– Из-за шторма, с которым мы столкнулись, я не надеялся на успех, но, как оказалось, ошибся, – заметил Китон.

Он протянул мне фотографии, бросив на меня тревожный взгляд.

– У меня хорошая камера, с высокой разрешающей способностью. И отличная кодаковская пленка. Я сумел немного увеличить…

Он пристально наблюдал за мной, пока я разглядывал в основном неясные и расплывчатые снимки леса мифаго, хотя изредка попадались и сверхчеткие сцены.

На фотографиях главным образом оказались вершины деревьев и поляны, но я быстро понял, что именно его волнует и даже, возможно, возбуждает. На четвертом снимке, сделанном в то мгновение, когда самолет завалился на запад, камера, смотревшая вдоль лесной страны и немного вниз, запечатлела поляну и на ней обветшалую каменную постройку, поднимавшуюся на уровень листвы.

– Здание, – зачем-то сказал я, а Гарри Китон добавил:

– Вот, в увеличенном виде…

Хотя и более расплывчато, следующий лист показывал то же самое подробнее: здание с башней, поднимавшееся из лесной прогалины; вокруг несколько туманных фигур. Никаких подробностей, но ясно, что люди: белые и серые, намекающие на мужчин и женщин, сфотографированные во время обхода башни; две фигуры припали к земле, как будто собираясь взобраться наверх.

– Возможно, средневековая постройка, – задумчиво сказал Китон. – Лес разросся и отсек дороги…

Не такая романтичная, но значительно более вероятная версия: очередная викторианская глупость, каприз, постройка ни для чего. Однако их обычно строили на высоких холмах, чтобы с верхних этажей богатые, эксцентричные или просто скучающие владельцы могли видеть далекие окрестности.

Если то, что мы видели на фотографии, действительно было чьей-то дурацкой прихотью, то уж очень странной.

Я посмотрел следующий лист. Река, вьющаяся среди густо стоящих высоких деревьев, отражавшихся в ней. В двух местах, достаточно расплывчатых, вода сверкала, и река выглядела очень широкой. Говорливый ручей! Я не верил собственным глазам.

– Я увеличил и куски реки, – тихо сказал Китон, и, повернувшись к этим фотографиям, я понял, что вижу еще больше мифаго.

На фотографии я увидел пять фигур, вместе переходящих реку вброд там, где их увидела камера. Над головой они что-то держали, возможно, оружие или посохи. Видно было плохо, фигуры расплывались, как на фотографии озерного чудовища, которую я как-то видел: только намек на движение и форму.

И все-таки… Переходят вброд говорливый ручей!

Последняя фотография оказалась самой впечатляющей, по-своему. Я увидел на ней только лес. Только? Там было что-то еще, но в то время я не хотел даже гадать о природе сил и формаций, которые там можно было увидеть. Китон объяснил, что недодержал негатив. Простая ошибка, причину которой он так и не понял, и фотография показала спиральные завитки энергии, поднимавшиеся от всей лесной страны. Жуткие, волнующие, соблазнительные… Я насчитал двадцать похожих на торнадо, хотя и более тонких вихрей, узловатых и перекрученных, как бы высовывающихся из невидимой земли под собой.

Самые близкие вихри отчетливо тянулись к самолету и обвивали незваного гостя… чтобы выбросить его.

– Теперь я знаю, что это за лес, – сказал Китон, и я удивленно посмотрел на него. Он смотрел на меня с триумфом, смешанным, однако, с ужасом. Шрам на его лице вспыхнул, и он закусил губу, уголок которой тоже был обожжен; казалось, что все его лицо перекосилось. Он наклонился вперед и уперся ладонями в стол.

– Я искал его с тех пор, как война кончилась, – продолжал он. – За эти несколько дней я понял природу райхоупского леса. Я уже слышал истории о призрачном лесе в этой области… вот почему я обыскивал все графство.

– О призрачном лесе?

– Населенном призраками, – быстро сказал он. – Один такой я видел во Франции. Там, где меня подстрелили. У него был не такой мрачный вид, но в сущности они одинаковы.

Я попросил его рассказать подробнее. Он откинулся на спинку стула и, казалось, боялся говорить. Он вспоминал и глядел в никуда.

– Я запретил себе вспоминать об этом. Я много чего запретил себе…

– Но сейчас вы вспомнили.

