я даже представить себе не мог.
Я покачал головой:
— Я не могу взять тебя, Элари. Это твой мир, и ты принадлежишь ему.
Его лицо исказилось от боли. Внезапно из веселого коротышки, которого нельзя было принимать всерьез, он превратился в очень встревоженное существо.
— Вы не понимаете, — сказал он. — Я больше не принадлежу ему.
Но сколько он ни умолял, я оставался непреклонным.
На следующий день, как и ожидалось, Кетгеридж с Виллендорфом объявили, что совместными усилиями починили блок питания. И я сказал Элари, что мы улетаем — без него.
Он холодно кивнул, принимая ответ, и молча и печально удалился под фиолетовые кроны деревьев, окружающих нашу поляну.
Чуть позже он вернулся. Точнее, я думал, что это именно он. На аборигене не бьио преобразователя мыслей, что меня удивило. Элари знал о ценности прибора и не мог бросить его где попало.
Я распорядился, чтобы ему принесли другой шлем. Надел на него — на этот раз как следует заправив капризное ухо — и строго посмотрел на аборигена:
— А где тот шлем, Элари?
— У нас его нет, — ответил он.
— У нас? Уже не у «тебя»?
— У нас.
В это время листва раздвинулась, и на поляне появился еще один абориген — точная копия Элари.
Тут я увидел шлем на голове нового визитера и понял, что это не копия, а именно Элари. А до этого я разговаривал с незнакомцем!
— Вижу, вы уже здесь, — сказал тот, которого я знал как Элари, второму аборигену. Их разделяло футов десять, и они холодно смотрели друг на друга.
Я сравнил их. Они могли быть близнецами.
— Мы здесь, — ответил незнакомец. — Мы пришли за тобой.
Я сделал шаг назад, чувствуя, что тут разыгрывается какая-то непонятная драма. И спросил:
— Что происходит, Элари?
— У нас проблемы, — откликнулись они оба.
Оба.
Я повернулся ко второму аборигену:
