Павлов сильно переживал по поводу этого инцидента и готов был полностью взять на себя всю вину за гибель человека. Он лишь категорически отрицал наличие, как у него, так и у Марины преступного умысла. Дело в том, что, по показаниям свидетелей, он и Марина на первом курсе университета состояли в интимной близости. Подрабатывавший в то время дежурным 17-го этажа корпуса "Б" студент истфака Печенкин дал показания, свидетельствующие о том, что Павлов неоднократно выходил по утрам из ее комнаты.

Следствие продолжалось 3 месяца. Были опрошены десятки свидетелей, проведены два следственных эксперимента. Все это время Павлов находился под подпиской о невыезде. Заболела, а потом и вовсе слегла, признавая свою долю вины в случившемся, его мать Мария Эдгардовна, которая когда-то наотрез отказалась признать в черноглазой и бойкой провинциалке Марине свою будущую невестку, заподозрив ее в меркантильном интересе приобрести посредством ее любимого младшего сына московскую прописку. Ровно через год Мария Эдгардовна Павлова (в девичестве Сперанская) ушла из жизни после сердечного приступа.

За три дня до даты первого судебного заседания Павлова пригласили по повестке в известное здание на площади Дзержинского. Там, особо с ним не церемонясь, прямым текстом сказали: будешь сотрудничать с органами — дело закроют, не будешь — пойдешь под суд. Павлов под суд пойти не захотел и стал секретным сотрудником КГБ. Он продолжал учиться в университете, оставаясь старостой группы. Правда, из бюро комитета комсомола факультета его все-таки вывели. Но он об этом не жалел, так как больше времени оставалось на учебу. А также на сотрудничество с органами, которое, если не вдаваться в подробности, было связано с пресечением сбыта наркотиков и валютных операций.

Марина после закрытия уголовного дела как-то очень скоропалительно написала заявление об отчислении из МГУ, и уехала к своим родителям в Вологду. С тех пор они ни разу не виделись. Письма его оставались без ответа, поэтому всякий раз, когда он слышал по радио или TV: "Где ж ты моя черноглазая, где? В Вологде. Где-где-где. В Вологде-где. В доме, где резной палисад…", — у него начинало щемить сердце.

Вот и сейчас, сидя на скамейке в ожидании встречи с неизвестным товарищем из органов, Павлов услышал эту, наводящую на него меланхолию популярную песню в исполнении белорусского вокально-инструментального ансамбля "Песняры". Песню исторгал из себя транзисторный приемник марки "Океан", который нес патлатый парень в расклешенных по моде того времени брюках. Парень был не один, а в компании с еще двумя молодыми людьми, один из которых имел прическу a la prizivnik. Даже издали было заметно, что ребята в подпитии. Они остановились напротив Павлова, чтобы выбросить в стоящую рядом со скамейкой урну окурки.

Увидев, что рядом с Павловым на скамейке лежит пачка Marlboro, бритоголовый парень тут же спросил его, не угостит ли он их "натовским табачком". Павлову, конечно, было жаль расставаться с тремя дефицитными сигаретами, но и напрашиваться на драку ему тоже не хотелось.

— Только бы они не покушались на скамейку, — подумал Павлов, представляя себя уныло сидящим в компании с тремя нетрезвыми молодыми людьми. Но парни, видно, кроме желания стрельнуть по заграничной сигарете, имели на этот вечер и другие планы, которые побуждали их после того, как они закурили, нетвердым шагом продолжить свое движение по тенистой аллее.

"Город, где резной палисад…", — затухало в городском шуме бельканто солиста "Песняров".

Павлов с облегчение вздохнул и посмотрел на свои "командирские" часы. Они показывали время 14 часов 55 минут. Мимо него прошли две школьницы, в одной из которых он опознал девицу, с которой столкнулся возле киоска. Худощавая спутница ее была на голову выше и заметно сутулилась. Девицы не просто слонялись от нечего делать, а напряженно озирались по сторонам, как будто искали кого-то или что-то.

