Ей пришло в голову, что Джеррен может находиться на первом этаже, в библиотеке, на время сегодняшнего приема преобразованной в ломберную, или в соседней комнате, где были накрыты столы с прохладительными напитками. Она спустилась вниз, но при первом же взгляде поняв, что в столовой его нет, уже направилась было в ломберную и тут заметила на верхней площадке лестницы своего юного обожателя. К счастью, двое проходящих мимо джентльменов закрыли ее от его нетерпеливо высматривающего взгляда, и она быстро скользнула под изгиб лестницы, где, как ей помнилось с предыдущего визита, должна была находиться дверца в небольшую прихожую.

Дверца оказалась едва притворенной и открылась сразу же. Прихожая была тускло освещена лишь отблесками свечей через открытую дверь да лунным светом, льющимся через незадернутое гардинами окно. Но и в этом слабом свете она заметила пару, стоявшую у окна очень близко друг к другу. Ярко блестел желтый атлас кафтана, матово мерцал голубой шелк платья, туманным облачком клубились напудренные волосы. Незамеченная, Антония застыла, как громом пораженная, услышав жаркий шепот Джессики: — Говорю вам, ни ваш брак, ни моя помолвка с Дирэмом ничего для меня не значат. Я согласилась, только чтобы избавиться от непрестанных просьб мамы, от ее надоевшей опеки и обрести, наконец, свободу, которой наслаждаются все замужние дамы. После моей свадьбы мы легко сможем придумать что-нибудь и встречаться…

Антония круто повернулась и вышла, забыв о надоедливом юноше, все еще подстерегавшем ее, забыв обо всем, ослепленная яростью, нестерпимой болью, причиненной этим видением — Джеррена рядом с Джессикой. Винсент, в этот момент появившийся в дверях ломберной, увидел, как она идет навстречу с белым, как полотно, лицом и мрачными, полыхающими гневом черными глазами. Ему тут же пришло на ум поэтическое сравнение — она была похожа на богиню мщения.

— Антония! — Но она продолжала слепо двигаться вперед, и пришлось взять ее за руку. — В чем дело?

Что случилось?

Она вся дрожала и смотрела на него, не узнавая. Потом взгляд прояснился, и дрожащим голосом она произнесла: — Я еду домой.

— Вам дурно!!! — Голос Винсента был полон участия. — Позвать мачеху? — Она отрицательно качнула головой. — Тогда Сент-Арвана?

— Нет! — с неожиданной силой почти крикнула Антония. — Просто пошлите за моим экипажем. Я уезжаю одна.

— Я не отпущу вас одну в таком состоянии, — сказал Винсент с неожиданной твердостью. — И поеду с вами.

Он немедленно послал одного слугу за экипажем, а другого — за накидкой миссис Сент-Арван. Когда оба приказания были выполнены, повернулся к Антонии, все еще стоявшей молча, погруженной в бурные переживания, и мягко тронул ее за локоть: — Поедемте, дорогая. — Тон его был так же мягок.

Как слепая, она безропотно оперлась на предложенную руку и позволила провести себя через холл. Лакей торопливо распахнул двери, Винсент и Антония вышли на улицу, а с лестничной площадки за их отъездом задумчиво наблюдал граф Дирэм.

Антония сидела в туалетной перед зеркалом, глядя на свое отражение, а видела только две фигуры в полутемной комнате, только две головы, склоненные друг к другу. Ярость выгорела дотла, и остались лишь боль и горечь.

С полным безразличием она отдала себя попечению горничной, забыв о постоянном угрюмом неодобрении этой женщины с вечно сжатым в ниточку недовольным ртом. Всю свою жизнь Тернер провела в услужении в Келшелл-Парке и горькой обидой отреагировала на перемену обстоятельств, приведшую ее в Лондон, заставившую не спать допоздна, дожидаясь Антонии, заботиться о ее модной роскошной одежде, на которую это «цыганское отродье», по ее мнению, не имело ни малейшего права. В мрачном молчании она раздела хозяйку, облачила в легкий, отделанный кружевами пеньюар, и, накинув ей на плечи пудермантель ( — специалъная накидка, защищающая от сыплющейся пудры), принялась вычесывать из волос ароматическую пудру. Причем делала это с нарочитой резкостью, злобно дергая глянцевитые черные пряди, но Антония ничего не чувствовала.

