Дедушка — это тот, у кого внуки есть, чем больше, тем лучше. А дед — у кого борода седая. Прочие мужчины почтенного возраста называются стариками или старикашками.

Борода у деда засеребрилась давно. Тогда же его впервые обозвали дедом. Он ехал куда-то в автобусе, когда парень, стоявший сзади, спросил:

— Эй, дед, ты сейчас выходишь?

После этого случая он даже хотел побриться, но поленился. Так и остался дедом. Теперь он и вовсе Дед. Собственное имя, записано в документах, а документы засунуты куда-то далеко. Зачем ему документы, если он Дед?

Как и полагается, Дед жил в деревне и вёл натуральное хозяйство. Пенсии хватало только на хлеб с солью, и за свет платить. Остальное приходилось добывать своими трудами.

Одному вести натуральное хозяйство почти невозможно. Вот, скажем, огород… Копай, рыхли, пропалывай, — урожая не будет, если не внести навоза. Как говорят старики: «Не положишь каки, не получишь папы». Папой когда-то называли ржаной хлеб — кто сейчас рожь сеет? А поскольку слово впусте не живёт, то теперь в деревнях папой кличут картошку. Забавно, что инки, от которых некогда пришёл к нам картофель, тоже называли его «папа». Всё на свете возвращается на круги своя. Но как картошку ни назови, хоть вторым хлебом, хоть третьим Римом, хоть пятым элементом, но без навоза она не вырастет. А коров, что прежде исправно навоз поставляли, в деревне не осталось.

Когда нет возобновляемых источников, начинаешь искать месторождение. И, как правило, находишь.

В давние советские времена за деревней располагался свинарник. Разводили поросят и продавали на откорм местному населению, которое тогда ещё встречалось в изобилии. А навоз, производимый хавроньями, — куда его?.. Штука это едкая и любые посадки спалит на раз. Вот и сгребали его много лет в старую силосную траншею, откуда он благоухал на всю округу.

По прошествии четверти века забылся запах советской власти, свинское дерьмо перепрело и образовалось антропогенное месторождение ценнейшего из удобрений. Весной Дед с тачкой и лопатой отправлялся на говноразработки и вносил в пашню каки, сколько считал нужным.

Однако, не навозом единым жив огород. Лук и чеснок требуют хорошо произвесткованную почву, а кругом, куда ни плюнь, одни суглинки. В промтоварном известь-пушонка в такой цене, что не подступишься. Значит, надо искать месторождение, разумеется, антропогенное, ибо природной гашеной извести в наших краях не сыскано.

Сыскалось и антропогенное. Лет тридцать назад, в те поры, когда ещё существовали совхозы, здешнее хозяйство вздумало известковать поле. Пригнали семнадцать самосвалов полных извести, свалили на краю поля и забыли. Рукотворный холм с тех пор зарос ивой и рябиною, но под корнями известь осталась, как вчера свалена.

Так Дед и жил, разгребая памятники былой бесхозяйственности. Кроме картошки сажал морковь, свёклу, лук с чесноком, бобы с фасолью. Когда-то, было дело, выращивал и пастернак. В старинном травнике об этом овоще сказано: «Корение сие телу питательно, но не скоро ноительно, чрез то брюхо пучит, растение спермы творит и помыслы постельные движет». Постельные помыслы Деду давно были чужды, так что пастернак сам собой повывелся. Зато на Дедовом огороде изобильно произрастали огурцы, кабачки и тыква, посаженная на старой компостной куче, вследствие чего можно было наверное утверждать, что с вегетарианской точки зрения Дед жил просто замечательно.

По весне Дед щедро делился с соседями овощными семенами, которые сам и выращивал. В магазинах они дорогоньки, особенно огуречные, а у Деда свои, и, значит, бесплатные. К тому же, свои семена всегда всхожие. У соседей тоже получал кое-что на посадку, особенно, семейный лук, который у Деда хранился худо.

Тою весной Марьяна предложила Деду капустную рассаду, с большим избытком выращенную из покупных семян. С рассадой дед обычно не заморачивался, но, если дают готовую, отчего не взять? С краешку огорода Дед выделил колчик земли и высадил там подарок.

