Писчик захныкал, вращая буркалами сильнее.

– А что я могу сделать? Всех героев уже описали, все их подвиги использовали! Всех богов по местам рассадили! Никого не осталось! Всех по полисам растащили, Микенам ничего не оставили! Сизиф – в Коринфе, Аргос на Персея руку наложил, фессалийцы про своего Ясона целый эпос накатали, про Тесея и то лишь афиняне могут писать! А у нас только колченогий Хирон, да и тот уже пять лет без дела сидит. Нет у нас героев, нет!

Геракл разжал лапу, уронив несчастного на дворовые камни.

– А главное – никто и не хочет героем быть, – продолжал тот. – Они ж все кончают плохо. Что вы хотите от бедного писчика?

Геракл задумчиво почесал голову.

– Глаза выколю, – напомнил он.

Хныканье усилилось.

– И вообще, – добавил пастух, – я бы вот с удовольствием героем стал.

Писчик встрепенулся.

– Да? – глянул недоверчиво. – И что, так вот и можешь объявить себя героем?

– Ну…

– Выйти на площадь, крикнуть «я – герой!»?

– А что?

– Так герой должен быть один!

– В смысле? – не понял Геракл. – Это типа, всех убью – один останусь?

– Да нет, – писчик махнул ручонкой на непонятливого обалдуя. – Он должен быть один, совсем один, ни семьи, ни детей, друзей должен навечно успокоить, баб отлюбить и сразу забыть. Несчастные вобщем люди.

– Ха! Для меня это совсем не проблема. Особенно про отлюбить и забыть.

Писчик вскочил на ноги.

– Да? Здорово! Тогда давай. Сейчас выходишь на площадь, объявляешь себя героем, за ночь совершаешь парочку подвигов, к утру я их описываю!

Геракл потупился.

– Ну… Объявить-то я объявлю. А вот подвиги…

– А что – подвиги? Вот, говорят, в горах лев завелся. Иногородние герои уже всех перебили, а этот где-то прячется.

– Да нет, – смутился пастух. – Я его уже нашел…

– И?..

Геракл машинально оправил облезлую рыжую шкуру.

– Ослом оказался.

Писчик сел обратно на камни.

– Да-а… А змеи? У побережья, рассказывали, целый выводок гадюк обнаружили.

– Да какие они гадюки? Так, ужики.

– Проблема…

Он снова вскочил и начал ходить вокруг колодца, помахивая сухими ручками. Потом глянул на Геракла, словно только что заметил.

– Слушай, а ты не тот ли… пастух, что на прошлой неделе святилище Геры разрушил?

– Я, – сконфуженно признался Геракл. – Только не разрушил, а лишь попортил.

– Зачем?

Геракл задумался, не зная что ответить.

– Не люблю Геру. Афродиту люблю. Это моя самая любимая богиня.

– А! То есть это был осознанный акт богоборчества!

– Ну… В какой-то мере.

Писчик подскочил ближе.

– Идея! Опишем, как ты его разрушал. Только акценты поменяем… добавим кое-что.

Геракл хмыкнул.

– Так, может, просто все выдумаем? Я вот еще конюшни месяц назад затопил, хозяин попросил их очистить, а я их затопил, попутно развалив плотину…

Писчик не слушал, нарезая круги вокруг колодца.

– Добавим… добавим… выдумаем… – Остановился. – Слушай, пастух, а ты гений! Выдумаем! Такого еще не было! Все полисы от зависти передохнут! – Он взобрался на возвышение у выгребной ямы. – В общем так. Я буду сочинять о тебе сказание, а ты слушай и поправляй, если что не понравится. – И писчик начал низким басом, развернув тощие плечи и простирая в сторону руку: – Гнев, о богиня, воспой…

Геракл помотал головой.

– Не, слишком напыщенно. Давай попроще, а это начало оставь, потом используешь.

Писчик откашлялся.

– Ну ладно. Тогда так. Правил в Микенах царь Электрион…

– Уже лучше.

Геракл уселся поудобнее на ложе. Писчик продолжал стоять и декламировать.

К утру сказание было придумано и занесено черной краской на длинные куски выделанной овечьей кожи. Куски были свернуты, запечатаны и отнесены во дворец.

К полудню Геракл стоял на выщербленных ступенях царской лестницы, звеня завернутыми в тряпку монетами и ощущая себя настоящим героем. Ярко светило пелопоннесское солнце. В пыли копошились детишки. С базара доносились зазывные крики купцов. Внизу на гладких водах залива чернела парочка длинных кораблей со спущенными парусами. Геракл, поглощенный счастливыми мыслями, не сразу заметил, как на город опустилась тяжелая тишина. Солнечный свет полыхнул по глазам, воздух зарябил, словно пастух оказался в центре бесцветного пламени.

– Приветствую настоящего героя, – насмешливо сказал кто-то.

Геракл изумленно уставился на темную фигуру, внезапно оказавшуюся рядом с ним. Бесформенное тело, завернутое в рваные тряпки, уродливая голова с редкими волосенками, десяток глаз, раскиданных в беспорядке по рыхлой физиономии.

– Ты кто?! – в ужасе вопросил Геракл, отшатнувшись.

Чудище захохотало, разинув пасть с мелкими гнилыми зубками.

– Как? Ты меня не узнал, герой? Я Афродита, твоя любимая богиня, сам мне вчера вечером в любви признавался.

– Не может быть!

– Может, зайчонок, все может. Ну что? Идем?

– Куда?

– На Олимп, разумеется. Сегодня утром мы все собрались и решили, что ты достоин присоединиться к нашему сонму.

– К чему?

– Ну, к ватаге, банде, бригаде, как это по-человечьи будет? Раз уж дошел своим мелким умом до истинной природы богов и настоящих героев – значит, достоин.

– Вы что там, все такие? – с опаской спросил Геракл. – Никогда бы не подумал.

– Мы все разные, котик. Общее одно – о всех нас рассказывают только то, чего нет на самом деле. Зевса вон люди считают сексуальным террористом, а он уже тысячу лет как полный импотент. Посейдон плавать не умеет. Арес драк боится. Ну, меня сам видишь. Что встал? Идем!

От солнца протянулась сверкающая дорожка. Чудище подало Гераклу бородавчатую лапу.

Бывший пастух в последний раз оглянулся на лежащие внизу древние Микены, на застывшие фигуры жителей, которые казались сверху мелкими и никчемными, и, зажмурившись, ухватился за толстенный палец своей любимой богини.

Так и получилось, что Геракл, единственный из смертных, был взят богами на постоянное местожительство в их сверкающий дом на Высоком Олимпе.

А глаза писчику Геракл все-таки позднее выколол. Зачем? Так, на всякий случай. Говорят, писчику это пошло только на пользу.