Мужчина, живописно восседавший у бассейна, улыбнулся:

— А-а, Чарлис, ты все-таки приехал!

Чар-лис. Два слога. Кто-то из Гайойиной компании: Стен-гард, Хоук, Арамэйн? Он не мог сказать наверняка, слишком все они похожи друг на друга. Филлипс улыбнулся в ответ, лихорадочно размышляя, что бы такое сказать. Наконец спросил:

— А ты здесь давно?

— Несколько недель. А может, и месяцев. Какое же все-таки выдающееся достижение этот город, да, Чарльз? Такое совершенное единство атмосферы… Такое абсолютно уникальное утверждение безыскусной эстетической…

— Да Слово «безыскусный» подходит, — сухо ответил Чарльз.

— Кстати, это слова Гайойи. Я лишь цитировал.

Гайойа! Чарльза словно током ударило.

— Давно ты разговаривал с Гайойей? — спросил он.

— Не я, вообще-то. С ней виделась Гекна. Ты же помнишь Гекну? — Он кивнул в сторону двух обнаженных женщин, стоявших неподалеку. Те болтали, изящно поедая мясо. Похоже, близнецы.

— Это Гекна рядом с твоей Белилалой.

Ага, Гекна. Стало быть, это Хоук, если, конечно, недавно не произошел очередной обмен парами.

— До чего ж она красива, твоя Белилала, — продолжал Хоук. — Гайойя сделала мудрый выбор, подобрав ее тебе.

Еще один удар, только разряд сильнее.

— Так, значит, вот как оно было, — произнес Чарльз, — Гайойя подобрала мне Белилалу?

— А как же иначе? Ты думал, что Гайойя просто уйдет и оставит тебя наедине с собой?

— Вряд ли. Только не Гайойя.

— Она такая чуткая, такая кроткая.

— Ты имеешь в виду Белилалу? Да, весьма, — осторожно произнес Филлипс. — Милая женщина, поразительная женщина… Но все же я надеюсь, что скоро воссоединюсь с Гайойей. — Он помолчал. — Говорят, она в Мохенджо-Даро чуть ли не со дня его открытия.

— Да, она была здесь.

— Была?

— Ох, ну ты же знаешь Гайойю, — мягко сказал Хоук. — Естественно, она уже отправилась дальше.

Филлипс подался вперед.

— Естественно… — Его голос задрожал от напряжения, — И где же она теперь?

— В Тимбукту, наверное. Или в Нью-Чикаго. Признаться, забыл, где именно — или там, или там. Говорила, что надеется попасть на вечеринку в честь закрытия Тимбукту. Но Фенимон выдвинул разумный довод насчет посещения Нью-Чикаго, и… не помню, на чем они остановились. — Хоук печально развел руками. — Как бы то ни было, жаль, что она уехала из Мохенджо до того, как прибыл новый гость. В конце концов, ей пошло на пользу время, проведенное с тобой… Уверен, она бы нашла чему поучиться и у него.

Незнакомый термин тревожным звоном отозвался в глубинах сознания Филлипса.

— Гость? — переспросил он, наклонив голову и подавшись вперед, словно собрался боднуть Хоука. — О каком госте речь?

— Так ты его еще не видел, что ли? Ну да, вы же только прибыли.

Чарльз облизнул мгновенно пересохшие губы.

— Думаю, имел честь. Длинные рыжие волосы? И вот такая бородка?

— Точно! Назвался Уиллоби. Он этот… как его… варяг. Это такой пират или вроде того. Ужасно силен, энергичен. Поразительная личность. Надо бы нам побольше гостей. Они намного превосходят эфемеров, любой вам скажет. Разговаривать с эфемером — все равно что болтать с самим собой. У них ничего не почерпнешь в смысле просвещения. Однако гость — некто вроде этого Уиллоби… или тебя… — действительно может изменить чье-нибудь мировоззрение…

— Прошу прощения, — сказал Чарльз. В висках запульсировала боль. — Бьггь может, продолжим этот разговор в другой раз, хорошо? — Он оперся ладонями о теплые кирпичи и резво выскочил из воды. — Может, за обедом… или как-нибудь потом… ладно? Нормально? — И он сорвался с места и припустил мелкой рысью к проходу, ведущему к приватным кабинкам.

У него пересохло в горле и сдавило грудь. Но он набрался смелости и заглянул в кабинку. Бородач по-прежнему был там — восседал в чане по грудь в воде, облапив женщин и скалясь от феерического самодовольства. Его глаза ярко мерцали в тусклом свете. Гость казался воплощением силы, самоуверенности и жизнелюбия.

