Стайлз ставит в центр стул. Начальник Бредли говорит с одной стороны, Стайлз переводит с другой.

«Скажи ребятам на своем языке, что нынче очень важный день в их жизни.»

«Джентльмены, этот старый дурак говорит, что нынче чертовски важный день в вашей жизни.»

Народ засмеялся.

«Они счастливы слышать это, сэр.»

«Скажи ребятам, что мистер Генри Форд Второй, владелец этого предприятия, едет к нам с визитом. Скажи им, что мистер Форд — большой начальник. Он владеет заводом и всем, что в нем есть.»

«Джентльмены, старый Бредли говорит, что Форд — большая сволочь. Он владеет всем в этом здании, а значит и вами.»

Из толпы раздается голос:

«Он еще большая сволочь, чем Бредли?»

«Они спрашивают, сэр, он еще главнее, чем вы?»

«Конечно… (сердито)… конечно. Он очень большой начальник. Он… (подбирая слова)… макулу[2] всех начальников.»

Мне это понравилось!

«Начальник Бредли говорит, что мистер Форд определенно главнее, чем он. Фактически, мистер Форд — бабушка всех начальников… вот, что он сказал мне.»

«Стайлз, скажи ребятам, что когда мистер Генри Форд войдет в цех, я хочу, чтобы все выглядели счастливыми. Мы медленно сбавим скорость линии, так, чтобы они могли петь и улыбаться во время работы.»

«Джентльмены, он говорит, что когда двери откроются, и войдет его бабушка, вы должны смотреть на нее, напялив на себя счастливые улыбки. А свои настоящие чувства засуньте куда подальше, братцы. И еще вы должны петь. Радостные песни прошлых дней, чтобы эти дураки, один из которых сейчас стоит рядом по мной, могли ни о чем не беспокоиться.» (Бредли.)

«Сэр?»

«Скажи им, Стайлз, что они должны попытаться внушить мистеру Генри Форду, что они лучше тех чернокожих обезьян из его родной страны, тех ниггеров из Гарлема, которые только и знают, что бузить.»

Ух! Мне это тоже понравилось.

«Джентльмены, он говорит, мы должны помнить, что мы не какие-нибудь чернокожие американские обезьяны, а южно-африканские обезьяны, которые намного лучше выдрессированы…»

Еще до того, как я успел закончить, раздался выкрик:

«Он говорит дерьмо!» Я стал осторожнее!

Верноподданнически улыбаясь Начальнику Бредли.

«О, сэр! Этот человек говорит, что они слипком счастливы, чтобы бузить, как американские обезьяны.»

Порядок! Линию мягко выключили и запустили чрезвычайно медленно. Мы начали работу.

Работа на линии сборки, пение.

«Чотчолоза… чотчолоза… кильзандауо…»[3]

В нашем распоряжении была целая вечность времени, парень!.. Повернуть динамометрический ключ… подтянуть гайку на цилиндре… подождать следующей… (Поет.) «Вябалека… вябалека… кильзандауо…» Я не отрывал глаз от конторы. Мне было видно их сквозь застекленную стену: Начальника Бредли, контролера линии — они причесывались, поправляли галстуки. И к ним пришла генеральная уборка. (Смеется.)

Мы смотрели на них. На нас же не смотрел никто. Даже старый охранник, который обязан смотреть. Смотреть, чтобы черный, уходя с работы, засунув руки в карманы, не вынес из цеха свечу зажигания. Казалось, охранник видит тебя насквозь. А сегодня? К черту всё! удрал куда-то полировать свои ботинки.

Затем я увидел в окно три длинных черных межгалактических корабля. Я передал по цепочке: Он приехал!

Что тут началось, скажу я вам. Большие двери распахиваются. В следующий миг — Главный Управляющий, Главный Контролер, Главный Мастер, Управляющий, Старший Менеджер, Управляющий Директор… весь поганый выводок, словно свора щенков, все примчались сюда!

Копирует «виляющих хвостами» своих начальников, пятящихся от какой-то важной персоны.

Я смотрел и смеялся! «Господи, Стайлз, да они же сегодня все играют твою роль!» Как они забегали, парень! И вдруг вошел высокой мужчина, шести футов, здоровый, респектабельный, преисполненный чувства собственного достоинства… Я дивился на него! Сейчас покажу вам, что он сделал.

