— Вернусь, — пообещал он. — Сам дьявол меня не удержит. — И он снова и снова целовал ее, но потом с печальным вздохом отпустил и, поднявшись на ноги, уныло сказал: — Черт бы побрал моего дядюшку! Он ведь надеется, что я побуду с ним, так что лучше отправляться, не теряя времени.

Она прильнула к нему, все равно не желая отпускать.

— Но ты вернешься сегодня вечером, пусть даже поздно, вернешься? Обещаешь?

— Обещаю, — отвечал он. — Если только старик не окажется так болен, что придется остаться. Но в этом случае я дам знать.

День Антония провела в приятных хлопотах. Съездила к модистке, принимала и отдавала утренние визиты, гуляла с Люси в парке Сент-Джеймс. Наконец пришло время одеваться на бал. Маунворты, тоже приглашенные к леди Петгигрю и знавшие об отъезде Джеррена, подвезли Антонию в своей карете до дома ее светлости, что было совсем не далеко, на Ганновер-сквер.

У Антонии, как обычно, от поклонников отбою не было, но и танцуя, и весело болтая, она все поглядывала на дверь; время шло, Джеррен не появлялся и хорошее настроение постепенно покидало ее. К завершению бала она улыбалась уже через силу, чисто механически, и с облегчением приняла предложение Люси уехать в числе первых, ибо теперь к огорчению начало подмешиваться и беспокойство.

На обратном пути до Брук-стрит она мало говорила, не в состоянии скрыть растущей тревоги, и Маунтворты, переглянувшись, решили проводить ее до дому. Но привратник сказал, что от мистера Сент-Арвана так и не было никаких известий, тогда сам Маунтворт, видя бледное лицо Антонии, решил взять все в свои руки и, не говоря ни слова, повел обеих дам в гостиную.

— Не понимаю, — заметила Люси. — Нарушать обещания — это так не свойственно Джеррену. Может быть, его задержала какая-то неприятность, как вы думаете?

Питер бросил на нее уничтожающий взгляд и обратился к Антонии, стоявшей у камина: — Прошу вас, не надо так волноваться. Все могло случиться: может, записка попала не по адресу, а может, дядюшка оказался так серьезно болен, что Джеррен просто не смог ничего сообщить.

И тут снизу раздался громкий стук в дверь. Послышалось неясное бормотание и шаги вверх по лестнице. Дверь в гостиную распахнулась — на пороге, покачиваясь, стоял Джеррен.

Он был без шляпы, но в длинном плаще для верховой езды, закутавшем его до самой шеи; прядь белокурых волос, выбившаяся из-под ленты и спадавшая на лоб, придавала ему небрежно-легкомысленный вид. Несколько секунд он стоял на пороге, блуждающим взглядом окидывая всех, потом рывком захлопнул дверь и нетвердо шагнул в комнату. Не обращая ни малейшего внимания на Маунтвортов, он обратился прямо к Антонии, рванувшейся было навстречу.

— О, милая женушка, — произнес он хрипло. — Прошу прощения. Меня задержали по дороге. — Он пошатнулся и ухватился за ближайший угол. — Неожиданная… ну, просто чертовски непредвиденная задержка.

Антония бессильно уронила радостно протянутые руки и недоуменно воззрилась на него; радость, написанная поначалу на лице, постепенно уступала место сперва презрению, а потом и отвращению: в его дыхании ощущался явственный запах бренди.

— Все понятно, — язвительно произнесла она. — Значит, ты весело проводил время в какой-то таверне! Так надо было и оставаться там, пока не протрезвеешь!

Он криво ухмыльнулся: — Прекрасно разыграно, дорогуша. — И добавил сардонически, но с какой-то запинкой: — Однако есть вопрос, на который я должен получить ответ, а дать его можешь только ты. — Он помедлил, явно пытаясь собраться с мыслями, потом продолжил: — Боюсь, я проявил невнимание! Твой день рождения, твое совершеннолетие — оно ведь осталось незамеченным, да?

— Да какое, в конце концов, отношение имеет день рождения Антонии ко всему происходящему? — с изумлением спросила Люси, а Джеррен с горечью рассмеялся, ни на секунду не отрывая пристального взгляда от лица жены.

— Полагаю, самое непосредственное, Люси! Я прав, мадам?

