– Что так?

Я попытался быть искренним.

– Со мной что-то случилось. Как с пациентом у глазника, который показывает буквы, а тот молчит. Что такое? «Буквы вижу, но забыл, как они называются».

– Свой человек! – вскричал ведущий. – Мы тоже пялим глаза, ничего не понимая. А зачем понимать, разве что изменится?

В зале хохотнули от наивной бесхитростности гостя.

– Ну, хоть что-нибудь. Какие инструкции давала разведка?

Я обозлился.

– Инструкции были такие: не поддаваться провокации.

Зал одобрительно зашевелился. Ведущий ощутил, что из такого поворота ничего острого больше не выдавит.

– Ну, тогда что скажешь о нашем мире? Первые впечатления. Смелее, все как на духу!

Наверно, он привык находиться в агрессивной стойке, готовый к отпору в мгновенно вспыхивающей убежденности, – или от безнаказанности, или от презирающего взгляда сверху.

Я попытался собрать разрозненные мысли.

– Вы меня приняли, спасибо. Но здесь что-то застилает глаза. Горизонт того, что есть, понижен, как будто намеренно

– Ну, ну, – поощрял ведущий. – Вжарь, чтобы нас расшевелить.

Я не понимал странного оживления в студии. Как будто я сказал что-то, о чем они не знали.

– Что ты имеешь в виду? – радостно искривился ведущий, предчувствуя оглушительный катарсис.

– Ваш мир мне показался стоячим, как болото, – лез я в петлю.

Молодые интеллектуалы в заднем ряду, в коротких модных фуфайках и мятых штанах, стали аплодировать.

– Вы сталкиваетесь друг с другом, как слепые. Как будто сидите в пещере, не догадываясь, что можно выйти на волю.

– Как пауки в бане! – торжественно провозгласил ведущий.

– Это мысль Платона, а не Достоевского.

Мое предложение вслушаться в гул земного шара и шорох космоса вызвало у них непонятный шум.

Искомый катарсис наступил. В рядах было радостное веселье.

– Так мы только это и делаем! – от смеха выдавил ведущий. – Слушаем гул океана.

Присутствующие облегченно отвалились от меня, не увидев во мне ничего нового и опасного.

Из студии я вышел в недоумении – что это было? Что за насмешки?

Ко мне подошла группа молодых интеллектуалов.

– Мы неоградные (по-нашему «Не ограда»), – решительно представился один, остроносый, от этого как бы устремленный вперед. – Меня зовут Тео. Охранители устоев называют нас подзаборными. Не обращай на них внимания. Ты нам понравился – повеяло чем-то совершенно другим.

Наверно, они увидели во мне иной чудесный мир, который, оказывается, реален.

– И я здесь увидел другое, – растерянно сказал я.

– Смотри, как бы оно не засосало, – засмеялся парень в очках, с длинными шелковистыми волосами до плеч, в обернутом через шею белом шарфе. Его называли Эдеконом.

Они повели меня на тусовку, как они выразились, «Общества не оград».

Я все время ощущал затылком, что кто-то следит сзади, упорно идет за нами.

Мы внезапно свернули в калитку за высокий зеленый забор, внутри было неприметное здание. Там, в большой комнате со старыми стульями у сдвоенных столов собрались разные люди, в основном молодые.

Меня встретили аплодисментами.

Наверно, я возбудил ненужные мечтания, они считали, что я – из неоткрытой, более высокой цивилизации. Их великий мореплаватель проплыл дальше всех, но ничего, кроме воды, не нашел. Их само-летающие машины покрывали несколько тысяч верст, но возвращались обратно, потеряв время.

Обсуждали, что делать, чтобы исчезла однообразная тягота существования. Как мне показалось, вечный неразрешимый вопрос для тех, кто не догадывается сначала ответить на вопросы: кто мы? кто – здесь? Хотя и эти вопросы неразрешимы. Но здесь я чувствовал себя в безопасности.

Большинство было за то, чтобы завертеть какую-нибудь бучу, может быть, захватить власть, через внедрение в структуры власти «вои» из своих сторонников в регионах.