– Да. Мы стояли недалеко от бельгийской границы. Я много летал, главным образом сбрасывая боеприпасы бойцам Сопротивления. И вот однажды, в сумерках, мой самолет подбросило в воздухе, как будто я попал в огромный смерч. – Он посмотрел на меня. – Вы знаете, что это такое.

Я кивнул, и он продолжил:

– Я не смог пролететь над тем лесом, совсем небольшим, хотя и пытался. Я сделал вираж и попробовал еще раз. И тот же свет на крыльях, как… как совсем недавно. Свет лился с крыльев на кабину. Меня начало бросать, словно лист. И лица, ниже меня. Как будто они плавали в листве. Как призраки, как облака. Разреженные. Ну, вы знаете, как выглядят призраки. Эти походили на облака, зацепившиеся за верхушки деревьев, движущиеся, волнуемые ветром… но лица!

– То есть в вас никто не стрелял, – сказал я, и он кивнул.

– Да. Конечно, в самолет что-то ударило, и я всегда говорил, что это был снайпер… ну, единственное разумное объяснение. – Он посмотрел на свои руки. – Один выстрел – или один удар – и самолет камнем полетел вниз, в лес. Я выбрался наружу, за мной Джон Шеклефорд. Из обломков. Нам чертовски повезло… ненадолго…

– И потом?

Он с подозрением посмотрел на меня.

– Потом… ничего. Я вышел из леса и, когда брел среди ферм, на меня наткнулся немецкий патруль. Остаток войны я провел за колючей проволокой.

– Вы что-нибудь видели в лесу? Пока бродили там?

Он заколебался, но потом все-таки ответил с оттенком раздражения:

– Я же сказал, старина, ничего.

По какой-то причине он не хотел рассказывать о том, что с ним произошло после падения. Быть может, его унижало то, что его самолет сбили при странных обстоятельствах, а он сам попал в плен.

– Но этот лес, райхоупский, вы сказали, что он такой же.

– Те же самые лица, но еще ближе…

– Я не видел их, – с удивлением сказал я.

– Плохо смотрели. Это лес призраков. Точно такой же. Да они и вас посещают. Ну, скажите мне, что я прав!

– Зачем мне говорить вам то, что вы и так знаете.

Он пристально поглядел на меня; его растрепанные роскошные волосы спадали на лоб, и он казался совсем мальчишкой: возбужденным, испуганным или, может быть, полным плохих предчувствий.

– Я бы хотел увидеть лес изнутри, – прошептал он.

– Тебе не попасть туда, – сказал я, внезапно переходя на «ты». – Я знаю. Я пытался.

– Не понимаю.

– Лес завернет тебя. Он защищает себя… Черт побери, парень, ты сам все знаешь. Ты будешь бродить там часами и ходить по кругу. Мой отец, да, он нашел дорогу внутрь. И Кристиан.

– Твой брат.

– Он самый. Он и сейчас там, уже девять месяцев. Наверно, он нашел дорогу среди вихрей.

Китон не успел раскрыть рот, как мы оба вздрогнули, услышав шорох за кухней, и оба одновременно приложили палец к губам. Как будто кто-то осторожно открыл заднюю дверь.

Я указал на пояс Китона.

– Доставай револьвер, и если появится лицо, не обрамленное роскошными рыжими волосами… тогда стреляй, предупредительно, в потолок.

Китон быстро и почти бесшумно выхватил револьвер. Стандартный «Смит-Вессон», 38-й калибр. Он легко взвел курок, скользнул взглядом по стволу и поднял оружие вверх. Я посмотрел на вход из кухни; в следующее мгновение там появилась Гуивеннет и медленно вошла в гостиную. Она посмотрела на Китона, потом на меня, на ее лице появился вопрос: «Кто это?»

– Бог мой, – выдохнул Китон, его напряженный взгляд просветлел. Он опустил руку и сунул оружие обратно в кобуру, не отводя взгляда от девушки. Гуивеннет подошла ко мне, положила руку на плечо (почти покровительственно) и стала внимательно разглядывать обожженного летчика. Потом хихикнула и осторожно коснулась его лица. Наверно, ее заинтересовали ужасные следы происшествия, случившегося с Китоном. Она что-то сказала; слишком быстро, я не понял.