— Ваши глупые пьяные шутки совершенно не смешны! — с неприязнью произнесла она. — Я стала совершеннолетней два дня назад.

— Так я и думал! Какая небрежность с моей стороны — не запомнить даты. Проклятая небрежность!

Он шагнул к ней, но, оторвавшись от стула, снова пошатнулся и рухнул на пол лицом вниз, прямо к ногам Антонии. Антония замерла, с оторопело-испуганным видом уставившись на него, но Питер очень внимательно, со все возрастающим подозрением наблюдавший за другом, подошел и опустился рядом с Джерреном на одно колено. Взял его за плечи и перевернул на спину; плащ при этом упал с плеч, обнаружив то, что Джеррен до сего момента так успешно скрывал: наспех накрученные бинты, насквозь пропитанные кровью.

Было уже далеко за полдень, когда Джеррен открыл глаза и увидел Антонию, сидящую на стуле у кровати все еще в бальном, правда, уже основательно измятом платье. Несколько секунд он рассматривал ее глазами, полными и душевной муки и презрения одновременно, потом слабым голосом произнес: — Какая преданность! И сколько же времени ты вот так наблюдаешь за мною?

При звуке этого тихого голоса она встрепенулась и открыла глаза. И в следующее же мгновенье уже была на ногах и склонялась над ним.

— Джеррен! — прошептала она. — О, любимый мой, прости!

— Простить? — произнес он пытливым тоном. — За что же именно?

— За мою вчерашнюю глупость, за то, что я не поняла, что ты ранен. — Нагнувшись, она нежно поцеловала его в губы. — Разве есть еще что-то?

— А вот это, мадам, — угрюмо откликнулся он, — вашей совести лучше знать.

Она отшатнулась, глядя потрясенными и перепуганными глазами.

— Я ничего не понимаю.

— Надо же, какое притворство, — устало произнес он. — Ваш дедушка предупреждал меня, но я счел его слова фантазией безумца. Теперь все понятно. Если б ваш план удался, лежать бы мне мертвым в Угодьях Финчли.

— Мой план? — вскинулась она. — Но ведь в тебя стрелял разбойник с большой дороги! Так мне сказал мальчик-посыльный, что привел тебя домой.

— Я сам сказал так своим спасителям. Как вы думаете, хочется мне, чтобы все знали, что моя жена пыталась убить меня?

Она вскрикнула и уставилась на него, вся побледнев от ужаса.

— Джеррен, в своем ли ты уме? Я пыталась тебя убить? — Она запнулась, положила ему на лоб руку — он был сухим и горячим. Лицо ее прояснилось: — Да у тебя жар! Этого как раз и боялся доктор; и в самом деле — безумием было в таком состоянии ехать обратно в Лондон. О, Боже, ну почему же ты не дал мне ничего знать? Ведь я тут же прилетела бы к тебе.

— Чтобы довести начатое до конца? — При всей слабости голос Джеррена сочился безмерным презрением. — Да, ты даром времени не теряешь, не так ли? Через два дня после совершеннолетия наносишь первый удар в борьбе за свободу. Надо было только выбирать в сообщники более меткого стрелка, тогда не пришлось бы наносить второго удара.

Антония прижала руку ко лбу. Все происходящее казалось кошмарным сном.

— В чем еще ты хочешь меня обвинить? С кем, по твоему мнению, я могла бы сговориться?

— Стоит ли даже теперь по-прежнему изображать невинность? — Джеррен пошевелился и застонал от боли. — С кем же еще, как не с Роджером Келшеллом, который все еще домогается состояния вашего деда? И сыну которого вы обещали свою руку еще до того, как сэр Чарльз заставил вас выйти за меня.

— Джеррен! — она снова умоляюще протянула руки. — Неужели ты веришь в то, что говоришь? Ведь я же люблю тебя! И разве не доказала это?

Ни слова, ни жеста не последовало в ответ, только рот искривился в горькой усмешке.

— Да, доказали — свое двуличие, — произнес он с трудом, но от его тона Антония вся сжалась, отшатнулась, как от пощечины. — То была месть, не так ли, за обиду, которую я нанес вам, согласившись на этот брак, обиду, которую вы так и не смогли простить? Вот только перед тем, как предать меня в руки своего родственника, вам зачем-то понадобилось убедиться в моей любви.

Она смотрела потрясение, потерянно, прижав руки к груди, с лицом, почти таким же белым, как у него.