— Вы все-таки выслушаете меня! Неужели непонятно, что вернувшись в Лондон в одиночестве, вы только сыграете на руку ему? Ведь он будет строить козни, интриговать, но сам никогда не нападет. — Она схватила его за отворот камзола и, торопливо нанизывая одно слово на другое, старалась говорить убедительно. — У него есть слуга, столь же опасный. Слуга? Вернее было бы сказать — близкий друг. Если один из них — мозг, плетущий сеть заговора, то другой — руки, все исполняющие. Я боюсь обоих!

Эту торопливую, на одном дыхании речь Джеррен выслушал, не меняя выражения лица, а когда она закончилась, холодно произнес:

— Не будете ли вы столь любезны, Антония, дать мне пройти? Это все тот же спор, что мы вели в Лондоне, и все такой же бесполезный. Так давайте же прекратим его, порешив, хотя бы из уважения к хозяйке, сохранять взаимную учтивость, пока мы оба пользуемся ее гостеприимством. — Он умолк, но, поскольку она не двигалась, взял ее за плечи и осторожно отодвинул в сторону. — Что ж, если вы не желаете двигаться сами, придется помочь, ибо я более не желаю обсуждать с вами этот вопрос. Вы останетесь здесь до тех пор, пока я не расквитаюсь сполна с вашим родственничком. Потом я пришлю за вами, тогда и настанет черед выяснять отношения, хотя один Бог ведает, сможем ли мы когда-нибудь разрешить эту дилемму.

Джеррен уехал из Манора следующим утром, очень рано, но и жена, и хозяйка уже были на ногах, чтобы пожелать удачной дороги. Прощание с Антонией было кратким и официальным, а вот леди Блэкленд удивила его, сказав:

— Давайте-ка перед отъездом пройдемся по саду, мистер Сент-Арван. Я хочу кое-что сказать вам.

Он удивленно поднял брови, но согласился сразу, предложил ей руку, и они пошли по неширокой дорожке, вившейся вдоль просторного ровного газона, по которому протянулись длинные утренние тени от деревьев. С минуту они двигались молча, потом леди резко проговорила:

— Я сама терпеть не могу людей, сующих нос не в свое дело, но только дурак — не заметит, что ваши отношения с женой оставляют желать много лучшего. А я, мистер Сент-Арван, вовсе не дура.

— О, мадам, это неоспоримо, — посмеиваясь, согласился он, — однако, рискуя обидеть вас, я все же вынужден заметить, что не намерен обсуждать этот вопрос. Вам ведь, кажется, известны обстоятельства нашей свадьбы. Они вполне все объясняют.

— Вздор! — отрезала миледи. — И не пытайтесь казаться глупее, чем есть на самом деле, мой мальчик, уверяя меня, будто не в ваших силах было примирить Антонию с этим браком, ибо я все равно не поверю. Я прекрасно вижу, как изумительно вы подошли бы друг к другу, не вмешайся кто-то посторонний. Кто — то, счевший необходимым из собственных корыстных побуждений посеять меж вами рознь. Роджер Келшелл, к примеру.

Джеррен бросил на нее удивленный взгляд и встретился с проницательным взором. Минуту или две спустя он осторожно произнес:

— Полагаю, сэр Роджер негодует из-за моей женитьбы на его родственнице.

— Негодует? А, ну да, негодует! Берегитесь его, мистер Сент-Арван! Он совершенно беспринципен, и худшего и более опасного врага трудно себе представить.

И снова Джеррен помолчал, прежде чем ответить. Такой поворот разговора оказался неожиданным, и он понимал, что нужно быть предусмотрительным в словах.

— Странного мнения вы, мадам, о своем зяте.

— О моем зяте? — В голосе леди Блэкленд послышалась горечь. Теперь дорожка шла в кустарнике, дома было не видно, миледи остановилась и повернулась лицом к Джеррену. — Роджер Келшелл увез дочь, когда той едва исполнилось семнадцать. В те дни легко было обвенчаться тайно, и ради Фебы нам с ее отцом пришлось принять этот брак, хотя мы прекрасно понимали, что Келшелла интересовало только приданое. Однако здесь он чуточку недодумал, ибо сэр Артур настоял, чтобы они жили с нами, и жесткой рукою регулировал их расходы. Когда родился Винсент, а Феба умерла, он сделал мальчика своим единственным наследником. Винсент получит все через два года, в день своего двадцатипятилетия. Джеррен нахмурился:

— Так значит, не ради Винсента Роджер хотел женить его на Антонии?

