– Это план развалин, – сказал Келаванг, разглядывая мешанину нарисованных в воздухе синеватых линий. В их переплетении едва угадывались зубья построек и темные пятна сохранившихся подземных помещений.

– Ого, да здесь внизу целый город! – Зангон шагнул вперед, всматриваясь. – Но он совершенно пуст. Нет жизни, нет кристаллов. Вообще ничего полезного. Одни камни и песок.

Схема пылала только синим цветом. Ни зеленых точек, обозначавших живые существа, ни желтых сполохов полезных ископаемых видно не было. Даже черноты рукотворных механизмов дентайры не разглядели, хотя вглядывались очень долго.

– Пустота, – подвел итог Хецнаб. – Нет добычи. Драться не за что. – И убрал броню.

– А это что? – Басселард указал туда, где сеть линий была наиболее густой.

– Ничего, – пожал плечами Келаванг. – Видишь, здесь все такое же синее.

Басселард подошел ближе.

– Не совсем. Здесь цвет меняется. Незначительно, но все же заметно. Он плавно перетекает в фиолетовый.

– Фиолетового цвета на карте не может быть, – ответил Келаванг. – Он ничего не обозначает. Это закатный отсвет, не более. Протри глаза.

Воины засмеялись.

– Здесь больше нечего делать, господа дентайры, – провозгласил Зангон. – Я возвращаюсь. Не знаю, как вас, но меня ждут повседневные дела.

Он медленно стал отступать в темноту, держа руки перед собой, как того требовали правила Совета. На холме за его спиной проявился мутный силуэт убравшего невидимость корабля.

– Да, – присоединился Хецнаб. – Нам всем пора.

Вдали один за другим стали возникать корабли. Остроносый “Бегис” Лабриса, нелепый, размалеванный всеми цветами радуги “Глайд” Келаванга, огромная, изуродованная шрамами туша хецнабовского “Бесноватого”. В наступившей тишине было слышно, как завывает среди руин ветер.

Дентайры уходили, стараясь не глядеть друг на друга. Их корабли постепенно оживали, просыпаясь. Солнце окончательно скрылось, и теперь только бортовые огни освещали равнину. Потом исчезли и они.

У вымпела Совета осталось лишь двое.

– Я хочу проверить, – сказал Басселард. – Мои глаза меня никогда не обманывали.

Келаванг не ответил. Он проводил взглядом последний уходящий в небо звездолет и медленно пошел к своему “Глайду” вслед за вереницей сканов. У самого шлюза он остановился и крикнул:

– Как хочешь! Только помни – отсутствие хозяина развязывает руки соседям. Традиции, сам понимаешь.

– В бездну традиции, – прошептал Басселард. – Если законы мешают жить, их забывают.

Он дезактивировал вымпел, некоторое время разглядывая опадающие на песок оранжевые лепестки. Потом отвернулся и, не дожидаясь отлета “Глайда”, зашагал к ближайшим развалинам.

Схему развалин он успел записать, отложив ее в ближайший сегмент памяти, и вызывал каждый раз, когда оказывался на очередной развилке.

Сейчас он снова ходил вокруг нее, пытаясь понять, что делать дальше.

Вокруг была низкая пещера, образованная парой рухнувших друг на друга зданий. Остатки некогда роскошных барельефов смотрели на него со всех сторон. Лица полулюдей-полуживотных, их змеиные глаза и искривленные, словно в агонии, фигуры покрывали стены сплошным потоком, переплетались друг с другом. Басселард старался не смотреть на эти жуткие картины, чувствуя, что их вид вызывает в мыслях тоску и безысходность.

Странная это была цивилизация. Даже прошедшие тысячелетия не смогли стереть ее нечеловеческую сущность. Да, все это построили люди, в этом он не сомневался. Остатки монументов, дверные проемы и лестницы вполне дентайского вида и даже кое-где сохранившаяся высеченная из камня мебель – все это доказывало человеческое происхождение. Но эти барельефы… эти здания без окон, подвалы, откуда веяло тысячелетним ужасом… Басселард не мог представить, что здесь жили нормальные люди. Он даже пригасил освещаемое поле, чтобы видеть как можно меньше.

