Зэди Смит
Побег из Нью-Йорка
Уже давным-давно не бывало такого, чтобы он отвечал за кого-нибудь, кроме себя. Он никогда не занимался организацией поездок, своих или чужих. Но вся их троица оказалась в Нью-Йорке из-за него, так что и расхлебывать полагалось ему. В этом было даже что-то захватывающее — первый раз в жизни почувствовать, что ты не беспомощен, что твой отец ошибался и ты все-таки кое на что способен. Сначала он позвонил Элизабет.
— Я в полном ужасе, — сказала Элизабет.
— Погоди, — сказал Майкл, услышав коротенький гудок. — Сейчас подключу Марлона.
— Мир сошел с ума! — воскликнула Элизабет. — Я глазам своим не верю!
— Привет, Марлон, — сказал Майкл.
— Ну? — спросил Марлон. — Какие планы?
— Какие планы? — закричала Элизабет. — Я в полном ужасе, а он спрашивает, какие планы!
— Да с нами-то все в порядке, — проворчал Марлон. Его голос звучал словно очень издалека. — Разберемся как-нибудь.
Майкл слышал, что у Марлона работает телевизор. Был включен тот же канал, который смотрел Майкл, однако у него изображение на экране дублировалось еще и за окном. От этого возникало странное ощущение раздвоенности, как когда ты стоишь на сцене и одновременно видишь себя на гигантском экране. Элизабет с Марлоном находились в Аптауне. Обычно там останавливался и Майкл — если не считать последних пяти дней, его нога почти никогда не ступала на землю Манхэттена южнее Сорок второй улицы. Все вокруг — его братья и сестры, все его друзья с Западного побережья — предупреждали Майкла, чтобы он держался подальше от Даунтауна. В Даунтауне опасно, всегда так было, не лезь туда, где ничего не знаешь, сиди в своем «Карлайле»[1]. Но поскольку вертолетная площадка рядом с Мэдисон-сквер-гарден почему-то не функционировала, было решено, что он поживет в Даунтауне: и до сцены близко, и по запруженным улицам ездить не надо. Теперь Майкл глядел на юг и видел небо, темное от пепла. Это пепельное облако будто надвигалось на него. Да уж, в Лос-Анджелесе никто и представить себе не мог, какое жуткое место этот Даунтаун!
— Есть вещи, с которыми ты не можешь справиться, — сказала Элизабет. — Я в полном ужасе!
— Все полеты запрещены, — сказал Майкл, стараясь чувствовать себя спокойным и уверенным. Он должен был объяснить им ситуацию. — Никаких чартеров. Даже для самых важных персон.
— Чушь! — откликнулся Марлон. — По-твоему, Вайнштейн сейчас не в самолете? Айснер, по-твоему, не в самолете?
— На случай, если ты забыл, Марлон, — вмешалась Элизабет. — Я тоже иудейка. И что, я в самолете? По-твоему, я в самолете, да?
Марлон застонал.
— Ну хватит, хватит! Я не это имел в виду!
— А что ты тогда имел в виду, черт побери?
Майкл прикусил губу. Так уж сложилось, что оба его близких друга не очень-то дружили между собой и при совместном общении часто возникали неловкие моменты, когда ему приходилось напоминать им о тех узах любви, которые связывали вместе всех троих и были, на его взгляд, совершенно очевидны. Это были узы, свитые из общих страданий — страданий особого рода, которые мало кому на земле доводилось или еще доведется вынести, но которые каждому из них — и Майклу, и Лиз, и Марлону — оказались отмерены максимально возможной мерой. Как говаривал Марлон, «кроме нас это испробовал на своей шкуре только один парень — тот самый, кого приколотили гвоздями к паре досок!» И, если рядом не было Элизабет, добавлял: «Евреи», но Майкл старался не заостряться на этих чертах Марлона, предпочитая думать об узах любви, — ведь все остальное в конечном счете неважно.
— Я знаю, что Марлон имел в виду… — начал было Майкл, но Марлон оборвал его:
— Думай о деле! Надо сосредоточиться!
— Улететь мы не можем, — спокойно сказал Майкл. — Если честно, не знаю почему. Просто так говорят.
— Я собираю вещи, — сказала Элизабет, и в трубке послышался звон: что-то драгоценное упало на пол и разбилось. — Не знаю, что именно я собираю, но собираю.
— Давайте рассуждать здраво, — сказал Марлон. — Можно арендовать автомобиль. Таких компаний сколько угодно. Не помню, как они называются… по телевизору все время показывают. Не «Херц» ли? Это одна. Но есть и другие.
— Я в полном и абсолютном ужасе, — сказала Элизабет.
— Ты это уже говорила! — закричал Марлон. — Возьми себя в руки!
— Я попробую позвонить насчет аренды, — сказал Майкл. — Здесь телефоны все время чудят. — Он нацарапал в блокноте: «Нихерцле».
— Только самое нужное, — сказал Марлон, возвращаясь к сборам Элизабет. — Это тебе не трансатлантический вояж, ясно? Это тебе не светский прием в Санкт-Морице под ручку со стариной Диком[2]. Только то, без чего нельзя обойтись!
