Вчерашний вылет неожиданно превратился в настоящий ад, но не волнуйтесь, мои дорогие, ваш Herzblatt, как и весь экипаж, вернулся в Сещинскую без единой царапины, чего нельзя сказать об остальных самолетах.
Вылет начался, как планировалось. Казалось, я только прикорнул, и вот меня уже трясет за плечо Шперлле.
«Вставай, командир, пора взбаламутить воздух над Россией». Выпили кофе, товарищи молчат, вряд ли они думают о чем-то возвышенном, скорее всего, пытаются досмотреть прерванные сны. По ночному холодку приняли самолет, вскарабкавшись в кабину, ждем команды на взлет.
Проснувшись окончательно, только когда Хейнкель набрал метров сто, я всмотрелся в ночное небо, ясное и звездное. В такую погоду не сложно ориентироваться, если летишь над сушей, все будет отлично. С другой стороны, море, над которым мы летали, в сущности никому не принадлежит, и как бы томми ни пытались назвать его своим, оно примет с одинаковыми и эмоциями и подбитого немца, и англичанина. А сейчас под нами была чужая дикая территория, полная людей, явно желающих нам гибели.
Группа точно вышла на указанную цель. С высоты три километра в ясную ночь видно даже мост через Угру, служивший нам ориентиром. Аэродром затемнен, самолетов не видно, но посадочное поле в окружении невысокого леса просматривается отчетливо. Тяжелые бомбардировщики – большие цели, их нельзя сделать совершенно незамеченными. У «иванов» ведь нет шапки-невидимки Нибелунгов.
Сбросив бомбы на места возможных стоянок, мы повернули обратно. Темнота не предполагает плотного строя, мы шли домой со значительными интервалами. Зенитного огня не было, и все предвещало благополучное возвращение на базу.
Ночную тишину прервал голос Лерше.
«Меня атакует «крыса»!» Это сообщение заставило нас содрогнуться. Конечно, рядом Москва, для воздушной обороны которой русские стянули своих лучших асов, и все-таки мы не ожидали ночной атаки. Я попытался направить самолет в сторону командира, то же сделал и второй экипаж. Сколько «иванов» в воздухе и на каких они самолетах, понять было трудно. Все что я видел – это как загорелся и пошел вниз самолет майора. Языки пламени, вырывающиеся из его Юмо, были отчетливо видны в ночном небе. Сесть рядом ночью невозможно, тем более, под нами был лес. Мы не смогли создать строй, и вскоре я потерял из виду и второй Хейнкель.
Я слышал, что он также атакован, ведет бой, и даже сбил один истребитель, затем связь прервалась. Затем «иван» переключился на нас. Первым открыл огонь Фукс, затем застрочил пулемет Шперлле, с правого борта включился Майер, и даже Мильх припал к стволу своего орудия. Мы отстреливались, как могли.
Понимая, что ничем не могу помочь оставшемуся звену, и отвечая за судьбу своего самолета и экипажа, я дал полный «газ» на оба двигателя и ввел Хейнкель в пикирование, пытаясь упасть с небес до высоты бреющего полета. Внизу замелькали верхушки деревьев, я вел бомбардировщик ночью на малой высоте, иногда маневрируя по курсу и старясь не упасть в чужую, явно не гостеприимную землю. Маневр сработал, «иван» отстал, потеряв нас в раннем утреннем небе. Все мрачно молчали.
Еще в темноте на посадке что-то пошло не так, первый раз за всю мою летную карьеру нас увело с посадочной площадки влево, бросив на край летного поля в яму. Все остались целы, но левая стойка и двигатель получили незначительные повреждения. Остальные Хейнкели вообще не вернулись. Экипаж Лерше объявили пропавшим, второй экипаж днем обнаружила наша пехота, все погибли.
Весь следующий день наш экипаж угрюмо проклинал разведку, узнав, что задание, стоившее нам потери двух самолетов, оказалось пшиком. Мы бомбили пустой аэродром, русские бомбардировщики покинули Юхнов утром предыдущего дня, перебазировавшись восточнее Москвы.