«Лишь бы он был тем, о ком я думаю, — взмолился Филлипс, — А то я сыт по горло одиночеством среди этих людей».

— Можно войти? — спросил он.

— Эгей, приятель! — громогласно воскликнул мужчина в чане. — Входи и прелестницу свою веди! Разрази меня гром, да окромя нас в сию бадью поместится орава!

Заслышав громогласный рык, Филлипс ощутил мощный прилив бодрости. А эти архаизмы! «Разрази меня гром». Здесь так не говорят.

Выходит, это правда! Какое облегчение! Не одинок! Еще один реликт былой эпохи… Товарищ по несчастью… Путешественник, занесенный штормами времени из более отдаленной, нежели его, Чарльза Филлипса, эпоха.

Между тем бородач, добродушно ухмыляясь, продолжал:

— Давай, приятель, присоединяйся к нам! Приятно видеть обычного человека средь этих мавров и плутоватых португальцев! Но где твоя прелестница? Девиц-то вдоволь не бывает никогда, согласен?

Невероятно мощен, энергичен, даже с избытком. Ревет, рычит, рокочет. Похож на персонаж из старой киноленты про пиратов: такой неистовый и неподдельный, что кажется надуманным.

Охрипшим голосом Филлипс спросил:

— Ты кто?

— Я? Сын Неда Уиллоби из Плимута, звать Фрэнсис. И до недавних пор я преданно служил ее величеству, покуда не был подлым образом похищен силой зла и брошен к этим вот арапам или индусам. А сам кем будешь?

— Чарльз Филлипс. — Замешкавшись на миг, продолжил: — Из Нью-Йорка.

— Нового Йорка? Это где ж такой? Приятель, свято уверяю, не слыхал!

— Город в Америке.

— Город в Америке, ну кто бы сомневался! Да это просто чудо из чудес! В Америке, как же. Не на Луне, чай, не на дне морском. — Уиллоби обратился к девушкам: — Слыхали? Из города в Америке явился! В обличье англичанина, хотя диковинны манеры и говор тоже странноват. Город в Америке! Именно город. Чтоб я истлел, что ж я услышу дальше?

Филлипс почувствовал благоговейный трепет. Возможно, этот человек ходил по Лондону шекспировских времен. Подняв свой кубок, чокался с Марло, Эссексом, Уолтером Рэли. Видел в Ла-Манше неповоротливые корабли Армады. У него перехватило дух от этих мыслей. От жаркой, душной банной атмосферы все поплыло перед глазами. Теперь уж Чарльз не сомневался: он не единственный реликт — не одинокий гость, — затерянный в пятидесятом веке. Эксперимент успешно продолжают. Ноги подкосились, и Филлипс ухватился за косяк. Собравшись с силами, спросил:

— Когда ты упомянул ее величество, уж не Елизавету ли Первую имел в виду?

— А то! Елизавету! Насчет же Первую, стоит ли сие упоминать? Заведомо она одна-единственная. Первая и Последняя, боже ее храни, и других нет!

Филлипс опасливо рассматривал бородача. Он понимал, что действовать следует осторожно. Один неверный шаг, и он поплатится тем, что Уиллоби перестанет воспринимать его всерьез. Насколько этот человек восприимчив к абстрактным понятиям? Что он знает — что кто-нибудь из его столетия знал — о прошлом, настоящем и будущем и вероятности того, что каким-то образом можно переместиться из одного времени в другое так же просто, как из графства Суррей в графство Кент? Ведь это идея двадцатого века, в лучшем случае — девятнадцатого: фантастическое допущение, которое вряд ли всерьез рассматривалось до Уэллса, который послал своего путешественника во времени наблюдать красное солнце мирового заката. Мир Уиллоби — мир протестантов и католиков, мир королей и королев, мир парусников, шпаг; мир, который Филлипсу гораздо чужеродней и непонятней, чем этот мир, населенный вечными туристами и эфемерами. Велик риск того, что Уиллоби просто не воспримет того, что хотел ему сообщить Филлипс.

Но этот человек и Чарльз — союзники, вынужденные противостоять миру, в котором они неуместны. Надо рискнуть.

— Елизавета Первая — королева, которой ты служишь, — сказал он. — Придет время, и в Англии будет править королева с тем же именем. Вернее, уже правила.

Уиллоби замотал головой, словно озадаченный лев.