Из телецентра вышла съемочная группа. И рысью побежала к служебному «Москвичу». Видимо, что-то где-то только что взорвалось. Или кого-то замочили. И надо было успеть, пока труп был еще тепленьким. Такая работа.

Однако добежать не успели. Путь преградил Танцор с автоматом.

– Так, на хрен! Камеру сюда, суки! Камеру! А то всех на хрен! И микрофон! Живо! И двадцать минут сидеть в машине! Двадцать! Всех, на хрен, замочу!

Бригада с готовностью отдала и камеру, и микрофон. Стрелка сдернула у двоих с груди бэджи и прицепила себе и Танцору. Собрала мобильники и кинула в «Жигули».

Потом Танцор загнал всех в раздолбанный «Москвич». И сказал, что при включении зажигания или при попытке открыть дверь машина взлетит на воздух. «Через двадцать минут вернусь, разминирую!» – крикнул напоследок.

Пока Танцор несся к башне, Дед давал Стрелке последние наставления:

– Главное, как только RUNoм ее, голубушку, запустишь, то сразу же с Танцором бегите подальше. Потому что эту хреновину быстро развалит. Слишком уж неустойчивая.

Мент у входа оказался чересчур доверчивым. Не пришлось даже автомат доставать. Стрелка поводила во все стороны камерой. Танцор начал нести в микрофон, который оказался с ОРТ, дикую ахинею про то, что «теперь, товарищи телезрители, мы входим в святая святых российского телевидения, в самую высокую в мире телевизионную башню, спроектированную самородком Кулибиным и инженером Поповым и воплощенную в стекле и бетоне их не менее талантливыми потомками».

Лифт стремительно вознес террористов на технический этаж. Паренек в синем комбинезоне показал, где машинный зал. Танцор с автоматом в правой руке и гранатометом в левой быстренько уложил всех на пол, с ладонями, сцепленными на затылке.

Стрелка села за пульт огромного компьютера, который натужно выл, словно Ил-86, пересекающий Атлантический океан. Сунула в окошко дискету. Скинула экзешный файл PV в память компьютера. И запустила программу.

Танцору, который беспрерывно и настолько злобно матерился, что даже у Стрелки уши начали скручиваться в две красненькие трубочки, тем временем дали ключи от зала. Дали с готовностью, по первому же требованию. И он уже гнал всех вниз, к выходу.

Стрелка, убедившись, что программа работает, заперла дверь и поспешила за Танцором.

Мент у входа так ничего и не понял. Почему перевозбужденная толпа вывалила из башни, хоть до обеда было еще больше часа? Почему начали мерцать осветительные лампы? Почему начал вибрировать пол? Почему парень с ОРТ крикнул ему: «Все, служивый, вали отсюда»?

Однако на всякий случай свалил.

Танцор уже успел отъехать от башни метров на семьсот. И теперь стоял рядом с машиной, напряженно всматриваясь, – происходит что-нибудь с ней или нет? Рядом молча стояла Стрелка. Дед, поднимая и резко бросая вниз правый кулак, словно пытался помочь резонансу, надсадно выдавливал из гортани: «Ну, давай!.. Ну, давай!.. Ну, давай!.. Ну, давай!.. Ну, давай!..»

Ничего не происходило…

Танцор посмотрел на часы: прошло пять минут. Уже пять минут…

И вдруг самая макушка, шпиль, слегка качнулась влево. Вернулась. И ушла на столько же вправо. Потом еще раз, с уже большей амплитудой.

– Ну, японский городовой, пошла! – облегченно вздохнул Дед. И тут же начал с еще большей энергией махать кулаком, синхронно с колебаниями.

А башня уже раскачивалась и скрипела, словно одинокая корабельная сосна под натиском бури. Со шпиля сыпались вниз гроздья сверкающих, шипящих и лопающихся, как веселый фейерверк, искр. Сверкнула молния. Потом вторая…

– Ну, теперь мобильникам хана, – тихо сказала Стрелка, не отрывая взгляда от гигантского шоу, которое придумал Дед.

– Хрен с ними, Стрелка! – весело крикнул Танцор. – Раз пошла такая пьянка!..

Потом еще раз посмотрел на часы:

– Ну, думаю, все оттуда уже свалили. Хоть все они и анимация, но так как-то спокойней.

Было ясно, что башня доживает уже последние секунды. Внутри уже бушевал пожар. Из окон вовсю валили клубы разноцветного дыма. Амплитуда колебаний уже превзошла запас устойчивости, заложенный в строительном проекте…

И вдруг остановилась, вертикально, словно ничего и не было. Все тело башни сотрясла чудовищная судорога, отчего прогремел оглушительный раскат грома. И треснула, разломилась в трех местах – у основания, там, где наростом сидел ресторан «Седьмое небо», и в самом верху, где начинался трехсотметровый шпиль. И все эти сотни тонн плавно полетели вниз.

– Рот, рот открыть! – заорал хитромудрый Дед.

И это было правильно, потому что через пять секунд земля содрогнулась от страшного удара, а грохот был такой, что вполне могли лопнуть барабанные перепонки.

Закурили. Постепенно пришли в себя.

– Ну вот, – изрек Танцор, глядя на поверженное восьмое чудо света, построенное в годы социализма. – Теперь, когда не стало этой иглы, этого шприца с грязной мулькой, может, начнут книжки читать.

– Во-во, – подхватил Дед, – не какого-нибудь милорда глупого, а Керуака, Гинзберга, Фарленгетти, Берроуза…

– Может, Дед, и про нас какой-нибудь правильный чувак напишет.

– Конечно, ексель-моксель, это было бы клево.

– Да, – сказал Танцор, в третий раз посмотрев на часы, – что-то Следопыта не видать. Пора бы уж.

И тут в люке канализационного колодца, рядом с которым они стояли, послышался какой-то шум. И кто-то начал стучать изнутри по чугунной крышке. Кирпичом, но скорее всего железкой.

Танцор наклонился и откинул крышку.

В воздухе разлилось серное зловоние.

И тут же, испуганно озираясь, показалась голова Ханурика. Он выскочил и, петляя, побежал к останкинскому пруду, где, шипя, остывали обломки «Седьмого неба».

Затем из колодца вылезли живые и невредимые:

– Кривой Чип;

– три таганских быка;

– двадцать пять челябинских краповых беретов;

– семьдесят трейдовских боевиков;

– Чика с телохранителем;

– Председатель с водителем и двумя телохранителями;

– Весельчак с Ниной;

– Следопыт в обнимку с Илоной, которые с нежностью смотрели друг на друга;

– Люся, которая, не будучи дурой, в камере перерезала себе вены.

А когда полезли триста сотрудников Петролеум-банка и двести – Трейд-банка, то Председателя, как самого богатого, послали за пивом с лангустами. Дед заказал виски. А Чика начал что-то гундосить про героин, за что его чуть не кинули обратно в колодец.

Затем из московских коммуникационных недр раздались какие-то странные механические звуки, и появился отец кибернетики Норберт Винер. Но не канонический старец, способный внушать окружающим лишь стерильное почтение, а изрядно пьяный и чрезвычайно довольный собой молодой человек, почти студент. На груди у Винера на кожаном ремне висела обшарпанная шарманка, он весело крутил ручку и на мотив «Амурских волн» орал на чистейшем русском языке всего лишь два слова. И эти слова были: «ПОЛНЫЙ АБЗАЦ!»

;)