Эвелин чмокнула его в колючую небритую щеку.
— Спасибо, Фил. Мне пришлось бы вылезти вон из кожи, чтобы заново получить пропуск, чего стоят одни рапорты!
Ровно в семь, когда Эвелин уже внимательно проглядывала данные предстоящих испытаний, в коридоре раздался тихий мелодичный свист. Она подняла голову, и через две секунды Томас Уиклоу шумно вырисовался в дверном проеме. Он был в летном комбинезоне, хотя и не при полной амуниции. Внезапно Эвелин почувствовала укол страха. Никогда прежде никакие полеты и испытания не, могли заставить ее нервничать — так почему же сейчас она так боится предстоящего полета?
Просто раньше она смотрела на все чисто теоретически, ей не за кого было волноваться…
Профессия военного летчика требует от людей особых качеств, еще более это справедливо в отношении летчиков-испытателей. До сих пор эта профессия остается преимущественно мужской, хотя в последнее время и женщин стали допускать к полетам. Психологи установили, что женщины-летчики имеют большинство из присущих этой профессии качеств — сдержанную холодность и трезвый расчет ситуации, но уверенности в себе им явно не хватает. А ведь летчик-испытатель должен быть уверен в себе на все сто процентов! Только тогда он сможет не просто сесть за штурвал и с грохотом рассекать небо на сверхзвуковой скорости, но, самое главное, будет непоколебимо убежден в том, что всегда справиться не только с машиной, но и со всем на свете, и живым и невредимым вернется на аэродром.
Эвелин смотрела в глаза Уиклоу и замечала в них не только ледяную самоуверенность, но и стремление покорить эту страшную машину, которую он ласково называл «Крошкой». Он ни на секунду не сомневался в том, что заставит ее сделать все, что нужно, и мягко посадить на землю.
Непроницаемая аура окружала его — аура античных героев, полных непоколебимой уверенности в своих силах.
Но несмотря на все свое мастерство и упрямство, он все-таки был обыкновенным мужчиной, человеком из плоти и крови. А человек может погибнуть…
— Ты летишь сегодня? — проговорила Эвелин, с трудом выдавливая каждое слово.
Он вопросительно приподнял бровь.
— Лечу, — ответил он. — Ну и что с того?
Что могла она ответить? Что насмерть перепугана, потому что он избрал себе одно из самых опасных дел на свете? Но разве она имеет право на страх за него? Между ними нет ничего, кроме взаимной договоренности развлечь друг друга… Томас Уиклоу не виноват в том, что она чувствует к нему. И даже если бы он мог разделить ее чувство, Эвелин не посмела бы признаться ему о своем страхе. Она не смеет волновать его тогда, когда он должен полностью сконцентрироваться на своем задании.
Поэтому Эвелин постаралась взять себя в руки.
— Ты слишком… м-мм, как бы это сказать… слишком непобедимый в своем комбинезоне. А что у тебя под ним?
Сработало! Ей удалось отвлечь его внимание от своих неосторожных слов. Том внимательно взглянул на нее, глаза его округлились от удивления.
— Футболка и трусы. А ты думала, что я абсолютно голый?
— Ну не знаю… Я никогда раньше не думала об этом. — Эвелин махнула рукой, выпроваживая Томаса. — А теперь уходи. Ты мешаешь мне работать. Я и так не могу сосредоточиться после вчерашнего! Так что не смей подходить ко мне сегодня.
Она еще не закончила говорить, когда поняла, что наделала. Есть вещи, о которых ей не следовало бы забывать. Глаза Томаса зажглись холодным вызовом, и он шагнул ей навстречу. Она сама нечаянно спровоцировала его, и теперь он должен был наглядно продемонстрировать ей, за кем остается последнее слово.
Наклонившись, он уперся в ручки кресла — и Эвелин не успела опомниться, как оказалась в кольце его рук. Томас поцеловал ее, и она капитулировала моментально, ответив на его поцелуй с обезоруживающей готовностью и страстью.
Внезапно Том вздрогнул и резко выпрямился, взгляд его был тяжелым и жаждущим.
— Что ты наденешь сегодня вечером?
— Не знаю… А разве это имеет какое-то значение?
