Наконец я вышла на тротуар. Цемент обжег мои подошвы, и я остановилась от этого жгучей боли. Я подняла ногу: с раны на подошве сочилась кровь, смешиваясь с песком и травой. Но я не могла задерживаться, поскольку была уверена, что люди смотрят на меня из окон. И у всех у них в руках оружие.

Может Бог поместил меня в больницу для моей безопасности. Ведь блуждая по улицами я становилась хорошей мишенью. Может Бог боялся оставить меня в обычной палате. Заговорщики могли бы тогда легко отравить меня.

Может…

Я замедлила шаг. Парк выходил на современную городскую улицу с рядами похожих между собой кирпичных домов по обеим сторонам. Я старалась не обращать внимания на занавески, которые медленно отодвигались в каждом окне. С каждым шагом я тихо молилась, чтобы Он привел меня к больнице, в безопасность. Я понимала, что идти еще далеко. Я молилась, чтобы Бог указал мне дорогу. Но одна улица выводила на другую с такими же домами. Я начинала паниковать, мое сердце перепугано колотилось в груди. Я увеличила скорость, стараясь не обращать внимания на острую боль в ноге. Холодный пот выступил на моих губах, сильно хотелось в туалет.

В конце концов, Бог должен был дать ответ. В конце улицы была маленькая церковь. Я могла зайти туда, отдохнуть минутку и подумать.

Церковь стояла на небольшом холме; приблизившись к ней я увидела, что это католическая церковь. Сначала я подошла к дому пастора, но он был заперт. К главному входу вела винтообразная лестница, и я побежала по ней, прыгая через одну — две ступеньки. Двери были открыты, я вбежала и быстро закрыла их за собой. Наконец я была защищена. Наконец я находилась вне опасности.

В церкви никого не было, и она казалась очень просторной. Проход между лавками был покрыт ковром, от которого шло тепло, согревающее мои ноги. Оглядевшись вокруг, я сделала длинный, признательный вздох. Витражи на окнах изображали Бога—Отца, Марию и Иисуса. Они были будто живые, и хотелось притронуться и поцеловать каждого. Они ласково улыбались мне. Но прекраснейшими были статуи перед алтарем. Фарфоровое изображение Марии чистого белого цвета находилось по одну сторону. Оно сразу же привлекло мое внимание. Я тихо, осторожно подошла к ней, чтобы не нарушить торжественности момента. Она наклонила ко мне голову будто к своему ребенку. О, каким прекрасным было ее лицо! В ее глазах сосредоточилось больше доброты, чем в глазах всех людей, которых я когда-нибудь встречала и встречу в своей жизни. То, что я не католичка, здесь ничего не решало, я нашла приют, где меня приняли. Я отошла от Марии, чтобы посмотреть на статую Христа. Я смущалась перед ними, даже чувствовала себя виновной. Я хотела поговорить с ними. Это было мне просто необходимо, необходимо, как воздух. Мне вспомнились гимны, которые я знала с детства. Я вспомнила: мы с отцом идем к церкви, он держит меня за руку и уговаривает не стыдиться, таким способом заговаривая мои страхи. Потом я запела. Сначала тихо, мягко, но в скором времени я выкрикивала слова из сокровеннейших глубин своей души. Мне хотелось остаться здесь навсегда и забыть о больнице, врачах и даже о Бобби.

Мое одиночество нарушил священник, который неожиданно появился возле меня. Я не видела, как он зашел. Пастор улыбнулся. Я улыбнулась ему в ответ. Приятным голосом он сказал, что он должен отслужить мессу, а я задерживаю его. Он попросил меня выйти. Я кивнула в знак согласия, и, повернувшись, чтобы уйти, увидела, что в церкви полно людей. Тысячи лиц, белые, черные, безобразные сливались перед моими глазами. Я с ужасом смотрела на их змеиные языки, которые быстро высовывались и сразу же прятались. Люди с передних рядов внимательно смотрели на меня, и судорога проходила по моему телу от их холодных взглядов. Я не могла пошевелить конечностями. Они будто налились свинцом. Кровь застыла в морщинах на лицах прихожан…

