Механизм еще был там, но мехи в стекле оставались неподвижны. Кровать опустела. Никого, кроме меня и остановленной машины. Я бессмысленно оглянулась вокруг, ища тело, будто оно было способно к побегу. Обошла  подвал, все время прижимая ладонь к холодной стене – это приводило меня в чувство.

Я едва не споткнулась о потрепанный дорожный саквояж Нэнси.

Не знаю, был ли он здесь раньше – когда я спустилась сюда в первый раз, я могла его и не заметить. Но это точно был ее саквояж и ее вещи внутри. Среди платьев лежал тяжелый кожаный мешочек, который вешают на шею путешественники. Я скорее машинально, чем от любопытства, распустила завязки и поняла, что нашла клад Нэнси. Несколько толстых золотых цепочек…массивные серебряные серьги с сапфирами… два или три кольца… одно из них, с ярким изумрудом в старинной оправе, выскользнуло из моих рук и покатилось по полу. Нагнувшись за ним, я  застыла и провела пальцем по каменной плите.

На нем остались слабые темные разводы. Я вдохнула железистый запах… И в ужасе оглянулась, вообразив, что Винтерсон еще может быть здесь.

Я бежала, уже не заботясь о соблюдении тишины, моего спокойствия едва хватило на то, чтобы закрыть проход. Теперь я знала, что значило то прощание… душа наконец освободилась. Он убил ее, убил! Ради меня…

Теперь ничто не удерживало меня в поместье.

Вжимая ногти в ладони, я попыталась привести себя в чувство реальной, осязаемой физической болью, отвлечься от боли душевной и обдумать свой побег из Шейдисайда.

Я могла бы просто уйти пешком, но Винтерсон легко бы догнал меня, если бы захотел, – а  инстинкт подсказывал, что так просто он меня не отпустит. Я решила сесть на Кроноса, а второго жеребца, Луидора,  привязать поводьями к луке седла и отпустить, только когда мы отъедем на значительное расстояние. Я была уверена, что никто в округе не даст Винтерсону лошадей для погони, а к тому времени, как Луидор вернется в свою конюшню, я буду уже далеко. В руке я сжимала мешочек Нэнси – тогда я убедила себя, что имею на него право. Теперь все надежды я возлагала на крепкий сон Уильяма, нашего конюха.

Но сюрпризы той ужасной ночи еще не закончились. Когда я, уже полностью  одетая и подготовленная, спускалась в конюшню, снизу на лестнице послышались мужские шаги. Чувствительность, обостренная страхом, помогла мне опознать в них шаги Фаркера. Но ведь хозяин говорил, что тот остался в Лондоне!

Я оглянулась и быстро юркнула в глубокую нишу в стене, втиснувшись за статую. Я молилась, чтобы Фаркер прошел мимо, но звук его шагов все усиливался. На ходу он что-то бормотал – прислушавшись, я распознала самые грязные и грубые проклятья этому дому и его хозяину. Язык у него заплетался, по коридору впереди него шла волна  перегара – Фаркер был мертвецки пьян, а когда я увидела его лицо, то едва не выдала себя. Через всю правую щеку шла ужасная рана, словно разорвавшая ее изнутри, с более мелкими пятнами ожогов по всему лицу. Правый глаз у него был закрыт.

– Хорошо, тут сейчас все попляшут на угольках,  – ухмыляясь, бормотал он. – Хозяин и его шлюха…

Он прошел мимо, но я еще долго не решалась выйти из-за спасительной Дианы. Меня раздирали противоречивые чувства. Фаркер меня испугал: я  видела, что он замыслил недоброе. Надо было предупредить об этом обитателей Шейдисайда, но как? Показаться на глаза миссис Симмонс одетой, готовой к побегу? И тут моим сомнениям положил конец сильный запах дыма и треск пожирающего дерево огня. Я, как испуганное животное, бросилась прочь из дома.

Но я очнулась на подъездной дорожке, глядя на окна второго этажа, в которых разгорался багровый отсвет. Я заставила себя вернуться: с трудом растолкала Уильяма, и вместе мы пошли внутрь. Он отправился будить кухарку и ее помощницу, я побежала к каморке миссис Симмонс. Разбудить ее было еще сложнее, чем Уильяма; она только мычала, источая мощный запах джина. Наконец я заставила ее проснуться, надавав пощечин и заорав на ухо: «Пожар!» Она пришла в себя и засуетилась, бегая по комнате и хватая то одно, то другое.