Понедельник начался очень рано, сегодня в 5.45 в дымке, пока позволяет ухудшающаяся погода, большой группой бомбили железную дорогу Сухиничи-Москва, вдоль которой наступает наша пехотная дивизия. Это рядом с нами. Перед вылетом нас заверили, что «иваны» беспорядочно отступают, возможно, так и есть, только северо-западнее станции в нас стреляло все, что может стрелять вверх. Благо на высоте три тысячи метров, с которой мы производили бомбардировку, нужно опасаться только зенитные орудий, которых у русских здесь не было. Спасибо двухмоторным истребителям, встретившим нас над железной дорогой и уже расчистившим небо от русских. Убедившись, что бомбометание с горизонтального полета не даст необходимой точности, сегодня наш экипаж применил не свойственную для Хейнкеля тактику бомбометания с пикирования, это было возможным, так как бомбы висели извне, на подвеске, и все-таки больше никогда не буду повторять такое! Наша птичка чуть не развалилась, штурвал тянули вдвоем с Мильхом. Все бы обошлось, но последний экипаж второго звена на базу не вернулся, а дымка помешала отследить судьбу самолета.
Дождь, слякоть и тоска. Наш экипаж прикован к земле. Мы не летаем, просто сидим в русской дыре. Наступление на Москву остановлено, судя по всему, генералы не рассчитали свои силы и силы «иванов». Наиболее подготовленные экипажи, когда погода летная, совершают рейды в тыл противника. Мы совершенно не готовы к зиме. Похоже, на самом верху не планировали продолжать войну так долго. Хейнкель – замечательный самолет, только не для русских холодов. В мороз двигатели не запускаются, мы часами греем цилиндры и бензонасос, благо – есть антифриз и ацетилен, на воде мы убили бы моторы и никогда не взлетели. Это настоящая мука, пальцы примерзают к ледяной корке на металле и болезненно отрываются с кровью. Система обогрева кабин, когда на улице минус двадцать пять, подает «теплый» воздух с температурой минус пять, так что согреться внутри не получается. Переданные вами на рождество теплые носки и варежки очень кстати. Но не буду вас расстраивать, я жив и здоров, а главное. в феврале получу отпуск, так что до встречи в родном Лейпциге.
Здравствуйте, родные! Пишу, как договаривались, сразу по прибытии на новое место. Пока я был в отпуске, нашу часть переформировали. Многих «старых» ребят отправили в теплую Италию, других – в холодную Норвегию, а группу пополнили молодыми фельдфебелями. Ходят слухи, что к лету нас переучат на Ю-88. Мой экипаж оставили на Хейнкеле и перевели в Саки, возвращая в родную Вторую Группу «Львов», с коей мы начинали над Средиземным морем. Теперь будем торпедоносцами над Черным.
Сегодня, 2 апреля, наш первый боевой вылет над Черным морем. В 6 часов 30 минут утра звеном из четырех Хейнкелей, в условиях ясной погоды взлетели с аэродрома Саки, отправившись на воздушную разведку в район Анапы. Летя над морем в пределах видимости берега, я задумался. мы, немцы, – не морская нация, видя берег, я чувствую себя гораздо уверенней, чем над просторами Средиземного моря. Нет, мы, немцы, – не морская нация! Тому свидетельство – потеря «Бисмарка», а еще раннее – «Дрездена». Конечно, мы создали флот и наши подводные лодки добились значительных успехов, но наша стихия не вода, а готские горы и равнины.
Глухой ночью наступившего 9 мая одним звеном бомбили боевые порядки русских в районе Севастополя.
Такой темной ночи, несмотря на ясную погоду, я никогда не видел, наземных ориентиров не видно, на цель выходили по приборам и штурманскому расчету.
Когда наносишь удары по населенным пунктам, да еще в условиях плохой видимости, не видя целей, потери среди гражданского населения неизбежны – таково жестокое лицо современной войны. В подобные моменты, вспоминая о вас, я думаю. хорошо, что вы живете в великой стране под надежной защитой обороны, я бы сошел с ума, если бы знал что Лейпциг, где находится моя семья, бомбят.
Мы сели в Саки без происшествий, но три остальных экипажа пока не вернулись. На подходе к крепости Мильх указал мне на сильный огонь зенитных пулеметов, и я отвел самолет в сторону и набрал безопасную высоту четыре с половиной километра, на которой Хейнкель стал полностью недосягаемым. Могли ли остальные экипажи попасть под огонь с земли или подвергнуться над морем атаке ночного истребителя – мы только гадали, связь прервалась со всеми тремя самолетами, в начале я даже думал, что вышла из строя радиостанция, но Шперлле заверил, что связь работает. Если звено не найдется – это будет самая большая потеря части с момента прибытия на аэродром Саки.