Священник, который стоял возле, взял меня за руку. Мои ноги были как безжизненные, и я не могла сдвинуться с места. Пастор настойчиво потянул меня к дверям. В конце концов, мои непослушные конечности подчинились. Я медленно шла, стараясь не обращать внимания на людей, которые сидели на лавках у прохода. Все в них было искривлено и неестественно. Большие уши достигали потолка, рты были широко открыты от смеха. Они смеялись надо мной. Некоторые указывали на меня пальцами, их смех эхом отражался в моей сбитой с толку голове, я чувствовала себя смущенно. Моя голова бессильно склонилась на грудь. Я слышала, как люди говорят между собой, но их слова терялись в громком смехе. Когда я дошла до выхода, я уже не владела своим телом, дрожание охватило меня с ног до головы. Выйдя из церкви, я остановилась на верхней ступеньке, не зная, куда идти. Вдруг двери за моей спиной отворились: от испуга я едва удержалась на ногах. Это был пастор. Он остановился возле меня и спросил, не нужная ли мне помощь. Я ответила, что его обязанность — помогать своим прихожанам. Пастор был уже немолодым человеком, и я смотрела на морщины вокруг его кротких глаз, которые прорисовывались, когда он улыбался. Я сказала, что лишь Бог поможет мне. Священник в ответ обещал помолиться за меня.

Я поблагодарила его и быстро сбежала по лестнице вниз. Уже идя по улице, я оглянулась на церковь: священник все еще стоял возле входа и ветер развевал его сутану. Скоро его фигура стала маленькой черной точкой на фоне церковных ступенек.

Жгучее желание, почти необходимость закурить ускоряла мои шаги. С обеих сторон улицы стояли одни жилые дома, никаких магазинов. Я вспомнила, что видела магазин сразу у входа в парк. Рана на ноге кровоточила, но, как это не удивительно, боль не ощущалась. На тротуаре за мной оставались красные кровяные следы.

Наконец я вышла на перекресток. Снова дорожное движение загипнотизировало меня. Яркие цветные пятна, влекли меня, проносясь по дороге. Магазин был на моей стороне улицы, и лишь желание закурить удержало меня от попытки перейти дорогу. Правда, магазин был и на другой стороне, и на миг я подумала войти в эту живую цветную сказку. Наконец, если Бог со мной, я останусь жива. Но если вдруг Бог не со мной? Я молча обругала себя за попытку поиграть с Богом.

Я вошла в магазин, подошла к прилавку и спросила мои любимые сигареты. Продавец дал мне целую пачку, которую я сразу же раскрыла. Я попросила у него спички и зажгла сигарету. Я глубоко затянулась. Владелец магазина спросил меня о деньгах. Это была мелочь, о которой я совсем забыла. И разве это было важно в этот миг? Я ответила, что у меня нет с собой денег, но я обещаю возвратить их позднее. Продавец сказал, что вызовет полицию. Я согласилась и терпеливо ждала возле прилавка.

Наконец пришли полицейские. Владелец магазина, драматизируя события, взволнованно рассказывал, как я хотела его ограбить, как я зашла с ружьем в руках и угрожала его убить.

Лейтенант повернулся и спросил мое имя. Я уже собиралась ответить, но слова не пришли мне на ум, я все забыла. Я не знала своего имени! Я стояла неподвижно, истязая свой мозг, чтобы найти ответ. Я перебирала все знакомые мне имена сначала на букву А, потом Б, потом В, но ничего не помогало. Меня охватывала паника, руки и ноги задрожали.

Один из полицейских забрал у меня пачку сигарет и отдал оскорбленному собственнику. Продавец что-то быстро говорил, голос его был похож на электронный. Его бранные слова на задевали меня. Я предложила возвратить наполовину выкуренную сигарету, однако лейтенант сказал, что я могу оставить ее себе. Но я должна идти с ними. И продавец, и полицейские смотрели на мои ноги, мне было стыдно. Я поставила одну ногу на другую, стараясь хоть как-то прикрыть их.

Полицейские отвели меня к машине и приказали сесть на заднее сидение. Я благодарно подчинилась. Я была измождена, и снова сильной болью напомнила о себе рана на ноге. Мне ничего не оставалось, как смотреть на затылки моих спутников. Сзади они напоминали близнецов: их русые волосы был подстрижены на одинаковом уровне выше воротников. Замирая, я наблюдала, как две пары глаз пробиваются сквозь волосы на их затылках сразу под фуражками. Мне стало весело, я рассмеялась.