– Берите только деньги, и  быстрей! – торопила я ее. Наконец я вытолкала миссис Симмонс в коридор, а сама побежала по лестнице на второй этаж. Библиотека уже горела – из-за двери шел черный, едкий дым, внутри гулко ревело пламя. Угольки падали на  пол. Ветхие гобелены уже тлели, коридор был затянут пеленой, но я заметила, что дверь спальни Винтерсона открыта, и помчалась туда. Меня преследовала картина, как он задыхается, спящий, а огонь пожирает его… Но голоса, донесшиеся из спальни, заставили меня остановиться. Говорил – нет, орал – Фаркер, а Винтерсон молча слушал.

– Думал, у тебя все получится? Думал, избавишься от меня, и никаких свидетелей? – насмехался он. – А вот и нет! Пуля мне только щеку разорвала и половину зубов выбила! Смотри, какой я теперь красавчик! Что, не рад мне?

– Не слишком, – тихо, невозмутимо ответил Винтерсон.

Я, не в силах удержаться, осторожно заглянула в приоткрытую дверь, затаив дыхание. Фаркер стоял, нацелив пистолет на сидящего в кровати Винтерсона, и рука у него не дрожала.

– А как я тебе угождал, забыл? – прошипел Фаркер. – Кровь за тобой мыл, добывал тебе тела…

– И я  платил за это, – уточнил Винтерсон. – А твоя привычка распускать язык доказала, что я не зря решил от тебя избавиться.

– Да вот только не вышло! – торжествующе расхохотался Фаркер. – А теперь я с тобой рассчитаюсь!

Он взвел курок.

– Нет! – я услышала свой крик словно со стороны. Фаркер на секунду обернулся, и хозяину этого хватило – он, как тигр, бросился на него. Сплетясь в смертельном объятии, они покатились по полу. Раздался выстрел, и к висящему в воздухе дыму добавилась еще одна голубоватая струйка.

Фаркер остался на полу, а Винтерсон приподнялся над ним на локте.

– Помоги мне встать, – тихо попросил он, и тут я увидела, что по животу у него, пропитывая ткань, расплывается багровое пятно. Я бросилась к нему, подставив плечо, и кое-как взгромоздила его на кровать.

– Он не рисковал, – попытался улыбнуться мой хозяин, и тут же вскрикнул от боли. – Сначала выстрелил, потом принялся разглагольствовать…

Я понимала, что рана смертельна.

– Через полчаса от потери крови… если не останавливать, – подтвердил мои выводы он. – Или через трое-четверо суток от сепсиса.

– Пойдемте! – рыдая, я тянула его за руку.

– Зачем? – пожал он плечами, но все-таки встал с кровати.

Шатаясь и каждую секунду едва не падая, мы одолели половину коридора. Увидев съеденную огнем дверь библиотеки, он застонал и сполз на пол. Я пыталась его тащить, хватая то за руку, то за ногу. Сперва он кричал, а потом, кажется, от боли  потерял сознание; а у меня от дыма все кружилось и плыло перед глазами. Оступившись на лестнице, я упала и покатилась вниз, оставив его на площадке.

* * *

…Следующее, что я помню, – это синее чистое небо и грубое лицо Уильяма надо мной. Тогда он показался мне самым прекрасным человеком в мире. Это Уильям вытащил меня, потерявшую сознание, из дома. Винтерсона спасти не удалось.

Жители деревни неохотно дали погорельцам приют. Я жила у миссис Бэйлок: именно она предупреждала меня когда-то давно, тысячу лет назад… Я и чувствовала себя именно так, старухой с чужим, молодым лицом. Но, пока я поправлялась – я ведь изрядно наглоталась дыма и еще долго страдала головокружениями, – у меня было время обдумать свои дальнейшие действия.

Дилижанс увез меня в Лондон, где я первым делом пошила себе приличный гардероб у мастерицы, двоюродной племянницы миссис Бэйлок,  и наняла себе компаньонку – пожилую, нелюбопытную вдову достаточно благородного происхождения.  Действуя от ее имени, я выбрала лучший из доступных мне пансионов  и завершила  свое образование.

Уже на следующий год я познакомилась в Лайме со своим будущим супругом, который подарил мне счастье быть женой и матерью, счастье нормальных, гармоничных отношений между мужчиной и женщиной. Мне невероятно повезло, что его не оттолкнула правда обо мне.  Когда он сделал мне предложение, я сочла своим долгом рассказать ему почти все, и он мужественно это вынес. Мне повезло и в другом: он не стал ограничивать мой мир детьми и церковью. Когда я написала первый свой роман, он прочел его, помог выбрать псевдоним и сам отнес рукопись в издательство.