Только человек, ясно мыслящий и четко излагающий свои мысли, может стать полноценным, исторически мыслящим гражданином своей страны. Он подводил учеников к мысли, что они не школьники, а поколение, которое не должно ждать, когда на его плечи положат ответственность по случайному выбору, а должно искать эту ответственность и брать сознательно на свои плечи кому что по силам. Он с удовольствием слушал сейчас свои слова: «Вам поднимать двухтысячный год. Вы люди двухтысячного года. Если неправильно распределите обязанности, кого-то из вас может и придавить».

На уроках истории его метод давал хорошие результаты. Ребята слышали себя со стороны, исправляли тут же или через несколько уроков то, что им не нравилось в своих ответах или в своей речи. И главное, прослушивая себя или друг друга, они повторяли и закрепляли материал. Андрей Николаевич собирался в конце года склеить две-три пленки, составленные из ответов учеников, сделавших наибольшие успехи. Он собирался сделать так, чтобы в них вошли все ключевые темы. Это и будет подготовка к экзаменам.

Как только ученые высказали гипотезу о том, что амины в мозгу человека служат тем мостом, который соединяет эмоции с обучением и памятью, Андрей Николаевич начал изучать механизм эмоциональной памяти, и начал искать способы управления этим механизмом. Магнитофон оказался тем простейшим универсальным аппаратом, который годился для всего: и для классной и для внеклассной работы.

Некоторые пленки Андрей Николаевич посылал родителям с запиской: «Послушайте, как отвечает ваш сын». И родители с удивлением и большим интересом прослушивали пленку и говорили сыну, дочери, которые, конечно, тоже присутствовали: «Значит, ты только дома у нас такой красноречивый, а на уроке двух слов связать не можешь? Ты же у нас без языка, ты же совсем говорить не умеешь».

Для эффективного усвоения материала годились все эмоции: и раздражение родителей, и смущение ученика, недовольного своим ответом. Или гордость, когда приятно послушать, какой ты умный и как хорошо умеешь построить свою речь. Андрей Николаевич боялся только одного… Не делает ли он чего-нибудь лишнего? Не загружает ли ребят и родителей своим предметом так, что не остается места для других предметов. И главное — не подменяет ли он техникой общение учителя и ученика. Ему уже говорили о механичности, даже бездуховности его методики. Он не соглашался, но не думать об этом не мог.

Хлопнула дверь в соседней комнате, где сидела секретарша, пробубнили голоса, и в кабинет с преувеличенно развязными движениями вошла Анна Федоровна. Ничего не сказав, не спросив разрешения, не узнав, свободен ли директор, она вошла и принялась ходить по кабинету от стены к стене. Андрей Николаевич выключил магнитофон.

— Я слушаю вас, Анна Федоровна.

— Я ушла из класса.

Она села, наконец, на сдвинутые у стены стулья. Но опустилась с такой силой, что сиденья под ней разъехались и она едва удержалась за спинки стульев, чтобы не упасть.

— Что случилось?

— Ничего особенного. Меня помиловали! Знаете: «Казнить, нельзя помиловать»? Передвинули запятую!

— Вы не волнуйтесь, Анна Федоровна. Сейчас я сам с ними поговорю. Накажем виновных. Посидите здесь.

— Нет, не надо! Я сама ушла.

— Как?

— Очевидно, совсем… из школы.

— Класс на месте? Или опять убежали?

— Не знаю. Меня это больше не интересует. Я подвела черту! — И она сделала резкий жест перед собой, проводя яростную невидимую черту.

Андрей Николаевич вышел из-за стола, приблизился к двери и, глядя одновременно на учительницу и на секретаршу, сказал:

— Ира, скажите Нине Алексеевне, что в 9 «В» пустой урок. Анна Федоровна неважно себя чувствует.

Девушка молча кивнула, директор прикрыл дверь. Анна Федоровна стукнула себя рукой по колену.

— Все! Хватит! Я в магнитофонную эру не гожусь.

Директор закрыл крышкой магнитофон, снял его со стола, смахнул пылинки.

— Поговорим без магнитофона.

— Дело не в этом. Это я так, к слову. Я не понимаю их. Раньше понимала, что они хотят, когда сбегают с уроков, когда не учат уроков, когда любят, когда не любят, а теперь не понимаю. Вы, надеюсь, читали газету?

