Ещё белей и темней стала вьюжная ночь на дворе. Ночь без людей, в пустынном Ботаническом саду.

Вот крыша оранжереи. Она покатая и узкая — похожа на две карты, из которых построили домик. Крыша белая, её тоже всю завалило снегом… Только одно чёрное пятно темнеет на ней — разбитое окошко. Значит, вот откуда сыплется снег и дует ветер в бассейн с маминой викторией регией. Пока Саша стоит и думает, они, может быть, уже заморозили викторию регию до самых корней.

Саша тянется рукой к пролому в стене. Но у неё нет ни ватника, ни тёплого платка, чтобы закрыть чёрную дыру. На ней самая обыкновенная вязаная шапочка.

Что же делать?

Саша привстала на цыпочки и привалилась к разбитому окошку.

Она сама не знала, долго ли простояла так, прислонившись к чёрной дыре. Но ей казалось, что она стоит долго, очень долго, и что очень долго не идёт мама.

А ветер и мороз становились всё сильнее, даже снег перестал падать, такая стужа была на дворе.

Саше было очень холодно. Её ноги в мокрых валенках начали ныть, а руки так замёрзли, что она уже не могла разогнуть пальцы. Саша крикнула: «Мама!» и заплакала.

Ветер сразу дунул и заморозил её слёзы. Ему уже давно нечего было делать, он всё переделал в саду…

Это он засыпал снегом дорожки сада так, что от них не осталось и следа.

Это он сломал верхушку серебристого тополя и перебросил её через высокий забор.

Это он, ветер, вышиб деревянный брусок, подпиравший ветку даурской лиственницы, и кинул его со всего размаху в крышу оранжереи, разбив стекло над викторией регией.

Теперь даурская лиственница шелестела своими тонкими голыми ветвями, и её не гнущиеся от холода ветки лепились к снегу, покрывшему землю.

Скрип, свист, хруст снега сливались во множество едва уловимых звонких и тонких звуков морозной ночи. Но Саша не слышала их. Она давно уже перестала плакать и звать маму и тихонько спала, положив щёку на рукав своей мокрой от снега шубейки.

А в это время по дорожке сада шёл к оранжерее кочегар, которого мама послала за Сашей.

От него пахло дымом и копотью. Между морщин у его серых глаз залегли глубокие угольные бороздки. Много пришлось потрудиться кочегару в эту ночь, чтоб отогреть все растения Ботанического сада, впустить лето во все стеклянные его дома и выгнать оттуда месяц январь…

Кочегар уже прошёл мимо даурской лиственницы, когда увидел на белой крыше оранжереи тёмный рукав Сашиной шубки. Сперва он не понял, что это Саша, а когда догадался, крикнул сердитым голосом:

— Ты что тут делаешь, озорница?!

Саша не отвечала.

— Мать, видно, пугать вздумала? — сказал кочегар. — По крышам стала лазать в пургу…

Саша молчала.

Тогда он совсем рассердился, шагнул в сугроб и дёрнул за рукав шубейки.

— Слезай-ка отсюда! — сказал он таким сердитым голосом, что даже снег посыпался с веток даурской лиственницы. — Некогда мне с тобой в прятки играть. Слезай-ка, слышь?

И Саша услышала.

— Нельзя… Тут дует… — ответила Саша.

— Ах, ты батюшки, ах, ты батюшки!.. — взмахнул обеими руками кочегар и, оторвав Сашу от стекла, увидел чёрную дыру в крыше.

Тогда он быстро снял с себя закоптелый ватник и заделал им пролом в стекле. А потом, бормоча про себя что-то непонятное, бережно поднял Сашу и понёс в оранжерею.

На следующий день стекольщик вставил в крышу оранжереи новое стекло, а садовник подставил новую подпорку под ветки даурской лиственницы. А когда пришла весна, Сашина мама пересадила викторию регию из её глиняного горшочка в большой широкий бассейн, и та зацвела, как у себя на родине.

Осенью весь бассейн покрылся белыми продолговатыми цветами, немножко похожими на нашу кувшинку, только гораздо большими.

Утром цветы виктории регии были такие белые, что, кажется, белей нет ничего на свете. К полудню они делались нежно-розовыми, а к вечеру бархатно-красными.

Со всех сторон города, изо всех школ поодиночке и целым классом приходили в Ботанический сад школьники смотреть на викторию регию.

Экскурсовод взмахивал своей длинной палочкой и показывал на большие цветы, спокойно лежавшие в бассейне среди огромных плотных листьев с загнутыми краями.

— Перед вами, ребята, виктория регия, — говорил экскурсовод. — Она цветёт далеко, в жарких странах. Посмотрите, какие у неё большие, крепкие листья. На каждый листок может сесть маленький мальчик или маленькая девочка, — листок, как плот, понесёт его по воде.

— Ну, так я сяду. Посади меня! — сказал самый маленький мальчик своему старшему брату.

Мальчику было всего пять лет.

Он стоял у бассейна, тянул к нему свои короткие, толстые ручки и смотрел на большие белые цветы и маленьких красно-золотых рыбок.

А у входа в оранжерею стояла Сашина мама и тоже смотрела на викторию регию.

Она знала каждую жилку на её больших листьях, знала, сколько цветов на каждом её стебле, какие водоросли растут на дне бассейна и какие в нём живут рыбы.

Виктория регия была ей так дорога, будто стала её собственной дочкой. То ли потому, что много трудов положила учёная садовница, чтобы вырастить её на севере, то ли потому, что в ту вьюжную ночь её Саша закрыла собой от холода этот хрупкий цветок.