— Ванечка, все в порядке — я же не утонула!
— Ты не понимаешь… Как мне жить теперь там, когда я знаю…
Ей вдруг стало жаль его. За что она наказывает его? Он же ни в чем не виноват, просто так жизнь сложилась… В конце концов, все давным-давно утряслось — она с Ильей, он с Марьяной, все довольны и счастливы!
— Прости меня! — умоляюще произнесла она. — Я не должна была тебе ничего говорить…
— Ты еще просишь у меня прощения, ты… Нет, это определенно мистика. — Взгляд его сделался обреченным. — Я предчувствовал нечто подобное…
— Ванечка, ты просто мнительный. Я всегда за тобой такое замечала, — строго сказала Валя.
— Нет, я не мнительный, я…
Он замолчал и посмотрел на нее какими-то другими глазами — как раньше. Этого Валя и добивалась — чтобы он увидел ее прежней, чтобы хоть на миг она ощутила себя юной Валей Пироговой, у которой впереди безбрежный океан счастья, потому что рядом он, ее Ванечка. Еще один глоток счастья — последний… Чтобы успокоиться, ей не хватало именно этого последнего глотка.
— Валя…
— Что?
— Ты не думай, я все помню, — сказал Ваня и тыльной стороной ладони нежно провел по ее щеке. — Ты права — тогда бы я не остался с тобой, если бы ты даже вздумала меня останавливать. А сейчас я жалею об этом. В моей жизни не все гладко, иногда я даже ловлю себя на мысли, что лучше бы я от тебя никуда не уходил.
— Ничего, — сказала Валя, чувствуя, как щиплет в глазах — то ли от слез, то ли от свежего весеннего ветра. — Все хорошо… Все прошло. Милый Ванечка…
— Илья… он… он тебя не обижает?
— Ну что ты! — засмеялась Валя, уже обливаясь целым потоком слез. — Если бы не он…
Она не договорила, но продолжение фразы легко можно было угадать — если бы не он, Валя не справилась бы тогда со своим горем.
— Прости меня, — сказал Ваня, вытирая ей слезы. — Я дурак..
— И ты меня прости…
— Господи, ну а ты-то в чем виновата?! — засмеялся он и вдруг обнял ее. — Валька, как же я скучал по тебе…
И он поцеловал ее. Они стояли посреди бульвара и целовались — совсем как когда-то. Была середина дня — мимо шли люди, за оградой с обеих сторон сновали машины, но они ничего не замечали.
— Валя…
— Что?.. Ну что?..
— Давай вернем все назад, — задыхаясь, предложил Иван. Очки у него запотели — он сорвал их с носа и принялся лихорадочно протирать.
— Как это?
— Давай снова встречаться.
— Зачем? — растерялась она.
— Затем, что мне кажется… Что ничего не прошло!
— Вот именно — «кажется»! Ты так говоришь под влиянием момента…
— Валя! — умоляюще сказал он и опять принялся ее целовать. — Бедная моя, милая, хорошая… Вернем все назад!
Валя уже хотела согласиться, потому что совсем потеряла голову, но потом, словно облачко, проплыла в ее голове та дурацкая пословица — в одну и ту же реку нельзя войти дважды.
— Ваня, нет. Я не могу предать Илью. После всего того, что он для меня сделал… Я даже говорить об этом не хочу!
— Что же делать?
— Ничего не надо делать, — ответила она, все больше и больше наполняясь твердой решимостью. — Мы посмотрели друг на друга еще раз — и все. Просто не надо забывать прошлое, надо помнить о том, что мы были счастливы когда-то…
— Валька… Но про Марьин пруд ты ведь не придумала, да? Ты правда хотела в нем утопиться?
— Господи, и зачем я тебе только сказала… Нет, Ванечка, я никогда бы этого не сделала. Все слова, слова, слова… Забудь. Ладно, иди…
— А что же дальше?
— Ничего. Иди…
Они поцеловались на прощанье, а потом разомкнули руки.
Расходились в разные стороны, то и дело оглядываясь. Потом, обернувшись в последний раз, Валя увидела Ивана внизу, далеко — в конце бульвара. Махнула рукой и пошла дальше, уже не оборачиваясь. Она рыдала в три ручья, не стесняясь прохожих. Она чувствовала себя несчастной и счастливой одновременно…
На работе жажда деятельности обуяла ее. Она притащила из книгохранилища огромную стопку книг, принялась распихивать их по полкам. Потом вспомнила, что цветы на окнах не поливали с прошлой недели…
— Что за рвение такое? — насмешливо спросила Наталья, увидев Валю с лейкой, усердно орошающей зимний сад. — И почему глаза красные? Плакала, что ли?
