Канонические Евангелия сурово скупы, их авторы не хотели или не умели дать событие крупным планом, высветить его кинематографически, чего подспудно ждет от текста человек современный. В Евангелии от Марка эпизод распятия предваряет сцену, в которой безымянные римские солдаты разыгрывают конфискованную одежду: “Распявшие Его делили одежды Его, бросая жребий, кому что взять”. Однако в сравнении с этим штрихом любые средневековые и современные описания — дешевая мелодрама. И, как мне кажется, у Мейлера сцена распятия тоже снижена до кича из-за добавленных им деталей. Боль вызывающе расцвечена: “…небеса раскололись надвое. В голове, внутри черепа занялся огонь, он разгорался, делился на радужные цвета; моя душа исходила сияющей болью”. Помимо известных семи высказываний Иисуса, сделанных на кресте, читатель встречает — среди метафорической лавы и молний — следующий слащавый диалог:

Я крикнул Отцу:

— Ужели не даруешь хоть одно чудо в этот час?

Отец ответил, и вой ветра донес Его ответ в самое мое ухо, заглушая боль:

— Ты отвергаешь мой суд?

— Никогда, — ответил я. — Покуда дышу — никогда.

Но мучения не оставляли меня. Даже небо корчилось в муках. И боль пронзала меня, точно молния. Заливала, точно лава. И я снова воззвал к Отцу:

— Одно чудо!

Что ж, критику — особенно ленивому — самое время отослать читателя к Библии (короля Якова), а на любой свежий, горячечно-пылкий пересказ лишь презрительно поморщиться. Однако Мейлер, при всей его пылкости, при всей необычности отдельных акцентов и оттенков, все же не предлагает нам такой резкий текст, как, допустим, английский писатель Джим Крейс в романе “Карантин”. Крейс описывает сорок дней, проведенных Иисусом в пустыне (испытание, помещенное в трех канонических Евангелиях между крещением Христа и началом его земного служения людям), как удивительный реалист, тонкий знаток быта Палестины при короле Ироде — и абсолютный еретик. Его Иисус — отрок, одурманенный молитвами и видениями, который погибает на исходе тридцати дней жесточайшего, изнурительного поста. При этом присутствуют шесть других персонажей: четыре паломника и ограбленный купец с женой. Все это коренным образом преображает традиционный сюжет и роль Сатаны в этом сюжете. Пересказ звучит вызывающе, он не только не сглаживает грубость отдельных эпизодов Библии, но, напротив, — бесконечно их множит. Крейс мастерски — до осязаемых галлюцинаций — прописывает детали, выказывая при этом изрядную жестокость. В романе всего в избытке: будни древнего мира, полные воровства, избиений, убийственных интимных сношений со зверьем и скотского обращения с женщинами; сомнительные религиозные обряды; ошеломляющая, необоримая красота пустынных гор. Согласно Матфею и Иоанну, Сатана пытался искушать Иисуса, предлагая ему превратить камни в хлеб; Иисус, как известно, отказался, и Крейс также оставляет камням их каменное величие.