Особых хлопот от капусты Деду не прибавилось. Полоть её не трудно, рассада большая. Рыхлить и окапывать следует в ту же пору, что и картошку окучивать. Воду для полива на солнце греть не надо, капусту поливают холодной водой, а то она в клубок завиваться не станет. С зелёным луком и то больше возни: его, чтобы не желтел и не стрелковался прежде времени, солёной водой поливают.

Лето прилучилось тёплое, с частыми грозами и зарницами в полнеба. В лесу грибов объявилось — не перетаскать. В огороде зелень пёрла: овощи с сорняками наперегонки. Только не ленись: всего нарастёт. Первым поспел зимний чеснок. Его Дед выдергал и рассыпал сушиться, а грядку перекопал и посеял там редьку. Она хоть и называется июньской, а лучшее время для неё — июль. Огурцов Дед насолил, сколько банок было; и самому на прокорм, и на продажу. Но тину драть не стал: глядишь, ещё порастут огурчики.

Прошёл Ильин день, олень ледяным копытом в воду ступил, по утрам заподнимались холодные туманы, от которых огурцы рость перестали. Упали перья репчатого лука, а сами репки были выдерганы и повязаны в косы. Та же судьба постигла и летний чеснок. Постепенно огород пустел, лишь августовская редиска бодро курчавилась зеленью. Редиска — овощ несерьёзный, но всё равно, грядки пустуют, так чего не подсеять?

Картошку Дед подкапывал с июля, а теперь повыбрал всю. Перед Покровом выдергал морковь, а следом, последний раз сваривши ботвинью, убрал свёклу. Одна капуста сизела под утренними заморозками, продолжая набирать сладкий сок.

В ноябре дошли руки и до капусты. На родительскую субботу Деду ездить было некуда, и он занялся хозяйством. Вытащил с чердака преогромный щепной короб, в котором когда-то таскали для коровы накошенную по обочинам траву, взял нож-косарь и отправился рубить капусту. Дело простое, да не совсем. Каждый кочан надо подрезать так, чтобы не замарать в земле верхний лист. В магазинах и на рынке верхний лист срезают и выбрасывают. В сезон полные баки капустного листа вывозят на помойку. В собственном хозяйстве так не поступают. Верхний лист и рыхлые, незавернувшиеся клубки рубят и заквашивают с ржаной мукой, делая крошево, из которого варят бесподобные серые щи. Городскому жителю таковое угощение попробовать негде.

Кадушки под крошево и белую капусту были подготовлены заранее: выскоблены и пропарены с можжевеловой веточкой.

Первый короб наполнился быстро. Дед отнёс капусту на крыльцо, вернулся на огород, с ножом в руке наклонился над очередным клубком и замер. Из земли в окружении сизых листьев торчала голова. В первую секунду почудилось, будто кто-то срезал кочешок, а на кочерыгу пристроил голову большой куклы. Но нет, найдёныш был настоящим и вполне живым. Ребёнок спал, словно быть закопанным по шею в огородную землю, для него самое привычное дело. Дед метнулся было за лопатой, но разом ожгла его жуткая картина: как вгоняет он лопату на полный штык, и там, под землёй, перерубает малышу руку. Дед упал на колени и принялся разгребать почву скрюченными пальцами. Земля была рыхлой, дело продвигалось споро. Через минуту он освободил ребёнка из земляного плена, завернул в сброшенный с плеч ватник и побежал к дому.

Девочка, а это была девочка лет, наверное, четырёх, безмятежно спала.

Дед сунул кипятильник в ведро с водой, притащил с улицы корыто, что стояло под застрехой для сбора дождя, приготовил тёплую ванну. Девочка измазана в земле, и, конечно, первым делом её надо выкупать.

Найдёнышка открыла глаза, когда Дед, одной рукой придерживая головку ребёнка, старательно мыльной губкой смывал налипший огородный чернозём.

— Щекотно… — сказала девочка.

— Проснулась? Тогда на ноги вставай. И не ёрзай так, а то утонешь и нахлебаешься мыльной воды.

Из большого кувшина принялся сливать тёплой водой, приговаривая неведомо откуда всплывшее в памяти: