Пол. А чем он занимается?
Билли. Отец-то? В Газовой компании работает. Раньше проверял какие-то счетчики, а теперь пишет, это ему уже не под силу, они его теперь лифтером сделали. (Замолкает, вспоминая что-то, улыбается.) Вообще-то старик у меня смешной. Каждый день брал с собой на работу поджаренный хлеб и банку тушенки и сам себе завтрак готовил. Он говорил, каждый обязан есть горячий завтрак. (Помолчав.) И как он только с нами справлялся — ума не приложу. Нас ведь у него четверо было. Три моих брата и я. Мать-то рано умерла, я ее совсем не помню. Так что он все один — и готовил нам, и купал, и одевал… Я помню, все мечтала: вот наступит день, и я с ним за все расплачусь. Ну и расплатилась — обхохочешься. Помню, прихожу домой уже под утро и даю ему сто долларов. Так знаешь, что он с ними сделал? Пошел в сортир, бросил в унитаз и воду спустил. Думала, убьет. А он даже не стукнул. Он меня вообще за всю жизнь пальцем не тронул.
Пол. А с чего же он тебе вдруг написал?
Билли. Мое письмо получил. Я ему первая написала… Пишет, что каждый день обо мне вспоминает. Бог ты мой, а я-то о нем вообще не думала. Ну, может, раз в год. Да не только о нем — я вообще ни о ком и ни о чем не думала.
Пол. Может, тебе надо с ним повидаться?
Билли. Я-то повидалась бы, да он не хочет. Пишет, чтоб я ему пока только письма писала. И чтоб каждый день ела горячий завтрак. А вот видеть он меня не желает — до тех пор пока я веду жизнь этой… ну как ее… Гетеры! Я в словаре посмотрела… А вообще он нам всегда так говорил: «Не делай в жизни ничего такого, о чем нельзя было бы написать на первой странице 'Нью-Йорк Таймс'». (Помолчав.) Послушай-ка, я тебе всю свою жизнь рассказала. Практически всю.
Пол. Мне было интересно.
Билли. Может, ты мне тоже про свою жизнь расскажешь?
Пол. О, это будет история довольно длинная. И довольно лживая… Скажи лучше чем ты сегодня занималась.
Билли (гордясь собой). Сперва была в кино. Потом пошла в Национальную Галерею. Все как ты велел.
Пол. Ну и как, понравилось?
Билли. О, чудесно. Так тихо, уютно. И, главное, так хорошо пахнет!.. Неужели ты не замечал?
Пол (с улыбкой). И долго ты там пробыла?
Билли. Часа два. Я потом еще пойду. Только я хочу, чтобы в следующий раз ты со мной пошел. Будешь мне там все объяснять.
Пол. С удовольствием.
Музыка Сибелиуса смолкает. После короткой паузы звучит «Весенняя кукушка» Делиба.
Билли. А знаешь, где я еще была? В книжном магазине. Ходила, выбирала книги, которые, думала, будет интересно почитать. Все как ты сказал.
Пол. Умница.
Билли. Набрала такую кучу — поднять не могла. А потом думаю: черт, мне этого и за год не осилить. А сколько в магазине всего книг, так моя кучка — капля в море! Да мне за всю жизнь и одной миллионной всего этого не прочесть — даже если у меня глаза лопнут! А ведь это только один магазин! Я там даже разревелась.
Пол. Всех книг никому на свете не прочесть.
Билли. Ты думаешь?
Пол. И думать нечего.
Билли. А то я уж хотела попробовать.
Пол. Значит, времени чтобы прочесть мою статью у тебя, конечно, не хватило. (Листает газету со своей статьей.)
Билли. Ты что! Конечно, хватило! Я ее даже целых два раза прочитала!
Пол. Ну, и что скажешь?
Билли. Что я скажу? (Торжественно.) То, что лучше твоей статьи я в жизни ничего не читала. Я не поняла ни единого слова.
Пол (глядя в газету). Что, многое было непонятно?
Билли. Почему — многое? Все!
