— Где Камень?

— Что, простите?

— Ты че, глухой? Где Камень, сука?!

— Я не знаю ничего ни про какой камень. Про атомную бомбу могу рассказать, про работу Ми-6, про биллиардные Москвы. Про камень ничего не знаю.

— Люська, — позвал Евтеха, — слово на е с приставкой: вы — его.

Всякий, кого она — слово на е с приставкой: вы — продолжал Евтеха, — будет отправлен на Землю.

— Не надо. Я все скажу. Камня у меня нет.

— И это все?

— Я не знаю, у кого сейчас Этот Камень.

— Не знаешь узе, — медленно проговорил товарищ Эс. — Ты не Фишер-Абель. — Бросьте в трюм пока.

— Нет, нет! — закричал Вова. — Подождите.

Товарищ С махнул рукой, и Люська отпустила локоть Дубровского.

— Так больно, — поморщился Вова и потер локоть. — У вас железная хватка, леди, — он покосился на Люську.

— Ну что еще ты можешь предложить? — спросил тов. С.

— Леннан, а давай посоревнуемся, кто больше пива выпьет с креветками.

— Ты конечно. — И он опять махнул рукой. Вована повели в трюм. — И да! — крикнул ему вслед товарищ Леннан, — хватит придуриваться. Не надо.

Я вот единственное, чего не могу понять:

— Неужели и товарищ Эс отправляется на Новую Землю? Зачем?!

А Василий Мелехов теперь понял, что ему некуда больше спешить. Ведь он думал, что опоздал с этой поездкой на Мерседесе, опоздал к переправе на Новую Землю. Нет, это и идет Переправа. Они на границе. Или… или все-таки они уже на той стороне. И бой у Переправы — это только иллюзия. А точнее, не иллюзия, а именно такова реальность Новой Земли. Конечно, удивительно. Хотя очень понятно. Вот только, где сейчас Надя? Почему ее нет рядом?

И все-таки: почему вся скотобаза оказалась на Новой Земле? Если это действительно она. Но, думаю, не вся. Еще слышались пулеметные очереди, означавшие, что еще одна атака Аненербе захлебнулась. Только бы они не прошли. Хотя с другой стороны и те не лучше. Вот гуси собрались у Переправы. Всем хочется на Новую Землю. Но что же это будет за Новая Земля тогда? Я не знаю. Неужели Петр и Павел их всех пропустят?

— Она умерла, — сказал академик.

— Очень печально, но это так, — ответил доктор. Эту болезнь нельзя вылечить.

— Говорят, Тот мог бы это сделать? — спросил академик.

— Вы ученый, как вы можете верить во всю эту мистику? Впрочем, я тоже верил, — сказал доктор.

— Что это значит?

— Это значит… это значит, что Мелехов провел свою операцию.

— Как ты мог позволить ему это?!

— Она бы все равно умерла. Не было никакого средства.

В юности академик, отец Нади занимался самбо. Он взял доктора за отвороты белого халата и бросил через спину. Доктор собрал две кровати, на которых уже не было больных. Умерли. Это и сказал ему академик:

— У тебя все умирают. На этих пустых кроватях еще вчера лежали люди. Где они тетерь? В Аиде?

Доктор в юности занимался дзюдо. Он поднялся и бросил академика, проведя подхват изнутри. Отец Нади сломал процедурный столик. Они провели друг другу еще по паре бросков. Потом сели прямо на полу и напились неразбавленного спирту. Практически без закуски. Было всего одно яблоко на двоих.

— Сходим на ее могилу, — сказал плачущий академик.

— Пойдем.

Они набрали закуски в новом универсаме и двинулись к кладбищу. Коньяк они брать не стали. Доктор сказал:

— Не будем мешать. — И они пили только спирт. Правда, теперь они его разбавляли. Ну, надо было как-то растянуть удовольствие. Надо было продлить печаль.

— Этот псевдоученый Мелехов хотел жениться на моей Наде.

— Да, конечно, — сказал доктор и налил еще по одной, — я бы сам на ней женился. Хорошая была телка. Скаковая лошадь. Простите, но это не я так говорю, это Мелехов так говорил.

— Он ее любил, — сказал академик и заплакал. — Ох, как любил.

— Да, — доктор закусил шпротами. — Ведь он даже женился на ней. Не хотел тебе говорить.

— Как женился?