— Машину возьму побольше, — пробормотал Майкл. Он ненавидел споры.
— Да уж придется, — сказала Элизабет, и Майкл понял, что она саркастически намекает на вес Марлона. Марлон тоже это понял. В трубке наступила тишина. Майкл снова прикусил губу. Он видел в ручном зеркальце, что губа у него ярко — красная, но потом вспомнил, что все время татуировал ее этим цветом.
— Послушай меня, Элизабет, — сказал Марлон своим сердитым, но сдержанным говорком, и у Майкла невольно пробежали по спине мурашки восхищения — некстати, конечно, но это был такой классический Марлон! — Цепляй на мизинчик своего чертова Круппа[3], и сматываемся отсюда на хер!
Он дал отбой.
Элизабет заплакала. В трубке раздался новый короткий гудок.
— Я, наверно, отвечу, — сказал Майкл.
В полдень Майкл замаскировался как обычно и взял машину в подземном гараже на Геральд-сквер. В 12:27 он подкатил ко входу в «Карлайл».
— Ничего себе скорость, — сказал Марлон. Он сидел на тротуаре, на хлипком складном стульчике — такие иногда приносят с собой поклонники, готовые провести перед твоим отелем всю ночь в надежде, что ты выйдешь на балкон и помашешь им. На нем были эластичные тренировочные штаны и гигантская гавайка, а на голове — забавная панама вроде рыбачьей.
— Я ехал вдоль реки по скоростной дороге! — сказал Майкл. Он не хотел хвастаться — сейчас это было бы неуместно, — однако в его голос все же прокралась нотка гордости.
Марлон открыл картонную коробку у себя на коленях и достал из нее чизбургер. Затем покосился на автомобиль.
— Я слышал, ты гоняешь как полоумный.
— Да, я езжу быстро, но головы не теряю. Можешь не волноваться, Марлон. Даю слово, что вызволю нас отсюда.
Майклу было очень грустно видеть Марлона таким — на тротуаре, с чизбургером в руке. В последнее время он невероятно растолстел, и стульчик едва его выдерживал. Вся картина была крайне тревожная. К тому же в этот момент Майкл заметил, что на его друге нет никакой обуви.
— А Лиз ты не видел? — спросил Майкл.
— Что это за телега? — ответил вопросом Марлон.
Майкл успел забыть марку автомобиля. Он вынул из бардачка описание.
— «Тойота камри». Больше у них ничего не было. — Он чуть не добавил «с просторным задним сиденьем», но вовремя осекся.
— Японцы — умные ребята, — заметил Марлон. Двери «Карлайла» за его спиной распахнулись, и в них показался коридорный. Он пятился, таща за собой тележку с огромным штабелем чемоданов Louis Vuitton, а рядом с ним шла Элизабет. На ней была целая россыпь бриллиантов: несколько ожерелий, на руках браслеты, а на норковой горжетке столько брошек, что она смахивала на подушечку для булавок.
— Она что, издевается? — спросил Марлон.
Трезвомыслящий? Рассудительный? Прежде у Майкла было не слишком много поводов применять к себе такие характеристики. Но теперь, выехав на дорогу, ведущую в Вифлеем, он позволил себе подумать, что люди всегда недооценивали и переосуждали его и что в конечном счете, возможно, человека и нельзя узнать по-настоящему, пока он не пройдет испытание каким-нибудь важным событием, например апокалипсисом. Конечно, все уже забыли, что его воспитывали свидетелем Иеговы. Так или иначе, он ждал этого дня, ждал с давних пор. И все же, если бы двадцать четыре часа тому назад кто-нибудь сказал ему, что он сумеет убедить Элизабет — это ее-то, которая однажды купила в самолете место для платья, чтобы оно встретило ее в Стамбуле, — вместе с ним бежать из Нью-Йорка в старом японском драндулете, бросив в атакованном городе пять своих шикарных вюиттоновских чемоданов… Ну нет, в это он ни за что бы не поверил. Откуда в нем такая сила убеждения? Раньше ему никогда не приходилось переубеждать кого бы то ни было в чем бы то ни было, в особенности своего собственного гения, то бишь странный, доставшийся ему в детстве дар, о котором он не просил и который оказалось невозможно вернуть назад. Пожалуй, еще сложнее оказалось уговорить Марлона не останавливаться на перекус до самой Пенсильвании. Он подался вперед — взглянуть, нет ли в небе новых вражеских самолетов. Их не было. Так значит ему с друзьями и вправду удалось спастись! Он взял на себя руководство и принял за всех правильное решение! Майкл покосился на сидящую рядом Лиз — она наконец успокоилась, хотя подводка продолжала потихоньку стекать по ее прекрасному лицу. Многовато подводки! Всему, что Майкл знал о подводке для глаз, его научила Элизабет, но теперь он вдруг смекнул, что и сам мог бы кое-чему ее научить: подведи глаза раз и навсегда. Сделай татуировки вокруг слезных протоков. Тогда краска никогда не потечет.