— Весенняя аллергия, — пыхтя, ответила Валя.
— А-а…
Было еще что-то, что тоже необходимо было срочно сделать. Коваленко! Ну да, она же так и не узнала, как он себя чувствовал после того разговора с Ильей! А вдруг Илья серьезно покалечил его?
В конференц-зале она нашла папку, в которой вел свои записи Истомин, и там отыскала телефон Коваленко. Герман Витальевич Коваленко — вот как полностью, оказывается, звучало его имя…
— Алло, Герман Витальевич? Это вы?
— Кто это? — удивленно ответил на другом конце провода Коваленко.
— Это Валентина… Из библиотеки, — уточнила она. — Как вы себя чувствуете?
— Валя? — страшно удивился тот. — Откуда вы узнали?.. Впрочем, не важно. Ужасно. Я ужасно себя чувствую.
Мурашки побежали у Вали по спине. Глупая Илюшкина ревность — вот к чему она привела! Коваленко говорит, что ужасно себя чувствует.
— Правда? — расстроилась Валя. — Ох, Герман Витальевич, простите моего мужа — он не должен был…
— Можно просто Герман, без всякого отчества, мы же договаривались, — перебил ее Коваленко. И чихнул. — Ой, простите — простудился накануне. Температура тридцать восемь.
Валя отодвинула от уха трубку, словно инфекция могла передаваться по телефонным проводам.
— Какая еще температура? Слушайте, Герман, я хотела извиниться за своего мужа! Он не сильно вас покалечил?
— Не сильно, — успокоил ее Коваленко. — Всего пара синяков. Он у вас что, боксер? Такой был мощный нокдаун…
— Нет, — растерянно ответила Валя, — он обычный человек. Так с вами все в порядке?
— Я же говорю, у меня температура! Передайте Истомину — в эту пятницу я не приду, наверное. Валя! Если вам так не терпится искупить вину, приезжайте ко мне, сварите какого-нибудь бульона… Я совершенно один, и у меня высокая температура!
— Вы шутите? — сурово произнесла Валя.
— Я абсолютно серьезно! Если бы вы знали, Валечка, как я рад, что вы мне позвонили…
Валя бросила трубку, не дослушав, что собирался ей сообщить Коваленко. Он в порядке, Илья ему ничего не сломал. И она тут же забыла о Германе Коваленко.
Она чувствовала себя совершенно счастливой. Оказывается, для этого ей необходимо было встретить Ивана. Всего один раз — последний…
«Я люблю Илью… — с восторгом подумала она. — Милый Ванечка, прощай навсегда! Я люблю Илью…»
Юлий Платонович Истомин был не в духе. Он с самого начала был не в духе, еще когда только начали собираться студийцы.
Коваленко отсутствовал — он лежал дома с простудой. Валя передала-таки руководителю кружка сообщение об этом.
— Ну и слава богу… — скрипучим голосом прокомментировал данное обстоятельство Истомин. — Работы будет меньше. Так, товарищи, я тоже себя неважно чувствую и посему предлагаю закончить наше сегодняшнее собрание немного раньше. Никто не против?
Против никто не был, а мадам Климантович вообще была двумя руками «за» — сегодня она явилась одна, без мужа, и потому сильно нервничала, то и дело косясь на часы. Ей не хотелось оставлять своего благоверного предоставленным самому себе надолго…
Валя пробралась в конференц-зал к самому концу занятия, когда Истомин придумывал новое задание для своих подопечных.
— Вот что… — устало сказал он, держа обеими руками свою голову, точно опасаясь, что она может вот-вот отвалиться. — Придумайте к следующей пятнице этюд на тему… ну я даже не знаю… «Как я провел свои выходные», например.
— Ну что за тема такая! — удивилась Клара Пятакова. — Прямо как школьное сочинение.
— В выходные я работал, — нервно заметил Рома Асанов, врач-реаниматолог. — Сплошные бытовые травмы.
— Да-а? — заинтересовался Григорий Будрыс, почесывая сальную голову. — Интересно…
Хм, интересно ему… — фыркнул Рома. — Представьте себе — жена случайно узнает, что муж ей изменяет с соседкой по лестничной клетке. Чтобы выследить его, она лезет через балкон и внезапно срывается с пятого этажа… Этаж высокий, но внизу растут густые кусты, которые спружинивают, точно батут…
