— Скомрахи должны быть, — возразила Бранка, — их глянем. Одно видел скомрахов, Вольг? Бывает — живот сорвёшь, как хохочешь. А бывает — в плач кинет. Вот глянешь.
— Заворачивай! Заворачивай! — зычно прокричал Боривой своим. — а вон наше место!
Обоз пополз среди многочисленных телег, костров, людей, коней и неумолкающего гула, который тут, очевидно, длится всю ночь. Олег заметил в отдалении большие стальные фургоны, ярко расписанные данванским линейным алфавитом, изумлённо спросил Йерикку:
— Данваны?!
— Где?! — тот вскинулся, но тут же обмяк. — Шутки у тебя... Горожане. Фургоны на конной тяге, кони не в пример нашим, тяжеловозы. Машинами в эти места не доберёшься. А надписи — чтоб в пути не придрались. Они ж сюда тайком добирались.
— Смелые, — оценил Олег. Йерикка кивнул:
— Большинство — правда смелые, наши хорошие друзья, вот познакомишься... Но есть и данванские агенты. Кто с дурью, кто с непотребщиной разной, а кто просто шныряет, высматривает... Пять лет назад вот на такой ярмарке несколько сот людей насмерть отравились южным вином. А семь лет назад — данваны высадили десант и устроили побоище. С тех пор всегда берём с собой огнестрельное оружие.
Обоз неспешно продвигался вперёд. И Йерикка спросил так, словно не было только что слов о прошлых жертвах, об опасностях и врагах:
— Ну скомрахов-то пойдёшь смотреть?
— А когда? — оживился Олег.
— А вот устроимся — и пойдём, что ещё делать-то? — пожал плечами рыжий горец.
* * *
Около скомрашьего балагана собралась шумная толпа в сотню, не меньше, человек. Все перекликались, посмеивались, спорили. Горцы разных племён перемешались, как жидкости в коктейле — жаль, что тут никто не знал этого точного сравнения.
Йерикка с Олегом протолкались в первый ряд — их пропускали неохотно, однако у Йерикки был слишком уверенный вид.
— Вот, смотри, — шепнул рыжий горец. Олег кивнул, разглядывая устроенный на телеге балаган — просто занавес из какой-то тяжёлой ткани, расшитой золотыми и алыми узорами, в которых проглядывали то звериные морды, то распростёртые крылья сказочных птиц, то запрокинутые ветвистые рога оленей, то переплётшиеся, как на лезвии меча, стебли трав. Присмотреться Олег не успел — послышался негромкий напев гуслей, и сбоку от занавеса появился вполне обычно одетый для лесовика старик. Поклонившись в пояс собравшимся, он выпрямился, оглядел людей — и под его взглядом шум стих. Все ждали начала. Старик кивнул и заговорил — отчётливым, хорошо слышным даже тем, кто стоял в задних рядах, голосом, в котором не было и намёка на старческую слабость или надтреснутость:
— Благо за внимание всей честной компании. Благо, что свои важные дела побросали, да наши глупые речи послушать собрались. Может, чего и сгодится — иной раз из глупости ум родится. Не понравится — гневу волю не давайте, а понравится — так не забывайте... — он снова поклонился и под изменившийся, ставший погромче, гусельный напев продолжал:
— Куклы наши — не живые,
Только всё же не простые.
Вы смотрите, примечайте,
Да знакомых узнавайте...
По сигналу его руки занавес разъехался в стороны и началось представление...
— Князь имел трёх сыновей.
Старший был других хитрей,
Средний был других богаче,
Младший — только что храбрей...
... На фоне грубовато, хотя и ярко нарисованных декораций некоего богатого города началась вполне обычная история. Только персонажи были одеты так, что в старшем сыне сразу можно было узнать горожанина, в среднем — лесовика, а в младшем — горца. Куклы изготовила рука мастера, и даже Олег, избалованный телевидением и видео, смотрел внимательно, хотя и ожидал, что сейчас начнутся традиционные поиски невест и так далее.
Однако вместо этого на сцене разворачивались другие события. Старый князь пошёл походом на неведомых чужаков, что разоряли окраинные земли. И вернулся разбитый, с остатками дружины, сам умирающий от ран. На заднем плане ловко и бесшумно менялись декорации, создавая ощущение смены пейзажей и вообще здоров оживляя происходящее.
Умирая, князь завещал своим детям, пришедшим проститься с отцом:
— Приближается напасть!
Чтоб вам, дети, не пропасть —
Друг за друга стойте крепко,
Не делите, братья, власть!
Но почти сразу после отцовской кончины старшие братья принялись затирать младшего. Старший с ним вообще знаться не хотел. Средний всячески обманывал в мелочах и в крупном. Младший не обращал внимания, вёл себя по-прежнему дружелюбно, да ещё и охранял границы княжества, пока старший бездельничал, а средний копил богатства. Зрители реагировали очень непосредственно, поддерживали младшего сочувственным гулом, а в адрес старших не скупились на сердитые реплики.
Вот как-то братья обедали. И вдруг прямо в их богатую горницу ворвался всадник — рыжий, как огонь, на большом коне. У всадника был отчётливо крючковатый нос, и в толпе заперешёптывались: «Анлас, анлас...» И точно — братья заговорили:
— Вот анлас пришёл до нас.
Что расскажет нам анлас?
Гусли сменили ритм — мелодия стала явно не славянской. Всадник, соскочив с коня, заговорил — и речь его тоже была иного стиля: без рифм, с частыми аллитерациями. Он жаловался братьям-князьям, что, пока пас он своих коней, неведомая злая сила разорила кочевье, и нашёл он стариков-родителей сгоревшими в пламени, младшего брата-юнца — лежащим у пожарища с копьём в руках, умершего от ран, верных псов — порубленными, а молодую жену и новорожденную дочь унесла злая сила невесть куда.
— Чем на пожарище, чадном и горьком, мёртвых оплакивать.
Я снарядился в дело праведное, в дорогу дальнюю.
Злую ту силу выследить, месть отомстить клялся я.
За погубленных родичей, иль вернуть любимую.
Дочке не дать рабыней вырасти.
Мёртвым лечь, под плетью вражеской.
Наши отцы, в битве яростной,
Спины прикрыли друг другу накрепко.
Смерть отвели друг от друга оружием.
Звались они побратимами до смерти.
По силам помощи жду я от вас...
Но оба старших брата принялись юлить, ловчить, отнекиваться, а потом прямо заявили, что они к отцову побратимству касательства не имеют, и пусть анлас сам со своими врагами разбирается, а от их земель любая опасность далеко — не по воздуху же враг прилетит?! Тогда вскочил младший:
— Вижу, нету толку с них,
С этих лежебок двоих!
Я пойду, анлас, с тобою —
Ближних вызволять твоих!
И ускакал с анласом. А старшие только обрадовались:
— Ускакал наш дурачок!
Ну а мы-то тут при чём?!
Будем жить оба-двое,
И сыты, и пьяны...