Альфредо. Гасто, полегче!

Мария. Вы ничего обо мне не знаете и не имеете права меня судить.

Гастоне. Нет, я знаю все и могу судить: ваш муж вымогатель, а вы просто продажная тварь.

Альфредо (кричит). Хватит! (Заплакавшей Марии.) Иди в свою комнату. (К Гастоне.) А тебе лучше убраться отсюда подобру — поздорову, иначе это кончится плохо…

Мария уходит в спальню.

(Идет за ней.) Тоже, опекун нашелся! Я делаю то, что считаю нужным, и никому не позволю вмешиваться в мои дела. Ради всего святого, оставь нас в покое и убирайся вон! (Уходит вслед за Марией.)

Гастоне (с жалостью к нему). Идиот! Несчастный, несчастный идиот!

Паскуале идет от входной двери. Увидев Гастоне, становится осторожным, осмотрительным. Не понимает, видит он его наяву или это только ему кажется.

Паскуале. Кто вы такой?

Гастоне. Кто я, не имеет ровно никакого значения. Как я появился в вашем доме, так и исчезну.

Паскуале в растерянности, он начинает верить, что перед ним привидение. Смотрит на пего пристально, несмело улыбаясь.

Но я хорошо знаю, кто вы!

Паскуале. Вы меня знаете?

Гастоне. Еще бы! Вы мерзавец.

Паскуале. Может быть, вы объяснитесь яснее?

Гастоне. Яснее, чем я сказал? Но как же еще яснее можно объясниться? Вы ничего не замечаете, потому что не хотите ничего замечать, а когда замечаете, притворяетесь, что не заметили.

Паскуале глядит на него по — прежнему с равнодушным видом.

Как у вас хватает смелости жить среди живых людей? В мире настоящих, честных людей?..

В позе и выражении лица Паскуале никаких изменений.

Неужели вы не испытываете ужаса перед самим собой? Тяжело, поистине тяжело видеть, как существо из плоти и крови может оставаться безразличным ко всей той грязи, которая его окружает.

Паскуале словно застыл в прежней позе.

Вы ничтожество… Отвечайте…

Паскуале в прежнем положении.

Подлец… Мерзавец… Отвечайте, когда вас спрашивают.

Паскуале (теряя терпение и крича еще громче, чем он). Вы человек или нет?

Гастоне. А вы в этом сомневаетесь?

Паскуале. Вы сказали, что появились и должны исчезнуть… Вы человек или призрак?

Гастоне. И у вас еще хватает наглости шутить? Вы хотите обратить все в шутку?

Паскуале (выходя из себя). Шутку?!.. Сейчас посмотрим, что эта за шутка! Если ты призрак, ладно… Если ты человек, я размозжу тебе череп вот этим стулом!

Гастоне. Не валяй дурака. Говори серьезно. Ах да, ведь это не в твоих интересах — слишком грязное это дело.

Паскуале (в отчаянии). Какое дело?

Гастоне. Будто не знаешь?.. Ну, допустим, ты ничего не знаешь. Но я хочу доставить себе маленькое удовольствие сказать тебе это прямо в глаза, все-таки хоть душу чуть — чуть отведу! И быть может, когда ты услышишь правду, в тебе пробудится хоть немного гордости, если она еще есть у тебя. На деньгах, которые ты тратишь, лежит проклятие невинных душ…

Паскуале (все более убеждаясь в справедливости своего предположения). Вот видите, я был прав, я так и думал, что вы призрак.

Гастоне. Знаешь ли ты, благодаря чему ты можешь делать такие расходы? Благодаря кому ты можешь вести такую жизнь, как ведешь?.. Благодаря тому, что мой шурин… (Не кончает фразы. Останавливается на полуслове, словно по волшебству, и застывает с тем самым жестом, которым он сопровождал последнее, произнесенное им слово. Вперяет взгляд в пустоту с выражением ужаса, словно он увидел что-то очень страшное. Все это длится лишь одно мгновение. Потом он начинает нечто вроде восточного танца, смеясь, будто кто-то его щекочет. Вдруг издает душераздирающий вопль, стараясь поймать обеими руками что-то, что бегает у него по телу и что он не может словить. Потом, приплясывая, делая маленькие пируэты, с короткими истерическими вскрикиваниями он удаляется в глубину сцены.) Посмотри туда… (Убегает.)

Паскуале (испуганный и вместе с тем заинтересованный). Что это он там увидел? (Убегает в свою очередь в первую дверь справа.)

Одновременно с этим в сопровождении двух детей — мальчика и девочки двенадцати и четырнадцати лет — и старика со старухой с ведущей на террасу лесенки входит ж е н щ uнa лет сорока. Она идет медленно, решительным шагом, в котором сама роковая неизбежность. На ней скромный темный костюм. Шляпка надета кое-как, еле держится на макушке из-за раны на лбу, залепленной квадратиком марли и наложенными крест — накрест полосками пластыря. Землистый цвет ее лица, покрасневшие от слез глаза, походка сомнамбулы — все это создает общее впечатление смиренной печали и оскорбленного самолюбия. Однако она не утратила достоинства. Девочка одета во все белое, вплоть до чулок и туфель. Жидкая косичка ее перехвачена на конце зеленым бантом. Она бледна и очень худа, как гвоздь, а мальчик, наоборот, — коренастый и толстый. Слишком маленького роста для своих двенадцати лет. На нем короткие штанишки и курточка неопределенного цвета. У него нервный тик, время от времени он широко раскрывает глаза и дергает головой, вытягивая подбородок, словно желая достать им правое плечо, а затем с молниеносной быстротой принимает свой обычный вид. Старики — мужчина и женщина — одеты в черное, и вид у них несколько старомодный. Печальная процессия останавливается в глубине сцены спиной к входной двери. Ожидает с видом, выражающим, непреклонность. Мальчик не может сдержать своего тика. С короткими промежутками он дергается два или три раза. Вдали гремит гром. Паскуале входит из первой двери справа, видит эту группу, идет обратно к двери и исчезает. Спустя немного появляется опять. Так же, как в сцене первого действия, когда он увидел «привидение», старается держаться непринужденно. Медленными, неверными шагами пересекает сцену и становится в ее левой стороне. Группа, по — прежнему неподвижна, словно зачарованная.

Паскуале (наконец, дрожащим голосом). Кто вы?

Армида (вяло, без всякого выражения). Вы видите перед собой не женщину, а эти люди перед вами не семья… Вы видите пять призраков!

Паскуале (ободренный спокойным тоном Армиды). Присаживайтесь, пожалуйста.

Не успела Армида сделать шаг по направлению к Паскуале, как раздались отдаленные раскаты грома. Начинается гроза.

Армида (охотно принимая приглашение). Спасибо.

Все берут стулья и тоже садятся

Армида. Я умерла полтора года назад.

Паскуале. Ах, так недавно!

Вдали грохочет гром.

Армида. Эти два юных существа… (Показывая на детей.) Эй ты… вытри нос… (Вытирает платком нос девочки.) А ты… (Мальчику, который в это время дергается в тике.) Перестань сейчас же, следи за собой… Ты это делаешь нарочно… (К Паскуале.) В нем сидит дух противоречия… Эти два юных существа — я вам говорила — это маленькие покойники.

Гром грохочет сильнее.

(Бесстрастный тон придает особый трагизм ее словам.) Меня убили как раз тогда, когда душа и сердце мое были полны любви и светлых надежд… когда мне казалось, что я достигла полного блаженства…

Паскуале. Как раз в тот момент?.. Какая жалость!

Армида. Я умерла оттого, что меня замуровали живой в холодном тоскливом доме.

Паскуале. Так вы и есть та молодая дама?

Армида. Я была молодой дамой!

Старики что-то жалобно бормочут, словно оплакивая ее.

Жизнь улыбалась мне, я не ведала зла и думала только о добре… Музыка и цветы — в них заключалась вся моя жизнь.

Старики по — прежнему жалобно бормочут.

Вдруг Армида поднимается и запевает романс. Когда она кончает петь, гром грохочет еще сильнее.