Будучи наслышан от своей двоюродной сестры Людмилы, работавшей в школе завучем, о дурных нравах и вредных привычках подрастающего поколения, он спрятал пачку заграничных сигарет в карман модной замшевой куртки, а то, вдруг, девицы, приняв его за фарцовщика или интуриста, попросят у него закурить. Затем же, как обычно, начнут клянчить всякую приятную мелочь: жевательные резинки, авторучки, мелкие деньги и так далее.

Проводив школьниц недоверчивым взглядом, Павлов задумался о "залитованной" статье новосибирского историка Рудольфа Германовича Шмидта, из коей советский читатель мог бы впервые узнать о том, как зародилась современная уфология, и какие данные по поводу НЛО содержатся в средневековых хрониках и других исторических источниках. Как известно, днем рождения уфологии считается 24 июня 1947 года — первый запротоколированный по всей форме военного донесения случай "исторического" наблюдения НЛО военным летчиком Кеннетом Арнольдом. Событие именно этого дня по причине зафиксированной бортовыми приборами его самолета физической достоверности события вызвало большой общественный резонанс, хотя НЛО наблюдали и до этого и в еще больших количествах. (4)

Не прошло и 5 минут, как школьницы снова нарисовались возле занятой Павловым скамейки. Они возвращались назад. У него появилось предчувствие, что сейчас они к нему подойдут и чем-то попросят. Так оно и получилось. Жердеобразная девица осталась стоять в сторонке, а ее более смелая подруга — та самая, у которой Павлов нечаянно помял бюст, подошла к нему довольно близко и, сильно смущаясь, спросила.

— Простите, вы не могли бы одолжить 30 копеек? Не хватает на мороженое.

— Сейчас посмотрю, — сказал Павлов, приподнялся и вытащил из правого кармана джинсов свой партомоне. А про себя подумал:

— Ха! Мороженое! Так я и поверил. На пиво или на портвешок, наверное, сшибают.

В партомоне его оказались (единый проездной билет не в счет) следующие дензнаки: бумажная купюра достоинством в 10 рублей, четыре монеты по две копейки для использования в телефоне-автомате и металлический рубль с профилем отца-основателя советского государства В.И. Ленина, отчеканенный в честь его 100-летия. Этой монетой Павлов планировал рассчитаться за комплексный обед из 3-х блюд в главлитовской столовой. Хотя удовольствия от обеда Павлов так и не получил, расставаться с рублем ему было жалко. Поэтому он решил над девицей приколоться, да и заодно отучить от попрошайничества.

— Поздравляю, тебе несказанно повезло. Вместо 30 копеек в моем кошельке завалялся целый рубль. Вот он. Но просто так я тебе его не дам. Выполни условие.

— Какое условие? — спросила девица, заикаясь от волнения.

— А ты подойди поближе, я тебе на ушко скажу, — сообщил он ей с таинственным видом.

Школьница-акселератка с лицом юной Анастасии Вертинской удивленно приподняла брови, подошла еще ближе и наклонила голову.

— Французский поцелуй! — объявил он.

— Целоваться?! По-французски?! Qu'est-ce que c'est? — переспросила она.

— Какая киска?! Дрянь! Малолетка! — не понял Павлов, и для наглядности показал ей кончик языка.

Как он того, собственно говоря, и ожидал, девица отреагировала на его намек очень бурно. Нежный румянец на ее щеках приобрел оттенки багрового цвета, большие карие глаза наполнились слезами.

— Дурак! — сказала она, отпрянув от него, и быстрым шагом пошла по аллее. Жердеобразная ее подруга, в стороне наблюдавшая за результатами переговоров, с перепуганным лицом припустила за ней вслед.

Павлов, ничуть не оскорбившись, сладко зевнул, потянулся и от темы НЛО переключился на приятные воспоминания. О том, как он, будучи девятиклассником, попытался в подражание скабрезных стихов гения русской поэзии А.С. Пушкина, изложить свою точку зрения на половой вопрос в советской средней школе в условиях полного отсутствия какого бы то ни было полового воспитания. Его поэма под названием "Ода подростковому прыщу" пользовалась огромной популярностью среди мужской половины 9-10-х классов (посредством переписывания).