Она никогда не думала, что его глаза могут быть бездонными.
— Абсолютно никакого. Потому что через пять минут после того, как мы запремся в номере, я немедленно раздену тебя.
Впечатление от его слов было оглушительным. Когда Эвелин снова открыла глаза, в комнате уже никого не было.
… Если он увлечен ею хотя бы наполовину того, как она увлечена им, он не сможет лететь сегодня на своем чертовом самолете.
Вновь нахлынул страх, тошнотворным комком подкатил к горлу. Эвелин потребовалась вся ее воля, чтобы справиться с собой, и ей удалось сделать это только потому, что в глубине души она знала: когда дело касается полетов, жесткий самоконтроль помогает Томасу Уиклоу выкинуть прочь любые мысли и чувства, не относящиеся к самолетам — единственной привязанности в его жизни. Это была горькая правда, она причиняла боль, но одновременно несла и успокоение — ведь это означало, что с полковником Уиклоу все будет в порядке. А это было главное.
Фил взял себе за правило приходить на работу раньше Брюса, но сегодня Эвелин, видимо, сбила весь его распорядок дня, поэтому ей пришлось встретить Брюса в гордом одиночестве. Он вошел, окинул ее холодным неприязненным взглядом, налил себе кофе и молча сел за свой стол.
Последнее время Эвелин почти не обращала на него внимания, а сегодня была настолько взвинчена, что едва заметила его присутствие. Она сидела за столом, разрываясь между страхом и предвкушением упоительной близости с Томом. Часть се сознания упорно перебирала опасности, грозящие ему во время полета, в то время как другая часть рисовала сладострастные картины предстоящей ночи. Она не узнавала саму себя, но это была правда, она действительно с трепетом ждала того, что должно было произойти этой ночью, и даже мысль о боли, которая неизбежно ждала ее во время предстоящего соития не могла остудить лихорадочного волнения.
Она хотела Томаса, он был нужен ей как воздух, и это было главным. Так что на фоне всесокрушающего желания страх боли уносился прочь, как песчинка в водовороте.
Но сначала нужно пережить сегодняшние полеты…
— Мечтаешь о верном дружке?
Эвелин рассеянно заморгала.
— Что?.. Прости меня, ты что-то сказал?
— Ничего особенного, просто поинтересовался твоими амурными делишками. Надо сказать, ты меня слегка удивила, ведь раньше ты, кажется, бежала от мужчин, как от огня? Захотелось разнообразия в интимной сфере?
Неопытность вовсе не означает неосведомленность, поэтому Эвелин прекрасно поняла, на что намекает Брюс. Она смерила его холодным взглядом, предвкушая открытый честный поединок, безо всяких недомолвок и эмоций.
— Знаешь, Брюс, в школе я всегда была намного младше своих одноклассников и только в колледже я доросла до того момента, когда мальчики наконец обратили на меня внимание.
На красивом лице Брюса явно читалось недоумение.
— Ну и что из этого?
— А то, что они приставали ко мне, потные, разгоряченные, уверенные в том, что я знакома с правилами игры, а ведь я не знала ничего о мужчинах и отношениях с ними! Я почти никогда не общалась с детьми своего возраста. Меня никто никогда не целовал, не приглашал на свидания, не учил всем необходимым премудростям, которые девчонки постигают на вечеринках и прогулках под луной! Поэтому, когда парни начали приставать ко мне, я просто-напросто ужасно испугалась, а поэтому научилась говорить и вести себя так, чтобы отшить их всех. Ну, теперь до тебя дошло?
Брюс долго непонимающе молчал, но когда смысл только что услышанного наконец дошел до него, пробившись через броню враждебности, он в изумлении уставился на Эвелин.
— Неужели ты хочешь сказать, что боялась меня?
— Ну да! А что, по-твоему, я должна была испытывать? — вспыхнула она. — Ты ведь прижал меня и не хотел ничего слышать!
— Ой, ради Бога, не надо — я кто угодно, только не насильник! — фыркнул Брюс.
— Откуда же я могла знать? — Она вскочила, взмахнула рукой. — Если бы ты не был так уверен в своей неотразимости, в том, что ни одна женщина не сможет устоять перед твоими чарами, то ты бы заметил, как я перепугалась.