— Вот, — сказала она, показав ему свое служебное удостоверение и сверкнув фосфорическими глазами, — пришла на пересдачу зачета. Не знаете, кто принимает?

Не ответив на ее вопрос, Павлов бросился со всех ног по длинному коридору, в конце которого он увидел свет.

Приблизившись к концу коридора, он услышал шум морского прибоя и крики чаек. Обрадовавшись тому, что можно искупаться, он выскочил на белый песчаный пляж. Там он с удивлением обнаружил своих знакомых юнкоров, которые лежали в купальниках на спортивных матрацах и принимали солнечные ванны. И только Нина Петрова загорала topless. Он окликнул ее и сделал ей строгое внушение, мотивируя требование надеть купальник вредностью ультрафиолета для молочных желез.

— А мне по барабану, — ответила Петрова, — все равно после того аборта мне никогда не родить. Вы бы лучше Лену Водонаеву научили плавать.

Тут же Лена Водонаева поднялась с матраца и показала ему фигуру из трех пальцев. В этот момент он начал уже просыпаться и даже осознать то, что он лежит не на боку, а на спине, и что кто-то толкает его в бок. Он понимает, что толкают его из-за того, что он храпит, снова переворачивается на правый бок и досматривает сон, в котором видит себя одиноко плывущим в море навстречу восходящему желто-красному солнцу. Плывет, мощно работая хвостовым плавником, а про себя думает:

— Почти всех видел: Бегемота, Воланда, Коровьева, Понтия Пилата, Геллу, а вот Мастера и Маргариту не видел. И кто же я?

В ответ на этот вопрос он услышал голос пьяного сторожа Кузьмича:

— Мудак ты, Павлов, обыкновенный мудак! Старых знакомых не узнаешь. А ведь мы столько лет не виделись, Иуда из Кариафа!

— Опять ты, Левий Матвей, со своими шуточками! — ответил он Кузьмичу и послал его вместе с Понтием Пилатом, куда подальше.

Тут он окончательно проснулся и посмотрел на свои часы. Стрелки циферблата застыли на 0 часов 40 минут. Павлов понял, что забыл завести часовой механизм. Затем он поднялся со своего спортивного мата и пошел в туалет. Все семеро девчат (он их специально пересчитал) находились на своих спальных местах. Возвращаться назад к барьеру ему уже не хотелось. Вроде выспался. А что же сон? Да мало ли, какая чепуха, может присниться усталому и голодному человеку в условиях коронарного солнечного возмущения!

На лавке возле выхода он нашел оставленный кем-то пакет кефира, в котором еще оставалось на стакан полезной не только с похмелья кисломолочной продукции. Выпил. Открыл дверь и вышел на крылечко. Поежился от холода и с удивлением рассмотрел какой-то необычный, клубящийся перед ним туман. Сколько времени неизвестно.

В школьном саду щелкал Luscinia luscinia, или попросту — соловей. Значит, — решил Павлов, — уже не меньше 3-х часов. Он не намного ошибся, так как, судя по нарастающему гулу огромного города — благополучной столицы могучей, еще не выкачавшей до дна Самотлор, великой советской державы, было около 4.00.

Потом он услышал голоса и опознал в вышедших из тумана людей: школьного сторожа Кузьмича, Галину Павловну с большой сумкой в руках и одного из мальчиков, ради которых Галина Павловна уехала на Белорусский вокзал. Двух других, по ее словам, забрал и увез куда-то наряд милиции. Оказывается, вырвавшись из-под ее опеки, и не имея возможности уехать, они связались с привокзальной шпаной. Образцовые пионеры, — какой ужас! — пили портвейн "три семерки" и горланили под гитару неприличные песни Владимира Высоцкого. Водитель Гаврилов вовсе куда-то пропал, как сквозь землю провалился. Может, договорился с проводником поезда и уехал, а может и не уехал.

Кузьмич был совершенно трезв. Он, в свою очередь, рассказал Павлову о том, что вышел на улицу, так как ему показалось, что по двору школы кто-то ходит. А потом он увидел подъехавшее к школе такси и узнал в выбравшейся из автомобиля женщине Галину Павловну.