В коридоре послышались быстрые шаги, и в комнату вошел Джеррен. Встретившись взглядом с отражением Антонии в зеркале, он тут же посмотрел на служанку.

— Можешь идти, — сдержанно сказал он.

С кислой улыбкой Тернер отложила щетку, сделал книксен и вышла. Джеррен стоял у туалетного столика, глядя на жену сверху вниз. Он был явно до крайности рассержен: голубые глаза яростно сверкали, резко очерченные губы сжались в зловещетонкую линию.

— Может быть, мадам, — резко начал он, — вы соблаговолите объяснить, отчего самым невежливым образом покинули дом своего дяди, не соизволив даже попрощаться с хозяйкой. А более всего меня интересует, почему вы уехали в сопровождении Винсента Келшелла?

Уловив в последних словах скрытое обвинение, она пришла в ответное негодование: — Винсент проводил меня до дому. И если сообщил вам об этом, то, без сомнения, должен был сказать также и о том, что мне стало дурно.

— Он ничего не сообщал. Мне сказал об этом Дирэм, черт бы побрал этого наглеца! Уехав из дому вместе с вами, Келшелл больше не вернулся, о чем вы, вероятно, прекрасно знаете. — Он многозначительно взглянул на дверь в спальню, выходившую в туалетную. — Он все еще там?

От такого оскорбления, от такой несправедливости потухшая было ярость вновь вспыхнула. Антония вскочила на ноги, пудермантель соскользнул с плеч.

— Нет, его там нет, — в бешенстве выкрикнула она. — Он только проводил меня до входной двери и тут же ушел. И не надо по себе судить ни о нем, ни обо мне!

— Что, позвольте спросить, вы подразумеваете? — Голос Джеррена был угрожающе тих.

— Я подразумеваю, что вместо того, чтобы внушать вам подозрения относительно меня, лорду Дирэму следовало бы получше присматривать за своей будущей женой. Такого поведения устыдилась бы даже кабацкая девка! Говорите, я проявила невоспитанность! А что сказать о женщине, которая едва только обручившись с одним, уже строит планы, как стать любовницей другого?

Теперь его гнев сменился безмерным удивлением; прищурившись, он шагнул вперед.

— Кто вам сказал? Келшелл?

— Никто мне ничего не говорил, да в том необходимости не было! Я видела вас с нею в прихожей и слышала ее слова своими ушами. Нет, я за вами не шпионила! Просто стремилась укрыться от молодого Ригби, докучавшего мне своими назойливыми ухаживаниями. Вот и услышала то, что хотела узнать.

— И узнали только половину истории! Задержись вы хоть на минуту, то услышали бы, как я ответил ей, что не желаю прибегать ни к каким уловкам. Что графиня Дирэм может любить, кого пожелает, но я от такой чести отказываюсь.

— Ну да, а для того, чтобы сообщить это, совершенно необходимо было втихомолку укрываться с нею в полутемной комнате, не так ли? — надменно возразила Антония.

— Да, чертовски необходимо. — Он говорил прочувствованно-серьезно. — Она становилась уже неуправляемой, грозилась устроить сцену. Представляете, какой мог бы разразиться скандал и к каким сплетням он бы привел. Пришлось провести десять адски неуютных минут, и не успел я выбраться из этой неприятности, как обнаружил, что не кто иной, как именно вы все-таки развязали языки всем сплетницам, удрав с вашим Винсентом.

— Значит, теперь я во всем виновата? — Голос Антонии дрожал от гнева. — Что ж, это вполне согласуется со всем, что мне уже известно! Вы можете позволить себе какое угодно скандальное поведение, а меня даже родственник не может просто проводить домой с бала.

— Только не в том случае, когда на этот бал вы приехали со мной или когда ваш отъезд дает пищу всяким нелепым слухам. Однажды я уже предупреждал вас, а теперь напоминаю, что коль скоро вы носите мое имя, то извольте и вести себя, как подобает.

— Коль скоро вас так заботит имя Сент-Арванов, — вспыхнула она, — то крайне жаль, что так мало беспокоит собственное поведение, которое гораздо более, нежели мое, бросает на него тень.

Несколько секунд глаза его сверкали яростным сапфировым блеском, рот жестко кривился; потом он вдруг неожиданно мягко произнес: — Берегитесь, Антония. Такого тона я не потерплю ни от кого, даже от вас.