Пол. Ну, что конкретно? Покажи!
Билли надевает очки, Пол смеется.
Билли. Что тебе смешно? Я же практически слепая!
Пол. Ты практически прелесть.
Билли. Ну, уж прости, если я в них так глупо выгляжу.
Пол. Совсем не глупо, ты в них даже еще красивее.
Билли. А ты прямо как эти, которые очки рекламируют.
Пол. Ну, так что же тебе непонятно?
Билли. Да все! (Читает по газете.) «Даже поверхностное рассмотрение современного общества в свете греческой философии с ее дени… фицией…»
Пол. Дефиницей!
Билли.«…дефиницией целого как совокупности заключенных в нем частностей неизбежно приводит к необходимости выявления личностного начала в социальном и социального в личностном».
Пол. Что же здесь непонятного?
Билли. Ну, честно, я каждое слово в словаре смотрела.
Пол. Ну, хорошо. Много веков назад в Греции один философ сказал: мир не может быть лучше, чем люди, которые его населяют.
Билли (обдумав сказанное, великодушно). Ну что ж, неглупо.
Пол. Неглупо. Вот я и пишу: сравните сегодняшнее состояние всего нашего общества и мораль отдельных людей этого общества. Полное соответствие — один к одному.
Билли. Ну, и дальше чего?
Пол. Дальше — ничего.
Билли (указывая на статью). Так тут про это?
Пол. Разумеется!
Билли. Что же ты так прямо и не сказал?
Пол (глядя в газету). Сложновато, да? А мне казалось…
Билли. А помнишь, ты давал мне читать книжку про Наполеона?
Пол. Помню.
Билли. Похоже, я ее тоже не очень поняла.
Пол. Ну уж там-то вообще понимать нечего.
Билли. Тебе нечего, а мне есть чего. Помнишь, когда он там стоит возле могилы Наполеона?
Пол. Ну, помню. И что ты не поняла?
Билли. Ну, вот он стоит и думает про жизнь Наполеона, а под конец вдруг почему- то говорит, что сам бы предпочел жизнь простого крестьянина.
Пол (цитируя по памяти). «И я сказал себе: я предпочел бы судьбу простого французского крестьянина. Я предпочел бы носить деревянные башмаки. Я предпочел бы жить в заросшей плющом лачуге и радоваться, видя как гроздья винограда наливаются соком под ласковыми лучами осеннего солнца. (Продолжает, расхаживая по комнате.) Я предпочел бы жену — простую крестьянку, которая вязала бы у огня долгими зимними вечерами, а я сажал бы на колени наших детей, и они обвивали бы мою шею своими ручонками… Да, я скорее согласился бы прожить самую неприметную жизнь и обратиться в прах, не выходя из безвестности, чем явиться на свет тем величайшим воплощением насилия и смерти, которое именовалось Наполеон Великий…»
Билли (с благоговением). Как ты можешь все это помнить?
В этот момент музыка Делиба внезапно сменяется резкими звуками какого-то фокстрота. Оба вздрагивают. Билли подбегает к радиоле, выключает ее. Извиняющимся тоном
Этот фокстрот у меня только так, для разрядки.
Пол (со смешком). Ну ты так-то уж себя не мучай.
Билли. Но я ж хочу, чтоб мне нравилось то, что должно нравиться!
Пол. Да нравиться может что угодно. Главное, чтобы человек старался расти.
Билли. Ну и что, по-твоему, я расту?
Пол. Еще как!
Билли. Приятно слышать. (Садится за письменный стол.) Так, значит, он бы предпочел жизнь не Наполеона, а простого крестьянина. Ну, а кто бы не предпочел?
Пол. Кто? Ну, например, Гарри Брок.
Билли. Почему ты так думаешь?
Пол. А ты его спроси.
Билли. Да он, небось, про жизнь Наполеона вообще ничего не знает.
Пол. Это полбеды. Беда в том, что он ничего не знает про жизнь простого крестьянина.
Билли. А ты его сильно ненавидишь, да?
Пол. Кого, Гарри?