Басселард еще раз вгляделся в схему. Теперь он не сомневался. Здесь, где-то недалеко, она меняла цвет. Синие линии сплетались в клубок, постепенно становясь фиолетовыми. Он попытался вспомнить, что мог означать фиолетовый цвет. Синий – цвет камня, зеленый – цвет живых организмов, желтый – цвет полезных ископаемых, черный – цвет машин. Он помнил, что в давние времена был еще красный, цвет опасности Но его на картах уже давно не использовали. Ничто в этой вселенной не могло угрожать дентайрам. А фиолетовый…

Наконец он убрал схему и посмотрел на чернеющий впереди проем. Когда-то это была дверь высотой в три человеческих роста. Теперь от нее осталась лишь узкая дыра, наполовину засыпанная каменным крошевом. За ней угадывался низкий, будто сдавленный коридор.

Потом он долго шел по этому коридору, петлявшему, словно раненая змея. Время от времени гладкие плиты пола сменялись выщербленными ступенями, ведущими вниз. Потолок то нависал над головой, то взмывал на недосягаемую высоту. В одном месте, посмотрев случайно вверх, он увидел звезды.

Когда коридор внезапно превратился в широкий квадратный зал, Басселард остановился, оглядываясь.

Слава бездне, здесь не было барельефов. Гладкие шестиугольные плиты неопределяемого серо-желтого цвета покрывали и стены, и пол, и даже потолок. В зале ничего не было. Ни статуй, ни даже раскрошенных камней.

Басселард снова раскрыл схему. Зеленая точка, обозначающая его самого, стояла в центре пульсирующего фиолетовым цветом сектора.

Он медленно прошел вдоль стен, трогая плиты облицовки. Обыкновенные, холодные на ощупь камни с затхлым пыльным запахом.

Только обернувшись назад, он увидел, что камни изменяются. На их поверхности проступили неясные тени. Они медленно изгибались, становясь все отчетливее, превращаясь в узнаваемые образы. Изображения стен, зданий, высоких стрельчатых арок, широких площадей, залитых ярким солнечным светом.

Басселард отошел в центр зала, чтобы лучше видеть.

Наверное, это была запись последних дней планеты. Стандартная ситуация. Гибнущие культуры почему-то очень любили оставлять после себя подобные послания, вместо того чтобы уйти в небытие по-мужски, не прощаясь.

Да, это была странная цивилизация, подумал он, разглядывая существ в черных одеяниях, что стояли на ступенях некоего давно разрушенного дворца. Плотные капюшоны полностью скрывали их лица. Может, они и не были людьми. Кто знает, что пряталось за этими капюшонами. Наличие двух рук и двух ног еще никого не делало человеком. Какой-то древней жутью несло от этих фигур, неподвижно стоящих посреди огромного города. Потом одна из них стала изменяться. Басселард даже отпрянул в сторону, когда существо в черном вдруг содрогнулось и упало на ступени. Казалось, его корежит изнутри. Оно билось в судорогах, царапая камни вполне человеческими руками. Потом руки перестали быть человеческими. Они вытянулись, усыхая и чернея прямо на глазах. Одежда треснула сразу в нескольких местах, выбрасывая на камни сгустки слизи. Наружу рванулось еще несколько пар таких же мелко дрожащих конечностей. А затем с головы слетел разорванный в мелкие клочья капюшон. Басселард ошалело смотрел на плоскую голову с шевелящимися жвалами и длинным рядом глазных ячеек.

– Теперь понятно, почему они рвались именно на эту планету, – донеслось сзади.

Басселард резко обернулся. Келаванг стоял у входа в зал, постукивая пальцами по стволу разрядника.

– Это их родина. Здесь они стали исоптерами. Здесь решили перестать быть людьми.

– Что ты здесь делаешь?

– То же, что и ты. – Келаванг прошел вперед, не забывая о дозволенной дистанции. – Решил проверить качество работы своих сканов. Не отвлекайся, смотри, что там происходит.

На плитах была та же картина, но с одним изменением. Существа, стоявшие рядом с новорожденным термисом, тоже отбросили капюшоны.

Да, они были людьми. Может, с чересчур жесткими, словно вырубленными из камня, лицами и слишком узкими змеиными глазами. Но это были люди. Один из них поднял руку, не спуская глаз с исоптеры. Насекомое притихло, сжалось, словно пытаясь втиснуться в камни лестницы.