Целое, как писал Д. Г. Лоуренс, есть странное собрание несочетаемых частей, скользящих мимо друг друга. Согласен. Но, конечно, эта несочетаемость не столько реальная, сколько кажущаяся, а иначе целого не было бы.

Я считаю, что теперь имею над островом полный контроль. Могу переконструировать его под свои нужды, и я придаю ему обтекаемую форму, похожую на корабль — с остроконечным носом и тупой кормой. Срубленные пальмы, которые рассекают море, неудержимо продвигая меня к суше, я заменил гибкими проекциями разных материалов, найденных на острове. Тени широколиственных деревьев делают дневную жару более переносимой. По моему приказу из песка бьют ключи свежей воды, прохладной и сверкающей.

Постепенно я распространяю сферу своего влияния за пределы острова. Внутри охватывающего побережья рифа создаю зону, куда не заплывают акулы. Теперь мне ничто не угрожает, и, проголодавшись, я голыми руками ловлю мелкую рыбешку.

Леплю образы из облаков: Эйприл, Ирэн. Копирую на небесах черты лица доктора Бьернстренда. Совмещаю образы Эйприл и Ирэн, они расплываются и становятся одной женщиной.

Я уже совсем близко к берегу. Еще день-два, и я окажусь там.

Вот и берег. Я завожу свой остров в широкую гавань в форме полумесяца, над которой, словно черные зубы, нависают огромные голые скалы. Остров выбрасывает прочный древесный трос, который крепит его к причалу; используя его как трап, я схожу на берег. Здесь воздух прохладнее, растительность реже, вроде кактусов: толстые, утыканные колючками багряные бочкообразные стволы, в основном выше человека. Я бью по одному палкой, и оттуда потоком льется бледно-розовая жидкость. Я пробую ее на вкус и нахожу прохладной, сладкой, слегка хмельной.

Соком этих кактусов я подкрепляюсь на протяжении пятидневного путешествия к вершине ближайшей горы. Голые ноги шлепают по голым камням. Жара днем, лунная прохлада ночью; валуны издают резкие свистящие звуки, когда испускают тепло. За моей спиной раскинулось море, бесконечное и молчаливое. Воздух усеян хмурыми лицами женщин. Я медленно поднимаюсь по спиральной тропе, часто останавливаюсь, чтобы передохнуть, а потом заставляю себя продолжить путь.

И вот наконец я стою на самой высшей точке горного хребта. Склон круто обрывается внутрь, спускаясь к долине мучительно изломанной формы, усыпанной валунами и льдом, разрезанной сверкающими белыми озерами, похожими на раны.

Позади долины зона низких округлых холмов, густо поросших лесом и тянущихся к низменной центральной части страны, над которой взлетает пульсирующий фонтан света — фосфоресцирующие взрывы голубого, золотого, зеленого и красного, изящные и бессмысленные. Я не осмеливаюсь идти к фонтану; я знаю, что его яростная энергия поглотит меня, поскольку это логово, где укрывается сущность Эйприл, дикая сердцевина ее души, куда никому другому вторгаться не позволено.

Я поворачиваюсь к морю и смотрю на побережье. Поначалу не вижу ничего необычного: ряд изрезанных бухт, между ними полоски песчаного берега, белая линия прибоя, кружащая в воздухе стая темных птиц. Однако потом я замечаю далеко на побережье нечто привлекающее мое внимание. Два длинных узких мыса, похожие на кривые пальцы, большой и указательный, и в широком заливе между ними море яростно вспенивается, как будто кипит. В центре этого водоворота, однако, все спокойно. Вот оно! Харибда! Этот водоворот!

Чтобы добраться туда по суше, уйдет много дней, по морю быстрее. Я торопливо спускаюсь с горы, возвращаюсь к своему острову и перерезаю канат, связывающий его с берегом. Он тут же срастается снова. Какое-то недоброе воздействие сводит на нет мою силу. Я разрезаю; половинки троса воссоединяются. Я разрезаю; он восстанавливается. Снова, снова и снова. В раздражении я велю трещине пронзить остров от края до края в том месте, где укоренился трос; весь сегмент, окружающий якорь, выламывается и застревает в гавани, а оставшаяся часть острова дрейфует в открытое море.