— Да их обвенчали прямо в палате.

— Перед смертью?

— Да, прямо перед смертью.

Они еще выпили. Обнялись и заплакали. Потом запели.

— Черный ворон, что ты вьешься на моею головой? Ты добычи не добьешься. Черный ворон, я не твой. Ты добычи…

— Налей мне тоже.

— А больше ничего не надо?

— Подожди, а это кто сказал? — спросил академик.

— Я ничего не говорил, — ответил доктор.

Тут задрожала могила, на которой они сидели. Из земли высунулась рука и пошевелила пальцами.

— Ну, мне долго ждать? Я хочу выпить.

— Кошмар, надо бежать, — сказал доктор и приподнялся.

— Бежать надо, — сказал академик, — но я не могу. Давай, лучше ей нальем.

— Кому, ей?

— Ну руке.

У них не было третьей рюмки, и академик хотел отдать свою. Но рука отказалась. Она отшвырнула рюмку в пространство между могил.

— У нас нет стакана, — сказал доктор.

— Надо было взять третью рюмку, — сказал академик.

— Надо было, но мы не взяли. Что теперь делать?

Рука опять нетерпеливо пошевелила пальцами.

— Вы что как неживые? Шевелите мозгами.

— А что мы можем сделать в этой ситуации? — сказал док и пожал плечами.

— Может быть, сходить в магазин и купить еще рюмку? — сказал академик.

Рука опять нетерпеливо задергалась. Они решили пить по очереди. Налили, но рука вылила спирт на могилу.

Академик покачал головой.

— Это она. Надо идти за Камю. Спирт моя доченька пить не будет. Она так любила Камю. — И он опять заплакал. Так плакал, так плакал.

Потом вытер слезы и улыбнулся.

— Может быть, она выживет, если хочет выпить?

— Скорее всего, — сказал док. — Хотя это абсолютно ненаучно. Не думаю, что это возможно. Более того: простите, но я этому не верю!

— Как хотите, — недовольно сказал академик. — Я пойду схожу за Камю, а вы пока тут посидите.

— Нет уж спасибо. Вы что? Мне страшно!

— Вот как! Но ведь вы сказали, что не верите в потусторонние вещи.

— В потусторонние вещи? — переспросил пьяный док. — Да, не верю. Но ведь она жива. — Эта рука может задушить меня. — В подтверждение его слов, рука схватила доктора за пищик. Он с трудом отбился. — Вот видите.

— Потому что верить надо в очевидные вещи, — мягко сказал академик. — Ладно. Пойдем вместе.

— Я одна не останусь.

— Как она капризна, — сказал академик и опять заплакал. — Я так ее любил.

— Ну не надо, не надо так печалиться, — сказал док. — Вдруг еще не все потеряно. Вдруг Надя еще жива. Рука-то ведь шевелится. Впрочем, не случилось бы как на Кладбище Домашних Животных. Там все плохо кончилось. Очень, очень плохо. Живые на самом деле оказались мертвыми. Ибо только мертвые хотят убивать живых.

— Это надо записать, — сказал академик.

— Мы сейчас придем, моя дорогая, — сказал академик. И они быстрым шагом двинулись к Торговому Центру.

Уже в магазине они обнаружили, что Надежда с ними Сам Третей. То есть академик берет бутылку и к кассе, а кто-то его трогает так вежливо за рукав и говорит:

— Не эту, папа. Бери с кривым горлышком.

— У меня денег на такую бутылку Камю не хватит, — говорит он машинально.

— Значит, не бери ничего.

Они оба оборачиваются и видят Надю. Платье на ней красное с белыми и черными оборками. Ожерелье из чистого золота на шее. Туфли — белый верх, черный низ — на высоком, очень высоком каблуке. Ноги… великолепные, немного толстые сверху. Как у профессиональной проститутки. Но вот лицо землистое. Можно было заметить даже кусочки чернозема, в который академик когда-то посадил цветы на могиле своей доченьки.

Кассиры и другие, стоявшие тут люди ужаснулись, увидев такое лицо. Но академик сказал:

— Ничего, мы сейчас уйдем. — И добавил на ухо дочери: — Я не беру ничего тогда.

— И не надо. Я все равно не могу пить неворованное.

— Что? У меня уже есть одна кривая бутылка под юбкой. — Возьми просто для отвода глаз коробку конфет. Съедите с доком.