Судя по всему, они не были связаны узкими партийными обязательствами, у них не было одной идеологии. Но было одно желание – освободиться от тяготящего нищего однообразия, как им казалось, сдерживающего энергию жизни. Так бывает, когда засиживаешься на одном месте, пока вдруг, в путешествии, не откроется мир.

Я не мог понять их настроение, ведь, есть пространство океана и неба, и за окном зеленая дымка леса вдали, и пути в небывалые страны по океану, о которых они догадываются, а я не могу вспомнить.

– Здесь есть то, что вы ищете. Первобытный райский уголок, правда, подпорченный присутствием человека. Зеленые сады, океан. Что мешает счастью?

Представитель революционных смыслов по имени Тео, тот самый с острым носом, как бы устремленным вперед, удивился.

– Ты разве не знаешь о системах подавления человеческой личности?

– Да, не знаю. У нас об этом не думают, на свете так много удивительного, стоит только подняться над планетой и открыть бесконечность мира.

Длинноволосый Эдекон, или Эдик, в обернутом через шею белом шарфе, кося глазами и стесняясь, сказал:

– Мы тоже этого хотим. Но так устроен мир, что у нас это невозможно. Кругом вода, а в середине беда.

Это загадка. Зачем человеку видеть только беду, вовлекаться в общественную тусовку вечного дележа благ и полномочий, кучковаться в бессмысленной борьбе за власть, которая и при победе одних над другими ничего не изменит?

– Разве вы не можете жить в стороне от «забороносцев», как вы говорите, свободной жизнью?

Тео нетерпеливо прервал:

– А кто ж нам даст жить в стороне? Ты что?

– Дышать ворованным воздухом? А как же нищий народ?

Сказавшая это девушка с тонким золотым обручем на волосах выше лба, в длинном балахоне-платье, перевязанном пояском на тонкой талии, как бы отстранилась в независимой позе.

Она была совершенной красавицей, с необыкновенно изящной фигурой и чистым лицом, как из куртуазной картинки. Но смешные конопушки на носу делали ее домашней.

Ее звали Ильдика.

От «неоградных» пахнуло чем-то знакомым, естественной средой, как в саду, где не надо напрягаться и мысли текут свободно, не ограничиваемые заботами о выживании.

Когда я пришел в мое убежище, старик посмеивался.

– Е, как? Интересно, как встретили девственный ум?

– Я говорил то, что думал. Но почему-то все ржали, как лошади. Только Общество не оград, кажется, понимает меня.

Старец засмеялся.

– Ильдика? Будь внимательным, к ней чувствует симпатию сам шаньюй.

Я покраснел.

– Ну, и что?

– С виду ти, момче, наивный. Но нещо в тебе есть.

– Что?

Если бы я мог вспомнить, что. Но чувствовал расположение снисходительного старца.

Особенно интересовался мной коротконогий «свободный художник», делающий «жареные» видеопередачи, со зверской решительностью на лице, которого называли Савел (кратко от «Савелий»). Он умел мгновенно превратиться во внимательного собеседника, и тогда исчезала его показная наглость, хотя его неискреннее лицо настораживало. Чем я его привлек, не знаю.

– Ты у кого остановился? – спросил он, как будто собирался помочь.

– У старого Прокла.

– А… У нашего святого. Пророка и совести нации.

– Разве? – удивился я. – Не знал.

Я хотел понять, что это за страна, и расспрашивал Савела.

Как он успел рассказать, эта страна происходила из древних народов исчезнувшего государства, которых объединяли гунны. В их состав входили многие восточно-сибирские, тюркоязычные и монголоидные племена, угры, сарматы, и народы Ближней Европы: булгары, остготы и даже славяне анчийцы (нынешние украинцы). Гунны кочевали по землям и не имели своего места. Работать на земле они исторически еще не умели (или не желали) и, чтобы выжить – что делали? угадал! – видели своей благородной задачей освободительную борьбу от пищи и одежды встреченных на пути племен. Отчего государство развалилось, и наиболее непримиримые вынырнули на этой земле и возродили государство гуннов. Это была славянская ветвь.