О, Господи! Какая же твоя судьба —

Карать и отпускать грехи?

Я не кощунствую, о, Боже, упаси

Меня от твоего непонимания.

Но ведь тобой вершатся мироздания.

Творцу не свойственны простые созерцания!

Коль есть помилования, есть и наказания.

И потому же наши покаяния,

Похожи на щедроты подаяния,

Порой запаздывают.

О, Господи, прости!

Николай Рубцов

I

16 мая 1978 года, во вторник, в 14.30 у памятника Глинке напротив новосибирской консерватории произошло радостное событие: встретились два знакомых человека, которые не виделись почти пять лет. В первый раз они тоже встретились у памятника, но в Москве. И не напротив консерватории, а на площади Ярославского вокзала. Почти полчаса прождал ответственный сотрудник Главлита Дмитрий Васильевич Павлов аспирантку Новосибирского медицинского института Ларису Николаевну Селезневу с букетом увядающих роз (других в цветочном киоске просто не было) у памятника великому русскому композитору, которому под конец жизни русская музыка опротивела также, как и русская зима. Наверное, новосибирцы припомнили ему его слова: "Никогда бы этой страны более видеть", — превратив его помпезный памятник в зловонную "чугунную пепельницу", бросая туда, когда придется, окурки и мусор.

— Димочка, дорогой, неужели я так постарела, что ты меня не узнал? — спросила его Лариса Николаевна Селезнева, выждав момент, когда он уже поминутно стал поглядывать на свои часы.

На нее он, когда она дважды прошла мимо, конечно, сразу же обратил внимание. Но его одолевали сомнения: неужели эффектная молодая женщина с фигурой фотомодели и модной стрижкой и есть та самая скромная провинциальная девушка, которая, будучи студенткой первокурсницей, приезжала в 1974 году Москву на зимние каникулы? О прежней Ларисе смутно напоминали высокие точеные скулы, аккуратный, чуть вздернутый нос, изогнутые в смешливом удивлении брови и большие серые глаза.

— Ой, прости, ты так расцвела, что тебя и правду не узнать. Здравствуй, Лариса-краса длинная коса! — сказал он, намекая на ее прежнюю прическу, и вручил ей букет роз.

— А вот руки мне целовать не надо, чай не графиня, лучше в губы, — сказала Лариса Николаевна, и они поцеловались почти также нежно и чувственно, как в первый раз, когда возвращались с прогулки по ночной Москве. И ему сразу стало неловко, вспоминая о том, когда он, вместо того, чтобы в ту ночь (последнюю ночь перед ее отъездом) вкусить вместе с нею запретный плод, в страхе и волнении проворочался на диване в гостиной, догадываясь о том, что она его ждет.

Лариса Николаевна взяла его под руку и повела к транспортному средству, на котором им предстояло совершить поездку в Академгородок. Это был голубоватый "Москвич-412", которым Лариса Николаевна, сдав два месяца тому назад экзамен на водительские права, управляла сама. Однако прежде чем сесть на место водителя, она переобулась в кроссовки и сняла жакет, оставшись в белой полупрозрачной блузке с ярко выраженным декольте. Неизвестно, что по поводу такой формы одежды в 1978 году сообщала инструкция ГАИ, но водители, а это в абсолютном большинстве были мужчины, реагировали на Ларису Николаевну так нервно, будто за рулем сидела сама Бриджит Бардо.

По дороге Лариса Николаевна рассказала Павлову о дальнейших планах, учитывая то, что вторая половина дня у него, о чем он накануне сообщил ей по телефону, полностью свободна. Вначале Павлов, как он и намеревался, наносил визит вежливости члену-корреспонденту Академии медицинских наук СССР Татьяне Ивановне Добронравовой — старинной приятельнице его покойной бабки Антонины Степановны. Поскольку Татьяна Ивановна была очень занята работой, время его визита было ограничено (не более 1 часа). После этого Лариса Николаевна отвозила его на дачу неподалеку от села Барышево. Ее муж Игорь Станиславович, пользуясь отгулами, находился там с воскресенья. По случаю приезда московского гостя он обещал к 18.00 истопить баню, после которой Павлова ожидали пиво с воблой и вареными раками и сухое вино с шашлыками из свежей баранины и осетрины. После ужина он был вправе выбрать: останется он ночевать на даче, либо она отвезет его в гостиницу, в которой он остановился.

