Еще вчера вечером до узеньцев докатились нехорошие слухи о судьбе их бетономешалки. Валахов было небрежно отмахнулся от них, но уже сегодня утром лысый и носатый снабженец нефтяников матерно божился перед ним, что «личными» глазами видел, как на станции Шевченко бетономешалку сгрузили с платформы и увезли куда-то люди Асакяна. И еще снабженец сказал, что в этом деле замешан непосредственный начальник Валахова главный инженер строительно-монтажного поезда Потоцкий.

Тут пахло взяткой. Это Валахов сразу понял, но он понял также, что здесь не только ему — милиции носа не подсунуть: работала культурная публика, зря только время потеряешь и себя дураком выставишь. Под конец разговора снабженец нефтяников не удержался и, потирая руки, сообщил Валахову еще одну новость.

— Кстати, Андрей Васильевич, по последним данным сарафанного радио, имя одной вашей хорошей знакомой фигурирует рядом с именем Потоцкого, — начал он и сразу же выжидающе замолчал.

Валахов и бровью не повел.

«Черт знает, как давно я зеленой травы не видел», — подумал он. И, заметив, что снабженец все еще чего-то ждет, хмуро переспросил:

— Точно — Асакян?

А про Потоцкого и свою хорошую знакомую он ничего переспрашивать не стал. Но снабженец нефтяников ожидал именно этих вопросов, и потому он недостаточно быстро сориентировался и молчал.

— Я у тебя спрашиваю: это точно, что Асакян увез нашу бетономешалку? — не глядя на снабженца, повторил Валахов.

— Да… Да… — засуетился снабженец и нижним краем своей майки начал вытирать «форштевень таранного типа» — так окрестил его нос приятель Валахова строймастер Валька Соловьев.

— Зуб имеешь на Асакяна? — уже соображая, как выходить из создавшегося положения, спросил Валахов.

— Нет, — ответил снабженец. — Просто я безгранично благоговею перед вашей персоной.

Валахов лишь поморщился от такой беспардонности.

Мимо них как раз проходил маневренный тепловозик, и Валахов с неожиданной легкостью бросил свое стокилограммовое тело на его подножку.

— Ай-я-яй! Какой солидный-несолидный мужчина! — взмахнув руками, воскликнул снабженец нефтяников и пошел своей дорогой — по своим никому не известным делам.

Правая рука Валахова строймастер Валька Соловьев третий день возился со старой бетономешалкой. Советчиков вокруг него набралось — хоть отбавляй! И время от времени, окончательно рассвирепев от своего бессилия, Валька разгонял эту публику. Но ребятам делать было нечего, и они, послонявшись по строительству, вновь оказывались около него.

— Театр полон?! — сказал спрыгнувший с тепловоза Валахов.

— Да не уйти никак, — лениво согласился с ним бородатый паренек. — Сто тридцать седьмое действие трагедии смотрим — захватывающее искусство.

— Так, — сказал Валахов в ответ на несколько витиеватое сообщение бородача, и больше он пока ничего не сказал, да и нечего тут было говорить: выходило, что его, Валахова, обвиняли в срыве работы или, в лучшем случае, в нерасторопности.

— Время идет, а заработок стоит. Нам нужен бетон, мы строить сюда приехали, а не пальцем в носу орудовать, извините, Андрей Васильевич! — уже прямо заявил Валахову все тот же бородач.

«Гитарист, наверное… Акын», — решил про него Валахов. И, не взглянув на бородача, склонился над разобранной бетономешалкой.

Хорошо, что остальные ребята пока молчали. Впрочем, в этом их молчании Валахову не так уж трудно было почувствовать осуждение. Но он не стал оправдываться и не сказал им ни слова о том, почему до сих пор в Узень не пришла новая бетономешалка, да их, видимо, мало интересовало все это.

«Какое им дело до запахов нашей кухни?! — рассматривая известные ему как свои пять пальцев внутренности бетономешалки, невесело думал Валахов. — Какое моим парням дело до шкурничества Потоцкого и ловкачества Асакяна? Не хватало только ударить себя в грудь кулаком и начать доказывать собственную невиновность: дескать, это другие виноваты, а ваш прораб, ребята, парень что надо… Обошли его только на кривой. Но ничего — посидите с месяцок, пока он в газетку про плохих дядей напишет… А что ему делать?.. Это только с вас он умеет хорошо и громко требовать».