— Как ты тут, товарищ Сухов, не перевозбудился!? С таким гаремом! — спросила его Галина Павловна после того, как он вкратце доложил ей обстановку.

— С чего бы? — хмуро ответил он, даже не улыбнувшись удачному сравнению его с главным героем фильма "Белое солнце пустыни".

Павлов передал Галине Павловне 100 рублей на билеты и попросил насчет возврата денег не беспокоиться. Убедил ее в том, что с задержанными нарядом милиции мальчиками ничего плохого не случится.

— Нет никаких сомнений, — сказал он, — что они, накормленные и уложенные в чистые постели, находятся сейчас в детском приемнике, из которого их выпустят, когда за ними приедут их родители.

— А с этим что делать? — спросила Галина Павловна, показывая на возвращенного ею в лоно коллектива смуглого темноволосого парня в измятой синей куртке и перепачканной белой рубашке, но уже без пионерского галстука.

Парень сидел на лавке, слегка покачиваясь, и бессмысленно улыбался. Павлов принюхался и, кроме запаха алкоголя, учуял не самый приятный аромат, несомненно, означающий лишь то, что парень обделался. Не стесняясь, он высказал свое предположение Галине Павловне.

— И это сын второго секретаря райкома КПСС! — сказала она таким тоном, что он даже не понял, кого она в этом казусе винит: отца, сына или райком КПСС.

— По чину отца и парфюм, — заметил он, намекая на то, что вторые секретари обкомов отвечают за идеологию и коммунистическое воспитание.

— Как ты можешь такое говорить! — возмутилась она.

— Что нос чует, о том и говорю, — ответил он и предложил ей как-нибудь заставить паренька отправиться в душ.

Полотенце и другие банные принадлежности нашлись у парня в доставленной Галиной Павловной вместе с ним дорожной сумке. Но парень сопротивлялся и никак не хотел идти мыться. Тогда Павлову пришлось заломить ему руку за спину и потащить в душевую. Галина Павловна шла за ними. Стащив с парня куртку, рубашку и брюки, она брезгливо поморщилась и сказала Павлову:

— Иди. Теперь я сама справлюсь.

И он оставил их вдвоем, а сам пошел собирать свои вещи, твердо решив, что ему пора отсюда сматываться. На Тверской (в то время она называлась улицей Горького) он намеревался поймать такси, доехать до дома, оставить водителю в качестве залога дипломат, взять дома деньги, вернуться и расплатиться за поездку. В такой ситуации он уже однажды оказался, когда возвращался с банкета в ресторане "Прага". Вот только что же он не успел сделать? И Павлов вспомнил про свое обещание написать Лене Водонаевой окончание ее стихотворения о попавшем в страшную беду экипаже земного звездолета. Да и шампунь с полотенцем ей бы следовало вернуть.

Он еще раз посмотрел на спящих смоленских красавиц, вздохнул, печально улыбнулся, и в этот момент услышал, что кто-то шепотом его спрашивает.

— Дмитрий Васильевич! Вы уже уходите?

Он узнал Нину Петрову.

— Еще нет, но скоро уйду, — шепотом ответил он ей.

— А я вас во сне видела! — шепотом сказала Лена Водонаева. Она, оказывается, тоже не спала.

— И я! И я тоже видела! — раздались другие голоса.

Павлов понял, что появление Галины Павловны и пополнение коллектива доставленным с вокзала сыном второго секретаря обкома КПСС, прервало сон девчат. Про свой собственный сон ему вспоминать почему-то не хотелось. Он надел куртку, взял в руки дипломат и сказал:

— Спите, еще очень рано. Вам Галина Павловна билеты на поезд забронировала. Впереди у вас трудный день. Вам надо обязательно хорошенько выспаться.

Выходя из спортзала, Павлов услышал, как кто-то из девчат, сладко зевнув, сказала:

— Какой же сон был красивый! Так в нем навсегда бы и осталась!

Павлов сел на крылечко, открыл дипломат, достал блокнот и шариковую авторучку. Задумался. Еще раз перечитал стихотворение Лены Водонаевой. Покурил. Начал быстро писать. И вот, какое у них в соавторстве получилось стихотворение:

Сквозь пространство и время летит звездолет,

Отклоняясь от цели, как пуля в излет.