— Простите меня, Аркадий Моисеевич, я просто — мудак, — подытожил Павлов свое нелепое поведение.

— Ничего, Дима, все пройдет и забудется, — успокаивал Павлова Фишман, полагая, что он терзается сожалениями по поводу неловкого обращения с Мелиссой и Наденькой.

Кроме неприятных болезненных ощущений, обусловленных похмельем, Павлов испытывал чувство морального угнетения. То, что он ухитрился спустить в ресторане без остатка все свои суточные и командировочные его, конечно, нисколько не воодушевляло, но и не очень сильно беспокоило, так как он еще не израсходовал ни одной копейки из переданного ему Олениной гонорара, который ему вскоре предстояло отработать. Как именно, он не знал, и это его пугало.

Во всех предыдущих случаях, когда компетентные органы привлекали его к операциям против наркодельцов и валютчиков, суть его действий сводилось к тому, чтобы приманить к себе, а потом сдать с поличным людей, связанных с организованной преступностью. Так, он приобретал на черном рынке у мелких розничных торговцев-фарцовщиков по заранее составленной наводке на выданные ему деньги небольшие дозы героина-кокаина или небольшие суммы иностранной валюты, в основном американские доллары и немецкие марки. Разумеется, он потом сдавал все это под расписку своему куратору. Когда ни о чем не подозревающие фарцовщики начинали относиться к нему, как к постоянному клиенту, он объявлял заказ на очень крупную сумму, после чего он уже имел дело с настоящими барыгами, которые, хотя и ворочали миллионами, все равно были мелкими сошками в сложной цепочке торгово-посреднических отношений советской "теневой" экономики.

Павлову было нисколько не жаль этих людей, которые, имея все, что нужно для жизни: кооперативные квартиры, машины, дачи, — все равно никак не могли остановиться в порочном, по его мнению, стремлении разбогатеть. На этот раз все было по-другому. Ему было искренне жаль Фишмана, который никоим образом не производил впечатления человека, замешанного в незаконном обороте наркотиков или валютных операциях. А тут еще это злосчастное НЛО, которое бы век в жизни не встречать!

Ровно в 08.30 Павлова разбудила Алина, сообщив ему, что в V купе второго вагона его ждет какой-то калека, который, судя по всему, очень важная шишка, раз его разместили рядом с начальником поезда.

— Может, все-таки коллега? — поправил Алину проснувшийся Фишман.

— А я такая тупая, Аркадий Моисеевич, что для меня все равно: что коллега, что калека, что Вассерман, что басурман, — ответила на его замечание Алина, и покинула их, подчеркнуто вильнув бедрами.

— Вот, язва! — сказал Фишман и засмеялся.

— Мы уже в Сибири? — поинтересовалась Наденька, свесив голову с верхней полки.

— Давным-давно, — ответил ей Фишман.

— Сибирь, Сибирь! Как много в этом звуке для сердца русского слилось! — сообщила, зевая, проснувшаяся Мелисса. Но Павлов и Фишман не стали ее поправлять, в том смысле, что процитированные ею слова великого поэта относятся не к Сибири, а к Москве.

Павлов поздоровался со своими попутчиками, заправил постель и отправился, куда надо, для того, чтобы подготовиться к встрече с Олениной: умылся, побрился, почистил зубы и т. п. Даже подумал, не переодеться ли ему в костюм и не нацепить ли на шею галстук, но решил, что в случае чего за него это сделают другие.

Оленина встретила его уже не так холодно, как и в прошлый раз. Заметив его болезненное состояние, она заставила его выпить какую-то таблетку, растворив ее в стакане с минеральной водой. А потом дала ему полотенце и проводила до душевой кабины, которая являлась неотъемлемой частью удобств и комфорта, доступного только для пассажира второго вагона.

После принятого лекарства, производимого в СССР в очень ограниченном количестве в специальном цехе одного московского НИИ по украденной у американцев рецептуре, которая была ими разработана для поддержания боевого духа подразделений военно-морского спецназа ("морские котики"), и контрастного душа Павлов снова почувствовал себя человеком.