Валахов выпрямился и, не очень-то ласково усмехаясь, обвел всю собравшуюся тут бригаду Сереги Попружного долгим взглядом.

— Ну вот что, — сказал он, ни к кому персонально не обращаясь. — На этом месте завтра будет стоять новенькая техника. А сейчас убирайтесь отсюда заниматься культурным отдыхом! — Так сказал своим ребятам Валахов, и они сразу же разошлись по жилым вагончикам.

Остался только Валька Соловьев. Закинув руки за голову, он лежал на куче песка и смотрел в небо. Валахов тоже лег рядом с ним и рассказал ему все, что сам знал про бетономешалку, Асакяна и Потоцкого. А про свою знакомую он ничего не рассказал. Подумал только, что ее зеленые глаза слишком уж наивно выглядят.

Лежать на песке и, прищурившись, смотреть в раскаленное желтое небо было хорошо. Слишком уж хорошо. И, наверное, поэтому Валахов быстро вскочил и заявил Вальке Соловьеву:

— Едем, старик, выдадим там, кому сколько причитается, и заберем нашу бетономешалку! Они у нас попляшут!

— Точно, — продолжая смотреть в небо, согласился Валька. — А потом ты попляшешь на ковре у начальника строительства.

— Ну-ну, граф, не такие уж мы дурачки… Встать, когда к вам старший по званию обращается! — как бы шутя прикрикнул он на Вальку.

— Мы эту проклятую бетономешалку ждали как бога! — вскакивая, выпалил Валька.

Потом, стоя друг перед другом, они договорились, что Валахов позвонит Потоцкому, хотя разговор с ним сейчас вряд ли что мог дать — весь Мангышлак знал: что попадало в руки Асакяна, там и оставалось.

— Ехать к Асакяну придется. Я начну готовиться в дорогу, — предложил Валька.

— Да будет так! — тряхнул кудрявой головой Валахов.

Серега Попружный и Эдик Рожнов тоже вызвались сопровождать Вальку. Мало ли что?.. От Узени до места, где размещалось нефтяное хозяйство Асакяна, было триста километров по пустыне, дорога длинная. Из шоферов для этого рейса выбрали вместе с его новеньким самосвалом боксера Гришу Григоридзе. Гришу сначала, как известного трепача, не хотели брать, но потом все-таки учли, что он, кроме бокса, когда-то еще и самбо занимался и как шофер кое-чего стоит. И хотя после долгих дебатов кандидатура Гриши была утверждена, сам он еще долго не мог успокоиться.

— Эх, времена пошли!.. Лучшего джигита мандатная комиссия чуть не забраковала. Не те времена! — возмущался он, когда они по очереди с Валькой блаженствовали под дождиком душа. — Раньше у моего отца было двенадцать сберкнижек, а теперь?

— Теперь не то, — поддакивал Валька. — Но меня интересует, почему ты врешь про двенадцать сберкнижек, а не про двадцать одну или семь?

— Так надо, — убежденно сказал Гриша. И кто знает, может, у него на это были свои резоны!

Когда освежившийся Валька Соловьев, сверкая белоснежной нейлоновой рубахой, переступил порог прорабки, то увидел Валахова таким «заведенным», каким видел его только дважды. Первый раз это было давно, когда они только-только приехали в будущую Узень и, сколотив из горбыля эту прорабку, крепко отпраздновали новоселье. Все было, хорошо и весело. Только, когда наступило утро и Валахов начал поднимать ребят на работу, бригадир Степка Ершов нехорошо отозвался о матери Андрея Васильевича, а его самого обозвал «толстым недоноском».

И вторая такая же «взволнованность» произошла с Валаховым совсем недавно, когда к нему с Большой земли неожиданно прилетела женщина с печальными и зелеными глазами. Он-то, Валька, сразу понял, что нельзя такую женщину обижать и билет ей на обратный самолет не купил, хотя Валахов приказал ему именно это. «Пусть я недисциплинированный салага, — сказал тогда он себе, — но я не могу сделать, чтобы ее зеленые глаза стали еще печальнее».