Процесс раскола по инерции продолжается дальше. Остров идет трещинами, словно льдина, распадается на большие куски, которые уносит прочь море. Я отчаянно перепрыгиваю через быстро расширяющиеся расселины, все время держась самого большого фрагмента и стараясь восстановить свой плавучий дом. Потом до меня доходит, что от острова не осталось ничего хоть сколько-нибудь значительного, только беспрерывно уменьшающийся кусок коралловой скалы. Сейчас мой остров размером не больше десяти квадратных метров. Нет, пяти. Меньше пяти. Все. Не осталось ничего.

Я всегда боялся океана. Огромная чаша холодной воды, резонирующая грозными рокочущими звуками, кишащая водорослями, населенная зубастыми чудищами — она терзает мою душу, высасывает силы, наполняет себя мною. Конечно, это северное море — то, которое я знал и терпеть не мог, тусклый, грязный Атлантический океан, вкрадчиво лижущий побережье Массачусетса. Черная скалистая береговая линия, непостижимое таинство воды, полоса утреннего мусора, загромождающего скудные песчаные бухточки, повсюду ползают крабы и какие-то более мелкие создания. Плывя, я представлял себе хищных морских животных, обнюхивающих мои болтающиеся ноги. Я с отвращением вглядывался в этот подводный мир — мерцающий, суетящийся, волосатый, с клешнями, в эту фантасмагорию из мерзких волокнистых нитей и попискивающих тварей. И больше всего я боялся медленного, ленивого шевеления гигантского спрута, неторопливо протягивающего свои огромные щупальца к судам на поверхности. И вот теперь я плыву по глади моря. Лицо Эйприл в небе улыбается. Лицо Ирэн подмигивает мне.

Меня притягивает к водовороту. Плыть нет смысла, вода сама целенаправленно несет меня туда, куда нужно. И все же я плыву гребок за гребком, не желая поддаваться воздействии} моря. В поле зрения появляется первый мыс. Я плыву все более энергично. Я не позволю водовороту захватить меня; я должен отдаться ему добровольно.

Теперь я плаваю кругами во внешних слоях Харибды. Это и есть место, через которое высасывается душа: я вижу мертвенно-бледное лицо Эйприл, похожее на опустошенную пластиковую маску. Оно нависает над водой, оно притягивается вниз, подбородком вперед погружается в центр водоворота, исчезает, снова появляется, снова уходит вниз — бесконечный цикл погружения-исчезновения и возвращения-возрождения. Я должен последовать за ней.

Сейчас нет смысла делать вид, что плывешь. Можно просто прижать руки и ноги к телу, прекратить сопротивление и, прорезая водоворот, опускаться все ниже и ниже, пока не достигнешь сердцевины воронки, а потом — фьюить! — последний спуск. Я лечу вниз. Падение продолжается целую вечность. «Он будто бы летел С утра до полдня и с полдня до заката…» Захваченный кружением огромной всасывающей воронки, я лечу сквозь полое сердце водоворота и вдруг оказываюсь в области холодной, спокойной воды, гораздо ниже поверхности моря. Легкие горят, трудная клетка, в тщетной попытке втянуть воздух, посылает болезненные импульсы в подмышки. Я скольжу вдоль гладкого вертикального склона подводной горы. Нога нащупывает выступ; я вслепую двигаюсь вдоль него и наконец добираюсь до входа в пещеру, под острым углом прорезанного в каменной стене. И вползаю туда.

Внутри пространство, наполненное воздухом, влажное, скользкое, освещаемое необъяснимым внутренним мерцанием. Здесь Эйприл, она скрючилась в дальнем конце пещеры. Она обнажена, дрожит, влажные пряди волос облепили бледную шею. Увидев меня, она поднимается, но не делает ни шага вперед. Груди у нее маленькие, бедра узкие, тело как у ребенка.

— Пошли. Давай вместе уплывем отсюда, Эйприл. — Я протягиваю ей руку.

— Нет. Это невозможно. Я утону.

— Я буду с тобой.

— Все равно. Я знаю, что утону.

— Что в таком случае ты собираешься делать? Просто оставаться здесь?