(Три неправдоподобно больших шага.) Раз… два… три… (Бегло оглядывает цех, разворачивается и делает такие же три огромных шага обратно.) Раз… два… три… И УШЕЛ! Сел в межгалактический корабль и — к черту! Вот и все. Ни нам ничего не сказал, ни Начальнику Бредли, ни Контролеру, никому. Даже не взглянул на свой завод! Следующее, что я увидел, когда три межгалактических корабля исчезли, был белый служащий возле распределительного щита.

«Удвоить скорость линии! Нужно наверстать упущенное время!»

День закончился тем, что мы вкалывали, как никогда раньше… (Качает головой.) Шесть лет в этом дерьме. Шесть лет, как последний дурак…

(Возвращается к чтению газеты. Несколько заголовков с соответствующими комментариями, затем — читает.) «Смерть убийце!»

Улыбка одобрения.

«Смерть… блохам. Смерть… мухам. Смерть… клопам. Тараканам и прочей домашней чуме. Лучший инсектицид под названием… Смерть.» Нужная штука. Помнишь, Стайлз? Да-а. (Зрителям.)

После всех этих лет у Форда однажды я сел и сказал себе:

«Стайлз, ты — вшивая обезьяна, паренек!»

«Что ты имеешь в виду?»

«То, что ты — обезьяна, парень.»

«Пошел к черту!»

«Да ну, Стайлз, ведь ты же сам знаешь, что ты обезьяна. Окинь взглядом, ну, хотя бы сегодняшний день! Твоя жизнь не принадлежит тебе. Ты продал ее. Для чего, Стайлз? Ради золотых наручных часов к двадцатипятилетнему юбилею твоей работы, чтобы услышать, как они прозвонят об увольнении, когда ты будешь стар и ни на что не годен?»

Я был прав. Я хорошенько вгляделся в свою жизнь, и что же увидел? Дешевый обезьяний цирк! Большую часть отпущенного мне срока на этой земле я продавал другому человеку. Из каждых двадцати четырех часов только шесть я мог назвать своей собственностью — то время, когда я спал. И главное, не в силах был ничего изменить. Представь себе, приятель: просыпаешься утром, в половине шестого, пижаму долой — и в ванну. Одной рукой надеваешь рубашку, другой — носки, обнаруживаешь, что напялил ботинки не на те ноги, черт бы их побрал! а в это время секунды бегут, и если не поторопишься, то не успеешь на автобус… «Приготовь обед, дорогая. Я опаздываю. Мой обед, пожалуйста, милая!..» Потом приходят дети… «Папа я хочу купить это, папа, можно я возьму денег на то?» «Идите к маме. У меня нет времени. Пожалуйста, посмотри за детьми, дорогуша!!!»… хватаешь обед… «Бай-бай!» — и мчишься, как-я-не-знаю-что, на автобусную остановку. И это можно назвать жизнью? Я обратился к себе с другим вопросом:

«Предположим, ты прав. Что тогда?»

«Попробуй что-нибудь еще.»

«Что, например?»

Глупый вопрос.

Я знал, что отвечу. Фотография! Мое давнишнее хобби. Я получал несколько центов на стороне, снимая вечеринки, бракосочетания, разные важные события. Но когда сообщил жене и родителям, что собираюсь заняться этим профессионально…!

Отец был в шоке.

«Ты называешь работой щелканье фотоаппаратом? Ты сумасшедший?»

Я попытался объяснить: «Папа, если я смогу стоять на своих собственных ногах и не быть ничьим инструментом, то научусь, наконец, уважать себя. Смогу называть себя мужчиной.»

«Что ты имеешь в виду? Разве ты и без того не мужчина? Ты совершил обрезание, у тебя жена…»

Поговорим о проблеме «отцов и детей»!

В конце концов, я решил: ну их всех! Я попытаюсь.

Стояли рождественские выходные, так у меня было достаточно времени, чтобы присмотреть место для студии. Мой друг Дламини из Похоронной Компании сказал, что у них есть свободное помещение. Он очень поддержал меня. Я помню его слова: «Хватай свой шанс, Стайлз. Хватай его, пока мои коллеги не положили тебя в ящик и не закрыли крышку.»