— Роджер Келшелл, — язвительно заметила миледи, — никогда и ничего не делает ради кого-то. Когда Винсент переехал в Лондон, влияние отца стало гораздо сильнее, чем хотелось бы, и Келшелл, несомненно, убежден, что такой брак предоставил бы деньги Антонии в его полное распоряжение. Это состояние — предмет его постоянных вожделений. Лично я уверена — хотя раньше никому в том не признавалась, — что у сэра Чарльза имелись немалые основания для подозрений относительно смерти сына.

Джеррен промолчал, прищурившись глядя на нее.

— Интересно, — медленно начал он, — а почему вы решили признаться в этом мне?

Она пожала плечами:

— Я достаточно долго прожила на свете и поняла, что время не меняет таких, как Келшелл. Дважды он едва не завладевал столь вожделенным состоянием, и дважды оно в последний момент ускользало из его рук. Однако он вполне еще может лелеять надежду женить Винсента на Антонии, если каким-либо образом устранит вас. — Она помолчала, потом неторопливо прибавила: — И я очень хорошо понимаю, что самый факт женитьбы на ней ставит вашу жизнь под угрозу.

Снова воцарилось молчание, на этот раз продолжительное. Джеррен вопросительно смотрел на леди Блэкленд, а она молча отвечала выразительным взглядом глубоких серых глаз. Потом он так же молча поднял ее маленькую, морщинистую руку и поднес к губам.

— Я понял все, ваше сиятельство, и благодарю за предупреждение. Я, признаться, тоже не доверяю Роджеру Келшеллу.

— Так и продолжайте, Сент-Арван! Он — человек опасный. И не беспокойтесь о жене. Здесь, под моим присмотром она будет в безопасности.

— Я знаю, мадам, и за это тоже благодарю вас. Теперь мне понятно, почему вам так хотелось подружиться с нею.

— А мне нравится эта девушка, — заявила миледи, возвращаясь к своей обычной манере говорить. — И, что немаловажно, вы, юноша, нравитесь мне тоже, однако другой такой сумасбродной, своевольной и упрямой пары еще, пожалуй, поискать. Остается только надеяться, что рано или поздно вы все же придете в чувство, хотя лично я не очень-то рассчитываю на это!

Антония жила у леди Блэкленд уже месяц. Джеррен никак не давал о себе знать, и она понимала, что писать ему бесполезно. Через несколько дней после его отъезда в Манор приехала Ханна с багажом хозяйки, но и она знала только о смерти сэра Чарльза и больше ни о чем другом; о ее нынешнем местопребывании сэру Роджеру было, скорее всего, известно, но и от него — никаких известий. Наконец, в полном отчаянии, Антония написала ему и в ответ получила письмо, в котором осторожными, обтекаемыми фразами говорилось, что до тех пор, пока Сент-Арван не вернется в Лондон, предпринять ничего нельзя.

Письмо слегка успокоило Антонию, ибо косвенным образом подтверждало, что Джеррен пока в безопасности. Теперь, освободившись на время от гнетущего страха за него, она могла позволить себе спокойно обдумать разделившую их и все расширяющуюся трещину. «Слишком глубокая, — думала Антония скорбно, — едва ли она когда-нибудь зарастет», и даже если Джеррену и посчастливится со своим врагом, то вряд ли удастся забыть, какую роль сыграла во всех этих кознях жена, память об этом всегда будет стоять между ними. И никогда уже им не обрести снова то счастье, которым были они объяты так недолго.

Мирную идиллию в Маноре прервало неожиданное появление самого сэра Роджера. Он приехал в один серый, тяжелый день, когда небо вокруг набухло грозой, и походя объяснил свое появление выдумкой о поездке в Бат и неожиданным решением заехать сюда по пути, дабы засвидетельствовать леди Блэкленд свое почтение, а ее молодой гостье — соболезнования по поводу кончины дедушки. Антония поначалу встревожилась, но, понимая, что в Манор его могла привести лишь чрезвычайная срочность, взяла себя в руки и, набравшись храбрости, спросила, когда они остались наедине, чем вызвана подобная неосмотрительность.