— Да, читал. Но что газета! Живой человек дороже газеты. Мы вас знаем лучше.

— Так вот, они меня простили. Наказали с помощью газеты, а теперь простили. Злые мальчики и девочки решили, что учительницу можно простить. Ее не переделаешь, не сдашь в макулатуру, в металлолом. Я действительно утратила радость от школы, я порой их даже боюсь. Они это почувствовали и встретили меня сегодня, как добрые мальчики и девочки. Они решили на мне испытать свою доброту.

— Что же тут плохого? Мы их учим доброте.

— Быть добрыми в иных случаях — это быть жестокими.

— Вы устали, Анна Федоровна. Вам надо отдохнуть.

— Да, мне надо отдохнуть. Я сейчас напишу. У вас найдется лист бумаги?.. Не дадите бумаги?..

— Заявление писать? Нет, не дам.

— Я вам пришлю по почте.

Она поднялась и, пока шла к двери, несколько раз одернула на боках свитер.

Зазвонил телефон. Звонил чей-то папа. Голос у него был сердитый. Андрей Николаевич никак не мог понять, чего сердитый папа хочет. Он думал об ушедшей учительнице.

— Как, вы сказали, ваша фамилия?

— Прибылов с вами говорит из горпроекта. Мне сказали, что калькулятор передали вам.

— Какой калькулятор?

— ЭВМ, счетная машинка в виде блокнота.

— Да, — сказал Андрей Николаевич, — да, передавали.

Он вспомнил: Коровина Светлана Викторовна принесла ему вчера этот «блокнотик».

— Фамилия вашей дочери…

— Такая же, как у меня, — Прибылова Оля!

— Вам надо зайти в школу, забрать калькулятор. И пожалуйста, проследите, чтобы ваша дочь не приносила в школу никакой счетной техники. Алло, вы меня слышите?..

— Эта вещь принадлежит дочери. И прошу вас вернуть калькулятор ей, — жестко, с нажимом на последних словах проговорил сердитый папа.

Андрей Николаевич считал, что все уже объяснил и отвлекся от разговора, стал думать об Анне Федоровне. Вернее, он никак не мог сосредоточиться на разговоре.

— Фамилия вашей дочери Прибылова?

— Разве я говорю, что у нее другая фамилия? Прибылова Ольга. Я ее папа.

— Не Ольга, Оленька, — сказал директор. — Она учится в третьем классе. — Он вынул «блокнотик» из ящика стола и прочитал на бумажке, приложенной к калькулятору: — В 3 «А» классе. Ваша дочь не знает таблицы умножения.

— Учите ее думать, а считает пусть машина.

— К тому же это, вероятно, дорогая вещь для третьеклассницы?

— Дорогая? Не знаю, — сказал сердитый папа. — Двести рублей, это дорого? Всего двести рублей, чтобы облегчить ребенку, человеку, всему человечеству примитивный процесс вычисления. Прошу вас вернуть калькулятор дочери.

— Но мы не можем позволить. У нас в старших классах никто не пользуется…

— Не позволяйте, но не отбирайте у моей дочери того, что является прогрессом. Для нее этот «блокнотик» — образ жизни, подарок ко дню рождения. Извините!

— Послушайте! — рассердился Андрей Николаевич. — Нельзя же так разговаривать с педагогами вашей дочери даже с позиции нового образа жизни. Если вы действительно хотите, чтобы она не только считала, но и думала, чувствовала.

— Извините! — повторил папа с раздражением и повесил трубку.

Андрей Николаевич тоже с раздражением бросил трубку на рычаги: «Робот какой-то, а не папа. «Учите ее думать…» Научишь такого думать».

«Блокнотик» так и остался у Андрея Николаевича в руках. Успокаиваясь, он нажимал на клавиши с удобными вмятинами для пальцев. На экране, в верхней части калькулятора, загорались и гасли ярко-зеленые, очень приятные для глаз группы цифр. Поставив локти на стол, директор разглядывал калькулятор, держа его перед глазами, проделывал простейшие операции: к двум прибавлял три, получалось пять. И все это — нажатием кнопок, включением зеленых огоньков. «Действительно, образ жизни, — думал он, — но почему же этот образ жизни вызывает такое раздражение против школы?»