Вернувшись к Олениной, он, наконец, обратил внимание на появившиеся ее купе новые вещи, — такие, как добротный мужской плащ и фетровая шляпа, которые свидетельствовали о том, что она едет не одна, а с каким-то мужчиной. Спросить ее об этом он постеснялся и молча пил предложенный ему хорошо заваренный зеленый чай. Оленина тоже молчала, но вовсе не потому, что ей не хотелось его докучать. Не прошло и пяти минут, как в подтверждение его догадки о новом пассажире в купе вошел невысокого роста, темноволосый и худощавый мужчина с монгольскими чертами лица.

— Капитан госбезопасности Цибиков Юрий Николаевич, — представился он и протянул ему руку.

— Дмитрий Павлов, — ответил Павлов и протянул руку в ответ.

После крепкого рукопожатия Цибиков объяснил Павлову, что он пришел из вагона-ресторана, где позавтракал, так как не успел этого сделать в Тюмени, чтобы не опоздать на проходящий поезд "Москва-Новосибирск". Далее, Цибиков сообщил, что он тоже москвич, но в настоящее время находится в служебной командировке. В Тюмени же он пробыл почти трое суток, в связи с делом, по которому они сейчас втроем: он, Оленина и Павлов, — едут в Новосибирск.

— To say nothing about Fishman, — сказала Оленина и усмехнулась.

— Да, если не считать Фишмана, — сказал Цибиков и тяжело вздохнул.

Далее, Цибиков рассказал им о том, что в настоящее время следствие по делу новосибирских ученых: Мерцалова и Фишмана, — располагает новыми данными, которые во многом проясняют общую картину событий, приведших к возбуждению против них уголовного дела по статьям о причинении ущерба здоровью, незаконному применению наркотических препаратов, шпионажу в пользу иностранного государства и клевете на советский строй.

Затем он достал из своего портфеля диктофон марки Sony и попросил минуту внимания. Убедившись в том, что Оленина и Павлов приготовились слушать, он включил кнопку воспроизведения записи. Затем они услышали, как какой-то мужчина торопливо и взволнованно говорит:

"Земля, 2020 год. Летом на Северном полюсе нет льда. Льды Гренландии тают все быстрее. Поверхность всемирного океана увеличилась, и эта тенденция сохраняется. Побережье Средиземного моря из-за невыносимой жары, которая стоит летом, обезлюдело. Альпы лишились ледников и снега. Аграрное производство находится под угрозой, поскольку на регионы в Африке и Южной Азии обрушилась чудовищная засуха. Ситуация с водоснабжением в мире катастрофическая".

Цибиков выключил диктофон и объяснил удивленным Олениной и Павлову, что то, что они услышали, это — последние слова, которые перед смертью сказал бывший аспирант профессора Мерцалова, принимавший непосредственное участие в его научном проекте и сеансах "регрессивного гипноза". Или того, что органы поначалу считали регрессивным гипнозом, а на самом деле являлось грубой манипуляцией сознания с использованием психоделических препаратов, типа ЛСД. Затем Цибиков сказал следующее:

— У того парня, аспиранта профессора Мерцалова, после всех этих экспериментов крыша поехала, и он начал пророчествовать, как Исайя или Нострадамус, пугая всех бедами, которые вскоре обрушатся на весь мир и на нашу страну. Его сразу поместили в больницу для душевнобольных. Там, в Новосибирске. Но потом его родственники добились, чтобы его перевели Тюмень на излечение в их областной психоневрологический диспансер. В одной палате с ним случайно оказался свихнувшийся на НЛО журналист из местной областной газеты и стал записывать на магнитофон то, о чем бредил наш несчастный Иван Бездомный.

— Так звали покойного, и от чего он умер? — поинтересовался Павлов, задав Цибикову сразу два вопроса.

— Нет, фамилия покойного Сидоров, и умер он от сердечной недостаточности, — ответил Цибиков.

— А можно послушать еще что-нибудь из того, что удалось записать? — спросил Павлов, сгорая от любопытства.

— Пожалуйста, но только то, что не относится к конкретным историческим событиям и политическим деятелям СССР, США и Евросоюза.