Павлов против поездки на дачу не возражал и попросил Ларису Николаевну, если ее это не затруднит, уделить больше времени осмотру достопримечательностей Академгородка. Очень уж ему хотелось взглянуть на то, как в Советском Союзе впервые воплотилась мечта прогрессивных русских ученых создать в стране победившего социализма городское поселение, центром которого являются не крепостные сооружения, не так называемые "градообразующие предприятия", а Университет, как светоч знаний и хранитель культуры. Поезжайте в любой старинный город Европы, и вы найдете в его центре что? Правильно — Университет. Та же тенденция сохраняется и сейчас.

Лариса Николаевна объехала вокруг квартала у реки и остановилась напротив летнего кафе, признавшись, что хотела бы покурить и выпить чашечку натурального молотого кофе. Ему показалось, что она чем-то расстроена, но лезть с расспросами не стал, чтобы не выглядеть бестактным. Она выкурила, одну за другой, три сигареты Marlboro, сославшись на то, что в институте она свою вредную привычку, которую приобрела за время проживания с мужем в Индии, тщательно скрывает. Павлов обрадовался появлением новой темы для разговора, но от воспоминаний об Индии она уклонилась: — больше интересовалась здоровьем его отца и тем, какие события культурной жизни обсуждает Москва. Спросила она его и о том, почему он до сих пор не женат, и есть ли у него избранница. Павлов, смущаясь, отшутился, дескать, брак — дело серьезное, соответственно подходить к нему нужно серьезно, а он еще слишком легкомысленный.

Полчаса они просидели в кафе, а затем она повезла его в Академгородок — город-спутник, который центром Новосибирска в градостроительном смысле не является, но зато полностью соответствует названию "Центра Сибирской Науки".

Многие ученые со степенями кандидатов и докторов наук, которые там обосновались в 50-60-годы прошлого века, уехали из Москвы, Ленинграда, Киева и других крупных городов догонять свое счастье. Каждый получал свое. Одни — ключевые позиции в руководстве наукой; другие — перспективы быстрой научной карьеры. Третьи — прекрасные условия для работы и быта. И все вместе они обретали хорошие возможности для плодотворной научной деятельности.

Лариса Николаевна оказалась великолепным гидом, знатоком архитектуры и строительства, а самое важное — отличным водителем. "Москвич-412" слушался руки своей хозяйки беспрекословно. Они въехали в Академгородок. Четырех- и пятиэтажные здания выстроились в улицы с романтическими названиями: Золотодолинская, улица Жемчужная, Морской проспект. Широким фасадом выдвинулся на Морской проспект Дом ученых. Когда они проехали от него к университету, взору Павлова открылась удивительная улица. Одна сторона ее — лес, другая — современные здания, которые состояли, кажется, из одного стекла. Насквозь проглядывался вестибюль кинотеатра "Москва" и зал большого торгового центра, состоявшего из Центрального универмага, большого продовольственного магазина и комбината бытового обслуживания.

— В городке, — объясняла Лариса Николаевна, — семь жилых микрорайонов. Каждый занимает 25 — 40 гектаров; для двадцати тысяч человек вполне достаточно.

Дома стояли отдельными группами, посредине — озелененный двор, в котором были отведены площадки для спортивного отдыха, детских игр и открытых стоянок автомашин и гаражей. Бросалась в глаза идеальная чистота на улицах и тротуарах: никакого бытового и строительного мусора, окурков и битого стекла. Ярко окрашенные теневые навесы, беседки, скамейки и простые красивые вазы придавали оформлению дворов праздничное убранство. Стараниями озеленителей прижились в Академгородке ель и липа, кедр и лиственница, даже жасмин и жимолость. Такого сочетания естественной природы и городской архитектуры Павлов не встречал ни в одном из городов СССР, в которых ему довелось побывать.